— Ну, так как? — спросил Джукс, уставившись на собеседника поверх ободка бокала. — Послушайте, вы мне тут много чего наговорили. Мне что-нибудь грозит, если я скажу «нет»? — Решительно ничего, если будете вести себя как положено и не доставлять нам хлопот. — Хм, понятно. А если я скажу «да»? — Тогда не успеете и глазом моргнуть, как разбогатеете, обзаведетесь наличными и станете жить джентльменом. И делать вам ничего не понадобится, только рассказать нам все, что знаете про те дома, где служили. Получайте денежки все равно что даром, только с Обществом чтоб все было по-честному. Роджерс помолчал, взвешивая предложение. — Хорошо, согласен! — сказал он наконец. — И правильно. Мисс! Повторите, пожалуйста. За успех, Роджерс! Как только я вас увидал, сразу понял — вы нам подойдете. Выпьем за легкие деньги, и поосторожней с Номером Первым! Кстати, раз уж мы о нем заговорили, не худо бы вам к нему подойти нынче же вечером. Незачем откладывать знакомство на потом. — Золотые слова. Куда мне прийти? Сюда? — Ни в коем случае. В это милое заведение нам дорожка заказана. Жалко, тут хорошо и уютно, но ничего не поделаешь. Значит, вот что вам нужно сделать. Ровно в десять вечера вы пойдете на север, пересечете Темзу по Ламбетскому мосту (Роджерс поморщился при намеке на то, что Им известно его место жительства) и увидите желтое такси — водитель будет копаться в моторе. Вы его спросите: «Машина на ходу?» — он ответит: «Смотря куда ехать». Вы ему скажете: «Отвезите меня к Номеру Первому». В Лондоне, кстати, есть магазин, так и называется, но он вас не в магазин повезет. Вы не будете знать, куда едете на самом деле, потому что окна в салоне будут зашторены, но пусть вас это не волнует. Такой для первой встречи заведен порядок. Потом, когда станете у нас своим, узнаете адрес. Когда окажетесь на месте, делайте то, что скажут, и говорите только правду, а не то Номер Первый потолкует с вами по-другому. Ясно? — Ясно. — Готовы? Не трусите? — Конечно, не трушу. — Молодчага! А теперь пора двигаться. Говорю «прощайте», потому что мы больше не УВИДИМСЯ. Прощайте — и желаю успеха! — Прощайте. Через двустворчатые вращающиеся двери они вышли на убогую, грязную улицу. Два года, прошедшие со дня вступления бывшего лакея Роджерса в преступное общество, были отмечены рядом ошеломляющих и успешных налетов на особняки знатных особ. Имели место: похищение большой бриллиантовой диадемы у вдовствующей герцогини Денверской; кража со взломом в бывших апартаментах покойного лорда Питера Уимзи, где была изъята серебряная и золотая столовая посуда на 7000 фунтов стерлингов; ограбление сельского особняка миллионера Теодора Уинтропа, каковое попутно изобличило этого процветающего джентльмена как закоренелого великосветского шантажиста и вызвало оглушительный скандал в Мейфэре; похищение знаменитого жемчужного ожерелья о восьми нитках прямо с шеи маркизы Динглвудской во время исполнения куплетов о Золотом Тельце на спектакле «Фауст» в Королевском оперном театре «Ковент-Гарден». Правда, жемчуг оказался фальшивым, поскольку благородная дама заложила оригинал по причинам, весьма для маркиза прискорбным, но само похищение тем не менее вызвало сенсацию. Январским днем — дело было в субботу — Роджерс коротал время в своей ламбетской квартире, когда его чуткий слух уловил какой-то звук у дверей. В мгновение ока он был на ногах, выскочил в крохотную переднюю и распахнул дверь на улицу. Никого. Однако же, направившись обратно в гостиную, он увидел на столике под вешалкой конверт с лаконичным адресом: «Номеру Двадцать первому». Успев привыкнуть к несколько театральным приемам, которыми пользовалось Общество для передачи своих депеш, он всего лишь пожал плечами и вскрыл конверт. Расшифровав записку (текст был зашифрован), он прочитал: «Номеру Двадцать первому. Сегодня в 11.30 вечера у Номера Первого имеет быть Чрезвычайное Общее Собрание. За неявку — смерть. Пароль «Завершение». Роджерс постоял, усваивая послание, затем направился в комнату в глубине дома, где был встроен в стену высокий сейф. Набрав комбинацию, он вошел в сейф, который был настолько глубокий, что представлял собой небольшую кладовую, выдвинул ящик с надписью: «Корреспонденция» — и приобщил к нему только что полученную записку. Через пару минут он вышел из сейфа, закрыл его, переставил замок на новый шифр и вернулся в гостиную. — «Завершение», — произнес он. — Да, по-моему, так и будет. Он потянулся к телефону, но, видимо, передумал. Он поднялся на чердак и вскарабкался в голубятню под самой крышей, ползком пробрался под балками в дальний угол и осторожно нажал на щель в деревянной панели. Потайная дверца откинулась, он протиснулся и очутился в голубятне на чердаке соседнего дома. Его приветствовало тихое воркование: под слуховым окошком стояли три клетки, с почтовым голубем в каждой. Он осторожно выглянул в окошко, выходящее на высокую слепую заднюю стену какой-то фабрики. Внизу, в темном дворике, не было ни души, не увидел он и ни одного окна. Он присел, вырвал из записной книжки клочок тонкой бумаги и написал на нем несколько букв и цифр. Затем извлек из ближней клетки голубя, прикрепил записку к крылу и осторожно посадил птицу на подоконник. Голубь немного помедлил, переступая красными лапками, расправил крылья и взлетел. Роджерс видел, как он поднялся над фабричной крышей в уже темнеющее небо и исчез. Посмотрев на часы, Роджерс спустился к себе. Через час он выпустил второго голубя, а еще через час — последнего. И стал ждать. В половине десятого он снова поднялся на чердак. Было темно, но несколько звездочек сияли ледяным светом, и через открытое окно струился холодный воздух. На полу что-то слабо белело. Он взял его в руки — на ощупь оно было пернатым и теплым: ответ пришел. Пошарив под нежным пухом, он нашел записку. Прежде чем ею заняться, он покормил голубя и посадил в одну из клеток. Он собрался закрыть дверцу, но передумал. — Если со мной что-то случится, — произнес он, — тебе, дитя мое, необязательно погибать от голода. Он еще немножко приоткрыл окно и спустился вниз. Записка состояла всего из одного слова — «Хорошо». Писалась она, видимо, впопыхах, потому что в верхнем левом углу была посажена продолговатая клякса, увидев ее, он улыбнулся, сжег записку в пепельнице и, проследовав на кухню, приготовил и с аппетитом съел яичницу с солониной, почав новую банку. Он обошелся без хлеба, хотя на полке под рукой у него лежал целый батон, и запил трапезу водой из-под крана, которую сначала как следует спустил. Но перед тем он еще тщательно протер кран изнутри и снаружи — и только потом рискнул подставить стакан. Поев, он отомкнул ящик письменного стола, извлек револьвер, убедился, что механизм работает исправно, и зарядил обойму, вскрыв свежую пачку патронов. Затем уселся и стал ждать. Без четверти одиннадцать он встал и вышел из дому. Он двигался быстрым шагом, держась подальше от стен, пока не дошел до хорошо освещенной оживленной улицы. Здесь он сел в автобус, причем занял место в углу рядом с кондуктором — отсюда он мог наблюдать за всеми, кто входит и выходит. Сделав несколько пересадок, он наконец добрался до Хемпстеда, респектабельного жилого района. Тут он сошел и, по-прежнему держась подальше от стен, направился в сторону Хита. Ночь стояла безлунная, но не так чтобы совсем непроглядная. Пересекая пустынный участок Хита, он заметил, что к нему с разных сторон приближаются два или три темных силуэта. Он укрылся под огромным деревом и надел черную бархатную маску, закрывающую лицо от лба до подбородка. У нижнего края маски белыми нитками была четко вышита цифра 21. Наконец его взгляду открылся в ложбине один из тех симпатичных особнячков, что на некотором расстоянии друг от друга разбросаны по сельским окраинам Хита. В одном окне горел свет. Когда он подошел к дверям, несколько темных фигур, как и он, в масках, выступили из мрака и окружили его. Он сосчитал — их было шестеро. Первый человек постучал в дверь уединенного дома. Через минуту ее приоткрыли, пришедший просунул голову в щель; послышался шепот, дверь распахнулась, пропустила его и снова захлопнулась. Прошли еще двое, и настала очередь Роджерса. Он постучал — три громких удара, три тихих. Дверь отворилась на пару дюймов, в просвете появилсь ухо. Роджерс прошептал: «Завершение». Ухо исчезло, дверь открылась, и он вошел. Без дальнейших слов и приветствий Номер Двадцать первый проследовал налево в маленькую комнату, обставленную под кабинет — письменный стол, сейф и пара стульев. За столом, на котором лежал гроссбух, восседал крупный мужчина в вечернем костюме. Новоприбывший тщательно прикрыл за собой дверь, так что щелкнул пружинный замок, доложился: «Номер Двадцать первый, сэр» и замер в почтительном ожидании. Сидящий поднял голову, явив — ослепительно белую цифру 1 на бархатной маске. Его глаза необычного жестко-синего цвета пристально осмотрели Роджерса; жестом он приказал ему снять маску. Убедившись, что перед ним тот самый человек, Президент сказал: «Прекрасно, Номер Двадцать первый» — и сделал пометку в гроссбухе. В его голосе были те же жесткость и металл, что и в глазах. Пронзительный, испытующий взгляд сквозь прорезь неподвижной черной маски, казалось, подействовал Роджерсу на нервы; он переступил с ноги на ногу и отвел глаза. Номер Первый махнул рукой, и Роджерс с еле слышным вздохом облегчения водворил маску на место и вышел из комнаты, разминувшись в дверях с очередным гостем. Общество проводило встречи в просторном зале, который представлял собой две самые большие комнаты на втором этаже, соединенные в одну. Он был обставлен в соответствии с усредненными вкусами обитателей пригородной зоны двадцатого века и ярко освещен. Из граммофона в углу неслись звуки джаза; под эту громкую музыку танцевали с десяток пар, мужчины и женщины, все в масках, кто в вечерних костюмах и платьях, кто в костюмах из твида и джемперах. В другом углу был устроен бар по-американски. Роджерс направился к нему. Заказал у человека за стойкой — тот тоже был в маске — двойную порцию виски и выцедил, облокотившись на стойку. Зал наполнился народом. Тут кто-то подошел и остановил граммофон. Роджерс огляделся. В дверях появился Номер Первый, рядом с ним — высокая женщина в черном платье. Маска с вышитой цифрой 2 полностью скрывала ее и лицо и волосы, только гордая осанка, белые руки и кожа, открытая декольте, да черные глаза, блестевшие в прорезях маски, выдавали ее красоту и властный характер. — Дамы и господа. — Номер первый стоял в дальнем конце зала. Женщина села рядом, в ее опущенных глазах ничего нельзя было прочесть, но пальцы вцепились в подлокотники кресла, а вся поза выражала напряженное ожидание. — Дамы и господа. Сегодня мы недосчитаемся двоих. — Маски задвигались, глаза забегали, подсчитывая присутствующих. — Нет необходимости сообщать вам о чудовищном провале нашей операции по овладению чертежами геликоптера Корт-Уиндлсхема. Наши верные и отважные товарищи. Номер Пятнадцатый и Номер Сорок восьмой, были преданы и попали в руки полиции. По залу пополз тревожный шепот. — Некоторым из вас, вероятно, пришла мысль о том, что даже общеизвестная стойкость этих наших коллег может изменить им на допросах. Но тревожиться нет оснований. Были даны обычные указания, и сегодня вечером мне доложили, что их языки замолкли навечно. Вы, я уверен, с удовлетворением примете известие о том, что двое храбрецов избавлены от мучительного испытания соблазном предать свою честь, а также от необходимости фигурировать на публичном судебном процессе и от тягот долгого тюремного заключения. Шелестящий вздох пробежал по рядам собравшихся подобно тому, как ветер пробегает по ячменному полю. — Их иждивенцы получат возмещение в обычном порядке с соблюдением всех мер предосторожности. Я призываю Номера Двенадцатый и Тридцать четвертый взять на себя эту приятную миссию. После собрания они прибудут ко мне в кабинет за инструкциями. Не могли бы названные Номера любезно дать знать, что они способны и готовы исполнить этот долг? В воздух взметнулись две руки. Президент бросил взгляд на часы и произнес: — Дамы и господа, прошу приглашать партнеров на следующий танец. Граммофон снова заиграл. Роджерс повернулся к девушке в красном платье, оказавшейся рядом. Та кивнула, и они заскользили в фокстроте. Пары двигались по кругу в торжественном молчании. Их тени скользили по шторам, когда они поворачивались и выделывали разные па. — Что случилось? — прошептала девушка, едва шевельнув губами. — Мне страшно, а тебе? Я чувствую, вот-вот произойдет что-то ужасное. — Конечно, жуть берет от того, как Президент устраивает дела, — согласился Роджерс, — зато так оно безопасней. — Эти бедняжки… Какой-то танцор, развернувшись и приблизившись к ним вплотную, тронул Роджерса за плечо. — Попрошу без разговоров, — произнес он, сверкнув жестким взглядом, закружил партнершу, увлек ее в центр зала и исчез из вида. Девушка содрогнулась. Граммофон замолк. Раздались аплодисменты Танцоры вновь столпились перед Президентом. — Дамы и господа. Вас, видимо, интересует, чем вызвано нынешнее чрезвычайное собрание. Причина весьма серьезная. Провал нашей последней операции не был случайным. То, что в ту ночь полиция оказалась на месте действия, не было простым совпадением. Среди нас есть предатель. Державшиеся парами, танцоры с опаской отшатнулись друг от друга. Каждый из членов организации, казалось, мгновенно сжался, как сжимается улитка, если ее тронуть пальцем. — Вы, конечно, не забыли конфуза, каким завершилось дело с динглвудскими жемчугами, — резко продолжал Президент. — Можете припомнить и менее крупные операции, давшие неудовлетворительный результат. Причины всех наших неудач прослежены до конца. Я рад сообщить вам, что теперь нам можно не беспокоиться. Предатель выявлен и будет устранен. Ошибок больше не будет. С введенным в обман членом Общества, который завербовал предателя в наши ряды, поступят таким образом, чтобы его беспечность впередь не приводила к нежелательным последствиям. Тревожиться нет оснований. Каждый скользил взглядом по остальным, пытаясь опознать предателя и его несчастного поручителя. Под одной из черных масок от лица у кого-то наверняка отхлынула кровь, а у кого-то под душным бархатом лоб наверняка покрылся испариной — и отнюдь не от танцев. Но маски скрывали все. — Дамы и господа, прошу приглашать партнеров на следующий танец. Граммофон заиграл старый, полузабытый мотивчик «И никто меня не любит». Девушку в красном пригласила высокая маска в вечернем костюме. На руку Роджерса легла чья-то ладонь — он вздрогнул. Маленькая полная женщина в зеленом джемпере вложила холодные пальцы ему в руки. Танец шел своим чередом. Когда музыка смолкла среди привычных хлопков, каждый замер в ожидании. Президент снова возвысил голос: