Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 1 из 72 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Крыша, подернутая инеем, немного скользила, но рельефные накладки на подошву сапог обеспечивали отличное сцепление с пористой глиняной черепицей, похожей на рыбью чешую. Платок защищал нижнюю половину лица от пронизывающего северного ветра, ледяная сырость которого резала кожу. — Пора, — сказал я себе, подходя к самому краю. У каждого свои странности в этом мире. Я, к примеру, люблю разговаривать вслух, даже если являюсь единственным слушателем. Возможно потому, что провожу в одиночестве большую часть своей жизни, а в обществе предпочитаю отмалчиваться. За желобом для дождевой воды, забитым листьями, ветками, изорванными птичьими гнездами и рассыпанными кем-то ржавыми гвоздями, открывался во всей красе вид на замковый дворик. Порыв ветра ударился о стену, точно волна о берег, и меня обдало искрящейся в тусклом лунном свете ледяной пылью. Я находился на куполе средней башни, слева находилась ее старшая сестрица, а справа — младшая. Они соединялись между собой пологими крышами, под которыми скрывались продрогшие на четырех ветрах крылья замка. О том, что там царит собачий холод, можно было судить по пустующим каминным трубам. Только центральная часть отапливалась, и клубы горячего пара устремлялись к далеким звездам. Хребты крыш и каждый изгиб черепицы были подчеркнуты инистой линией, словно кто-то решил выделить их мелом. Мой трепет перед застывшей в осенней ночи картиной легко понять. Замки нынче стали редкостью. Содержать их баснословно дорого, стоят они часто за пределами современных городов, и сёла, прежде окружавшие крепости своих господ, теперь нищали и пустели. Селяне предпочитали искать заработок там, где кипит жизнь, а значит — водятся деньги. Замки — это пережиток прошлого. Они плохо переносят вторжение ставшей модной в последнее время электрификации, даже газовое освещение провести по всем коридорам и комнатам требует массу затрат. Поэтому в большинстве уцелевших замков до сих пор свет дают свечи и факелы. Богачи стремятся избавиться от фамильных имений, продают их музеям и сумасшедшим ценителям старины, переезжают в города и забывают навсегда, что значит мерзнуть в сквозняках. Я проверил на прочность веревку, закрепленную за одну из каминных труб. Прежде никогда не возникало проблем с расходниками, купленными у Гарриса, но это почти традиция: проверить всё дополнительно в последний момент. О да, у меня множество традиций, как и у каждого представителя моего ремесла. Поначалу казалось, что это бред, пустое суеверие, но с годами начинаешь понимать саму суть. Если однажды повезло, захочешь повторить везение, и тогда, тогда вспомнишь каждую мелочь и повторишь шаг за шагом, чтобы умилостивить Того, Кто Раздает Удачу. Я знаю парня, который носит на каждое дело одно и то же нижнее белье, украденное в свою очередь во время первой охоты. Не скажу, что побрезговал бы надеть чужой нательник, если бы знал, что мне за это выдадут лишнюю порцию везения, но жать тому знакомцу руку при встрече не стану. Да и не принято у нас руки жать: бесценный инструмент, как-никак. Я ухватился перчаткой за веревку, развернулся спиной к краю и оттолкнулся ногами. Вжжжжик. Веревка скользила в перчатке с грубой толстой кожей со стороны ладони, страховочный карабин бился о бедро, ступни притормаживали о стену. Я был в этом замке впервые, но знал его планировку, словно прожил тут всю жизнь. За плату в пять серебряных денарумов[1], что просто невыносимо дорого для расценок черного рынка, мне дали посмотреть на чертежи в течение четверти часа. Хватило бы и меньшего, если бы замок не подвергался реконструкции около полувека назад. Старые чертежи и новые не имели дат, а потому заранее знать, с каким из вариантов предстоит столкнуться, я не мог. Пришлось на всякий случай отчеканить в памяти оба. А это четыре листа, испещренные линиями и размерами, которые сбивают с толку и не дают сосредоточиться на расположении комнат. Но не зря я считаюсь одним из лучших — всегда обращаю внимание на мелочи и запоминаю детали. Я остановился, повиснув на веревке перед мутным окном с распахнутой рамой. Войти предстояло в нежилой части замка, чтобы не привлекать лишнего внимания. Так уж получилось, что меня редко зовут в приличные дома. Да что там! Никогда не зовут. Но я прощаю господам их спесь и ханжество, приходя без приглашения. Зайти через дверь — это не для меня. Моя площадь — крыши, мои парадные врата — оконные створки. Я вор, пес задери, если кто до сих пор не понял. Романтики в этом образе мало, что бы там ни писали в дешевом чтиве. Напудренные барышни читают про парней вроде меня, а еще о пиратах и убийцах, тайно мечтая однажды оказаться в объятиях эдакого опасного мерзавца, который от одного взгляда на их напомаженные губы станет добропорядочным семьянином. Ха-ха. Почему-то стоит им увидеть кого-то из нашей породы, так от их визга кровь из ушей течет. Ну не такие мы, как о нас пишут, не такие. И писаных красавцев среди нашей братии поди поищи. Меня судьба не обидела, да и то шрамов не счесть, нос сломан — издержки профессии. Впрочем, я отвлекся. Мысли часто уносили меня далеко от происходящего в такие опасные моменты, и тогда все получалось само собой, легко. Почему? Потому что я до жути боюсь высоты. Да, вор, который боится высоты и ползает по крышам так ловко, что кошки дохнут от зависти. Парадокс — моё второе имя. Или третье, если разобраться. Держась одной рукой за веревку, я второй снял с пояса короткую дубинку с тяжелым набалдашником. Прицелившись, ударил точно по центру стекла. Ветер заглушил звон осколков, и я, зацепившись пятками за подоконник, подтолкнул себя вперед. Отцепил карабин, спрыгнул на пол. Первая часть — самая легкая. Это раньше я полагал, что попасть в чужой дом — великий подвиг. Теперь-то мне доподлинно известно, что самое важное в нашем деле — выйти на своих двоих и с добычей в карманах. О карманах я загнул. У меня на груди и спине имелись скошенные сумки на ремнях, в которые поместится найденный ценный скарб, к тому же со мной всегда есть тубусы для картин (некоторые ценители щедры за известные работы), шкатулка для хрупких сокровищ и мешочки для всякой мелочи, чтобы не терялась. Хотя, по сути, за мелочью меня никто не посылает. Не тот размах, не та специфика… Да, совсем забыл представиться. Арчибальд Лоринг — это моё полное имя. Сэр вор, проныра, крыса, колодочник, расписной — это всё про таких, как я. Мне повезло не попасть в колодки и не побывать под кнутом, который исполосует спину, но родители достаточно пошутили надо мной. Как отца, простого рыбака, угораздило назвать сына Арчибальдом — ума не приложу. Я выкинул это имя из головы, как только угодил в приют. Мне по душе короткое и ни к чему не обязывающее имя Арчи, Арчи Лоринг. Коридор был тихим и пустынным. На полу лежала иссушенная солнцем, сожранная молью и припорошенная пылью ковровая дорожка. Когда-то она была красной с золотистой окантовкой. Стены голые, держатели для факелов пустовали, мебели не было, хоть местами на ковровом покрытии виднелись вдавленные следы от ножек. Похоже, что к зиме это крыло вовсе изолировали от основного дома, чтобы сохранить тепло, но не решились портить мебель сыростью. Искать здесь что-то ценное — бессмысленное занятие. Если уж забрали комоды, то едва ли обронили пару-тройку золотых авардов. Я поспешил к лестничному пролету, за которым, если план не врал, должна находиться дверь к переходу в сердце замка. Дверь была заперта с другой стороны на подвесной замок. Иногда я скучаю по тем временам, когда мог рассчитывать только на отмычки и ловкие руки. То есть определенная сноровка нужна и теперь, иначе бы звали не меня, а какого-нибудь сопливого юнца, с пеленок разбирающегося в механизмах. Зеленых любителей стало куда больше, чем в былые времена. Они не отбивают солидных заказчиков, но под ногами путаются. Расположившись у двери, словно какая-нибудь собака, я просунул в проем между дверью и полом устройство, которое не так-то просто достать в готовом виде, а уж доработать под себя — целая наука. Внешне эта вещь походила на паучью ногу с пятью сочленениями, каждое из которых было тоньше предыдущего. Металлические трубки соединялись между собой шарнирами для подвижности, внутри их при помощи нехитрой цепочки шестеренок и валиков соединяла тонкая, но прочная нить. Конец нити был намотан на валик, положение которого определялось четырьмя колесиками, располагающимися под моими пальцами. С противоположной стороны это «щупальце» было вооружено двумя спицами с крючками на концах. По сути это и есть отмычка, но для настоящих фанатов ремесла, кто не ищет легких путей и не хочет марать руки кровью, заходя через дверь и убирая лишних свидетелей. Лежа на полу, я интуитивно направлял свою «железную руку» с противоположной стороны двери. Схема отработана месяцами, я точно знал, что натягивающаяся нить заставляет распрямиться каждую «фалангу», и отмычки вот-вот достигнут своей цели. Это просто, нужно только достаточно часто и усиленно тренироваться. Замки вешают почти на одном уровне, удобном для человека, который будет им пользоваться. То есть для меня. Я почувствовал, как обе отмычки уперлись в какой-то выступ, и со скрежетом поместились в углубление. Скважина. Теперь начнется мастерство. Танец пальцев по плавным колесикам, регулирующим положение валика. Тот, в свою очередь, заставлял нить направлять одну или вторую отмычку. Почти что управлять вслепую марионеткой, когда деревянная кукла несет в своих дрожащих ручках драгоценный хрусталь. В целом, вполне реально, что неоднократно мною доказано. Но далеко не все возьмутся за эту работу. Время шло. Ледяной язык ветра лизал мое ухо сквозь дверную щель. То и дело я ощущал, но, конечно, не мог слышать, как разочарованно щелкают потерявшие удачное положение отмычки. У другого бы уже сдали нервы, пальцы бы стали трястись, и на этом задание можно прерывать. Я не зря тренировался. Меня это почти расслабляет. Чуть левее одну отмычку, немного вниз и зафиксировать, тогда как второй нужно совершить круговое движение и дать замереть в верхней точке. Щелчок прозвучал как музыка. Лучший в мире звук — стон открытого замка. Осталось поддеть петлю, что тоже непросто, поскольку «рука» довольно тонкая и хрупкая, и я увидел, как бесполезный кусок металла упал на пол с другой стороны двери. Теперь он мертв. Сломанные замки умирают, как стражи, не исполнившие свой долг. Сразу чувствовалось, что я попал в основной дом. Здесь было тепло. Не так, как в городских особняках, но куда теплее, чем в том стылом заброшенном крыле, через которое пришлось идти. На факелах и тут экономили, но мне жадность хозяина только на руку. Тени — это мои лучшие друзья. Они спрячут, отведут беду, пустят преследователей по ложному следу. Коридор, по которому я шел, был четыре шага в ширину, довольно узкий, потолок высокий, и накопленное тепло быстро улетучивалось. Где-то далеко слышалась музыка. Может, господа пригласили бардов? Странно. Судя по купленной информации, хозяин покинул это место накануне. Хотя я точно знал, как часто слуги, оставшись без присмотра, резвятся в особняках. Музыка, лучшие напитки из хозяйской коллекции, кувыркание в его постели. Я уже молчу о том, что в лучшем случае его белье будет перемерено всеми без разбору. Однажды я видел, как панталоны сварливой хозяйки целые сутки носила свинья. Потом их выстирали и положили на место. В коридорах было пусто. Ни слуг, ни охраны, что подтверждало мою догадку. Наверное, все веселятся где-нибудь в большой комнате. Мне же лучше. Я зашел в первую попавшуюся дверь. Кладовая. Ничего ценного, кроме небольшой баночки с керосином. Пригодится. Далее коридор порадовал меня изменениями. На стенах стали появляться фамильные портреты. Мужчины и женщины в стандартных позах с безучастными лицами. Клянусь, если взять десять различных домов и сравнить семейные портреты, придет на ум, что имеешь дело с кровными братьями. В том вина не художников, а времени. С приходом к власти Императрицы Глории многие начали следовать ее взглядам на жизнь. Как это ни парадоксально, но в моде стала скромность, я бы даже сказал — излишняя, аскетизм, высоконравственность, отречение от плотских утех в угоду духовному совершенству. Хотя последнее исключительно в церковном аспекте. Святая императрица заставила державу погрязнуть в лицемерии. Художники же держали нос по ветру. Они мгновенно переделывали старые семейные портреты на новый лад, рисуя кислые мины и закрытые одежды. Думаете, это извращение? Тогда вы не слышали о портретисте Луи Вальтоме. Он специализировался на том, что умело изображал детей, от младенцев до юношей. То есть тот возраст, который дается живописцам труднее всего: даже самого вышколенного ребенка трудно заставить неподвижно позировать. Но этому умельцу давалось все легко и просто, картины писались быстро, и все были бесконечно довольны, пока не открылась правда. Одна из его натурщиц оказалась ревнивой особой, и едва портретист был замечен в измене, как общественность узнала его страшную тайну. Вальтоме никогда не рисовал детей господ, заказывающих портреты. Вместо этого он покупал у бедняков и в приютах умерших детей и зарисовывал их в различных позах. Затем предавал изображению черты, сходные с необходимыми заказчику, и шедевр готов! Когда все узнали это, бедолагу изгнали поганой метлой. Кому захочется иметь портрет мертвого ребенка вместо собственного? Не могу судить этого творца с точки зрения морали, сами понимаете. Но вот что интересно: спустя десять лет, как тот повесился, оставшись без гроша и в презрении, его картины возымели дикую популярность, и стоимость их возросла во много раз. Теперь каждый хотел иметь картину Вальтоме, пусть на ней и чужие семьи с мертвыми детьми. Кто более безумен: художник или те жирующие богачи, что возвели его картины в культ? Затрудняюсь сказать. Я обычный вор и рад, что есть вещи, за которые щедро платят. Но за эти кислые мины, написанные одной кистью, мне не дадут даже пяти каритасов. Порой от своих родственников деваться некуда, кому нужны еще и чужие? Первая приличная добыча мне попалась в комнате для чтения. Здесь было множество книг, они занимали все высокие шкафы, но на каминной полке мне повезло обнаружить бронзовую статуэтку собачки. Коротконогий длинный охотник за лисами. Ненавижу их. Они напоминают мне худших представителей ищеек Двора Венаторов, имперских егерей. Охотятся они за такими славными ребятами, вроде меня. И если от обычных гончих, сторожащих покой на улицах, удрать помогают крепкие ноги, то эти мерзкие твари могут залезть в нору и достать тебя оттуда за шею. Совсем как эта собачонка. Я сунул ее в мешок. Всегда важно правильно начать, тогда попрет. И точно, в этой же комнате посчастливилось наткнуться на одну редкую книжонку, написанную каким-то там графом или герцогом. Я не сильно разбираюсь в этих пылесборниках в обложках, зато точно знаю, что за нее у любого скупщика получу не меньше семи авардов. Это дорогая штучка. Наконец-то пребывание в старинном замке стало меня радовать. Куда бы ни ушел хозяин, он оставил довольно много ценного на поверхности. Еще по мелочи закатилось в камин или под диван. Но всё это было чистой ерундой. Мне требовались две книги. Не те графские писульки, а особые. По словам клиента, они должны быть толщиной в ладонь каждая, в обложке из человеческой кожи. Заказчик — он же одна из центральных фигур Донного Рынка — говорил, что это место никто не чистил вот уже лет десять. Далеко от города, хозяин, с позволения сказать, эксцентричный отшельник, охраны немного, но почему-то все, абсолютно все сторонятся этого места. К тому же поговаривали, что поблизости завелся какой-то опасный зверь. Не то волк, не то медведь. Люди стали пропадать, от них не оставалось даже тел и одежды, только кровавые следы находили. Подозреваю, что это местная байка, чтобы отвадить любопытных. Не замок, а девственный лес с непуганым зверьем. Сразу видно, что люди не привыкли прятать своё добро. Я обошел всего лишь один этаж, но не наткнулся ни на прислугу, ни на стражу, зато набил сумку за спиной до отказа. Нужно бы оставить место для тех книг, за которые я уже мысленно получил награду и даже прокутил ее в свое удовольствие. После тщательно изученного третьего этажа я спустился по лестнице на второй. Шел осторожно, не издавая никаких звуков. Именно поэтому в моей сумке так много дополнительных мешочков — чтобы добыча не звякала в неподходящий момент. Меня по-прежнему радовала пустота дома. Складывалось странное ощущение, словно всё живое испарилось отсюда. Но не буду жаловаться: такой легкой работы мне еще не подкидывали. Найти бы проклятые книги, и можно еще разок все осмотреть. На втором этаже не было комнат, глухая каменная кишка, даже без окон. И лишь в торце меня встретила дверь, всем своим внушительном видом бросающая вызов опыту взломщика. По ее периметру располагалось семь замков: два на верхней части, два на нижней и три на противоположной от петель стороне. Мои губы сами по себе расползлись в улыбке. Это как встретить прелестную женщину, которая однозначно не прочь провести вместе время, но хочет знать, на что ты ради этого способен. Я протянул руку и погладил дверь. Предварительные ласки, как кто-то бы назвал. Мне даже показалось, будто под ладонью чувствуется тепло. Отшлифованное дерево терлось о мою кожу. Каждая замочная скважина была уникальна, узкая, словно ее ключ толщиной с шило кожевенника, а внутри, если зрение не подводило, скрывался запирающий механизм, отличающийся от прочих. Семь неповторимых замков. Это я понимаю! У меня даже в груди зудело от нетерпения. Кончики пальцев покалывали в предвкушении тонкой работы. Едва ли за такой дверью скрывается кладовая или спальня. Нет, так господа запирают что-то невероятно ценное, хрупкое, что нельзя спрятать в другом месте, опасаясь хищения или пожара. Например, книги толщиной в ладонь в обложке из человеческой кожи. Почему бы нет? Пришло время поработать отмычками самому, без механической руки. Это прекрасное ощущение, скажу я вам. Сравнимое разве что… нет, ни с чем. Я знавал одну мастерицу, вышивающую бисером полотна невероятной красоты. Когда ее игла нанизывала на себя крошечную стеклянную каплю идеальной круглой формы с миниатюрным отверстием, она чуть прикусывала кончик языка и смотрела так, словно силой взгляда собиралась удержать на месте скользкую бусинку. Она говорила, что ее успокаивает это занятие, хотя любого другого работа с мелочами может довести до нервного срыва. Подобные эмоции ощущал и я: спокойствие, умиротворение. Отмычки становились естественным продолжением моих рук. Я ощупывал скрывающийся от взгляда механизм, и мог представить его в таких подробностях, словно ясно видел. Мне было известно, к каким изменениям приводит каждое движение. Никаких случайностей, лишь аккуратность и расчет. Баланс, о котором канатоходец может лишь мечтать. Первый замок издал удовлетворенный щелчок, и я перешел к следующему. При всей сосредоточенности на работе я не забывал слушать звуки вокруг. По-прежнему было так тихо, что до меня доносился треск огня факела, находящегося в другом конце коридора. Удивительно. Если бы у меня было что запирать за семью замками, я бы потрудился нанять толковую охрану для надежности. Впрочем, чего уж точно мне никогда не придется делать — это учить богатеев защищать своё добро. Второй замок поддался быстро, с третьим пришлось повозиться. На четвертый ушло вдвое меньше времени, чем на первый. Я приступил к пятому, когда услышал какой-то шум. Он доносился снизу. Выругавшись под нос, я оставил незаконченную работу, и бегом добрался до лестницы. Присел и осторожно выглянул между гипсовыми балясинами. Отсюда был виден главный вход и часть холла, потолком которого служил купол под основанием третьего этажа. Входная дверь была нараспашку, вырванные петли обвисли. Разгоняя темноту светом керосиновых ламп, в дом вошло человек десять. Они были одеты кто во что горазд: сюртуки, плащи, кепки, береты и даже шляпы-котелки, а значит, к составу Двора Венаторов отношения не имели. У всех в руках пистолеты с пузатыми барабанами и длинными стволами. Мужской атрибут нового времени. У некоторых в руках были ножи. Судя по их рожам, у меня существенно прибавится хлопот. Из оружия при мне только наваха[2], и хоть стерва жадная до крови, у меня не было никакого желания кормить ее нынче ночью. Пока я размышлял над тем, как стоит поступить, в дверь вошел одиннадцатый человек. Он был примерно моего роста, то есть среднего, хотя для своей профессии я слишком высок. На нем светло-серое пальто, шляпа с достаточно широкими полями, чтобы защитить лицо от снега. За его спиной висела винтовка, в двух руках по внушительному пистолету. Мне даже стало несколько дурно. Не велика ли армия для одного маленького вора? Зря я накликал беду, все потешался, что замок без охраны. — Разделимся, — сказал одиннадцатый, чьего лица я не видел из-за шляпы. — Вы трое — осмотрите первый этаж. Клайв и Джек, возьмите на себя двор и черный ход. Салли, выбери двоих и проверь лестницу. Остальные за мной. Выродок где-то здесь.
Он расстегнул пальто, чтобы не сковывало движений, и тогда стал виден висящий на груди полукруг из чистого серебра. Перевернутая вниз рогами луна была отличительным знаком одного типа людей, которых мы, представители не самых популярных профессий, ненавидели больше, чем законников императрицы. Ловцы. Эти отчаянные парни (хоть женщин в их ремесле не так уж мало) занимались тем, что выискивали преступников за вознаграждение. Их одинаково не любили как потенциальные жертвы, так и сыщики, у которых те отнимали хлеб. Если слуги Двора Венаторов рыщут по следу и ловят негодяев за жалованье, а в лучшем случае — за премию в конце года, то эти сорвиголовы действуют напролом и всегда получают награду, о которой никакой законник не мечтает. Конечно, риски в такой ситуации тоже неравны. Мало кто захочет связываться с егерями, предпочитая отсидеть за свои делишки, чем получить пулю в затылок или петлю на шею. Сопротивляются лишь те, у кого грехи посолиднее. А вот прирезать ловца — дело благородное. Похвальное, я бы сказал. И пусть сыщики для виду берутся расследовать такие преступления, они едва ли особо усердствуют. Зато стоит ловцу хоть раз оступиться, полезть в пьяную драку или пристрелить не того, как шкуру с него спустят еще до прихода адвоката. И поминай как звали. Не дожидаясь, пока охотники за головами поднимутся по лестнице, я юркнул в тень и притаился за углом. Если они пойдут в мою сторону, наваха поможет избавиться от них. Лишь бы не издавали звуков, тогда можно будет завершить начатую работу до того, как их кинутся искать. Я тихо раскрыл нож. Клинок высвободился из ложа, блеснул в свете одинокого факела. На верхней ступеньке показался человек по имени Салли. Из-под дешевого шерстяного картуза виднелось узкое небритое лицо. Руку с пистолетом он держал наготове. Я уверен, что он выстрелит на любой шорох, даже не посмотрев, куда палит. За ним шли его дружки. Когда Салли свернул к поднимающемуся наверх лестничному проему, один из товарищей решил заглянуть в коридор, где я скрывался. Между нами было шагов пять. Он не видел меня только потому, что было темно, и большая часть моего туловища поместилась в мелкую нишу, черная одежда и платок, скрывающий половину лица, помогали утонуть в тени. Капюшон поднять я забыл, и теперь опасался, что взмокший блестящий лоб может меня выдать, но кожу прикрыли волосы. — Куда ты собрался? — окликнул приятеля Салли. — Темно, как у трубочиста в жопе, — проговорил тот, что пялился почти в упор на меня. — Куда ведет этот коридор? Еще не хватало, чтобы они нашли мою дверь! — Он сказал проверить лестницу, значит, проверяем лестницу. И без фокусов. Упрямец еще постоял какое-то время. Допускаю мысль, что он меня не видел, но удивительно, как не услышал колотящееся воровское сердце? Наконец головорез отвернулся и пошел к лестнице, а я перевел дыхание. К черту! Мне нужны книги, и тогда убираюсь из этого замка. Такова уж цена репутации: лучше сдохнуть, чем вернуться с невыполненным заказом. Кому нужен вор, неспособный украсть? Вернувшись к двери, я начал с того, на чем вынужденно прервался. Эмоции передавали дрожь в руки, и я несколько раз осекся. Пришлось прекратить, восстановить ровное дыхание и продолжить. Когда же все замки были открыты, я осторожно приоткрыл дверь и спустя несколько секунд заглянул внутрь. На первый взгляд — никаких ловушек, капканов, ядовитых змей или бешеных собак. Поверьте, разное было на моей памяти. Люди весьма кровожадны и совершенно не щадят нашего брата. Отчасти я их могу понять. Но гнев кухарки, у которой украли всю накопленную мелочь, на которую она худо-бедно кормила своих детей, и горечь богача, нажившегося на простых людях, для меня имели разный вес. Со своих шестнадцати лет я никогда не обворовывал дома людей, чей годовой доход был ниже моего собственного. Во-первых, это вопрос принципа. А во-вторых, у них нечего брать. Я едва не шагнул в комнату, но в последний миг заметил, что камни, которыми был вымощен пол, на пороге немного выступают. Проведя глазами вокруг еще раз, я увидел напротив входа горгулью, которой сперва не придал значения. Э нет, это не чья-то изощренная любовь к уродливым статуям заставила запереть монстра в сокровищнице. В ее разинутой пасти, если присмотреться, находится труба. И готов спорить на любую руку, что из того отверстия при нажатии на камень-педаль вырвется либо пламя, либо кислота. Смертельный плевок в лицо вору. Осмотрев другие камни, я осторожно переступил опасное место, на всякий случай пригнувшись. Кто знает, откуда еще ждать напасти! Прикрыв за собой дверь, я достал из сумки небольшой керосиновый фонарик и коробок спичек. Спустя несколько секунд мрак был разогнан крошечным огоньком. Тускло, но мне хватит. Тут было душно. Похоже, комнату давно не открывали. Довольно просторно, по центру стоял диван, словно тот, кто собрал здесь сокровища, приходил навестить их и посидеть в тишине. Я бы так и делал. На стенах висели картины, о ценах на которые можно говорить только шепотом. Полки открытых шкафов ломились под тяжестью серебряных и медных табакерок, на бархатной подушке были разложены серьги, правда — что странно — по одной штуке каждого вида. Но драгоценные камни вполне сносные, чтобы продать их отдельно от украшения. Хорошая находка, славная добыча. Любого представителя моего ремесла она бы сделала счастливым и богатым. Но не меня. Я не видел здесь книг, за которыми шел. Тут мой взгляд снова уперся в горгулью. Статуя находилась на массивном пьедестале, высотой в человеческий рост. Если со статуей все приблизительно понятно, то вот ее постамент меня заинтересовал. Присев рядом, я провел кончиком клинка навахи по внутреннему контуру одной из граней. Ровно идущий клинок вдруг немного оступился. Пригнувшись, я приблизил фонарь и осмотрел едва заметную щель между верхней и боковой гранями. С усилием проведя клинком, я расширил этот просвет, и, поднапрягшись, заставил боковину пьедестала отпасть на пол. Теперь передо мной была ниша, в которой укрылась бутыль с мутной жидкостью. Дно емкости представляло собой часть поршня, который приводили в движение спрятанные на пороге педали. Небольшое усилие, и отрава, чем бы она ни была, выплеснется из глотки горгульи. Помимо этой дряни, глядя на которую хотелось сразу вымыть руки, я увидел то, от чего радостно сжалось сердце. Как приятно быть таким сообразительным подлецом, как я! Передо мной лежали две толстые книги, спрятанные под задницей горгульи. Я достал их и погладил переплеты. Наощупь не берусь отличить, человечья ли это кожа, возможно, такие ужасы всего лишь слух. Но судя по всему, это именно то, что нужно моему Заказчику. Приложив ладонь к страницам, я убедился, что толщина соответствует описанию. Теперь ко мне не придерутся. Даже если это не те книги, есть свидетели, при которых я получил заказ. Они не дадут соврать, что я выполнил часть сделки. Честность — залог долговечных отношений между негодяями вне закона. Уж такая закавыка. Убрав книги в сумку на груди, я принялся набивать все свободные карманы и мешочки мелочевкой, которую мог бы унести, но при этом не походить на рыночного торговца и не греметь, как точильщик ножей по утрам. Даже при большом желании я не мог бы унести всё, что было в этой комнате. Тубусы заполнили картины, серьги легли в табакерки, те — в шкатулки, и затем в мешок. Я со слезами на глазах смотрел на то, что остается в комнате, но жадность — еще одна смертельно опасная вещь, от которой лучше отказаться. Окинув напоследок взглядом заметно обедневшую, но все еще великолепную комнату, я вдруг заметил то, что поначалу не бросилось в глаза. На одной из полок лежала перевернутая рамка. Самая простая, металлическая, без благородных примесей. За такую много не дадут. Но меня интересовала не рама, а то, что было в ней. Повернув к себе изображение, я с немым восторгом изучил черно-белую картинку, четкую, резко расчерченную на свет и тень. Дагеротип. Это моя личная слабость. С тех пор как появились первые фотографы, многие стали отказываться от услуг художников, предпочитая точный снимок и следуя моде. Но императрица не поощряла нововведений, если они не вели к процветанию страны и не служили для фронта. К тому же многие люди разочарованно обнаружили, что их точные изображения не так хороши, как портреты, выполненные льстивыми художниками. Черно-белые дагеротипы не добавят мужественности или изысканности одутловатым лицам и безвольным телесам. Поэтому мода быстро схлынула, и все же остались ценители этого прекрасного нового искусства. Механизм дагеротипии очень сложен. Толстый лист меди покрывают тончайшим серебром, затем обрабатывают верхний слой парами йода, помещают в фотокамеру. Всё это производится в кромешной темноте, тогда как сам снимок нужно сделать при ярком солнечном свете, чтобы произошла реакция, и изображение передалось на пластину. Четверть часа объект съемки должен быть в неподвижности. Затем изображение закрепляется ртутью и промывается. Я лишь поверхностно знаком с процессом, но люди, придумавшие и воплотившие в жизнь это чудо, вызывают у меня глубокое уважение. Так вот, в руках у меня был один из примеров нового искусства. На заднем плане — размытые очертания какого-то строения, а на переднем — молодой мужчина. Стройный, подтянутый, в старомодном фраке, жилете, из кармана которого виднеется цепочка часов, в сорочке, под воротником завязан шелковый платок. Короткая стрижка, длинные бакенбарды. Его худощавое, аристократически утонченное лицо можно было назвать красивым, но оно вызывало неприязнь. Возможно, дело в слишком стянутых губах, придающих лицу презрительное выражение, или же виновен застывший надменный взгляд. Кем бы ни был этот человек, снимок отправился в мою переполненную сумку. Ради него я без сожаления простился с одной из шкатулок. Нет, в отличие от картин, дагеротип никому продать невозможно. Это моё личное пристрастие. Я коллекционер. Никогда не оставлял у себя ничего из украденного, но есть у меня одно тайное место, куда я прячу эти изображения незнакомцев, обедневших по моей вине. Извращение, скажет кто-то. Я же называю это легким помешательством. Когда-нибудь непременно потрачу деньги и закажу собственный портрет. Зачем? Не знаю. Мне некому его показать, разве что сыщикам из Двора Венаторов, что, несомненно, осчастливило бы их. Но, кажется, что если у меня будет такой снимок, однажды, спустя годы, десятилетия, на него кто-нибудь посмотрит и узнает о моем существовании. Всё это неуместная лирика. Нужно было убираться, пока ловцы не вышли на мой след. Открыв дверь и убедившись, что в коридоре пусто, я вышмыгнул из сокровищницы. Проходя мимо лестницы, я услышал шум наверху. К моему сожалению, это означало, что путь на третий этаж теперь закрыт. Нужно было найти другой способ попасть в пустующее крыло, где меня дожидается веревка. Почти бегом преодолев периметр второго этажа, я едва не упал, в последний миг, перескочив через что-то продолговатое на полу. Обернувшись, увидел, что у стены сидит человек. В его руке был пистолет, но опасаться его не было причин. Салли, а я без труда узнал одного из ловцов, чье имя слышал, сидел в непринужденной позе, раскинув ноги и свесив голову на грудь. Он был мертв, но никаких следов крови не видно. Что это? Подельники не договорились о процентах? Трагическая случайность? Тогда почему у него не отняли пистолет? Или же в доме был кто-то еще, кого я до сих пор не видел… Услышав звук за спиной, я резко прыгнул, развернувшись в полете на сто восемьдесят градусов, и выставил вперед руку с ножом. Клинок выскочил из своего убежища, точно хищный коготь. Я упал на спину, готовясь защищать свою жизнь. По коридору двигалась огромная темная фигура. Свет бил ему в спину, и я не мог рассмотреть, что за монстр ко мне приближается. Лишь отметил, что он где-то шесть с половиной футов ростом, с широкими покатыми плечами и мощными руками борца, которые обнажились из-под закатанных рукавов рубашки. Раздавшийся выстрел заставил великана остановиться в нескольких шагах от меня. Судя по тому, как его тело дернулось вперед, стреляли сзади. Я вскочил на ноги, пользуясь заминкой, и бросился наутек. Но в это время мне в спину полетел какой-то тяжелый предмет. Я оказался сбит с ног, и лишь увидев чужую вывернутую руку, понял, что в меня запустили мертвым охотником за головами! Придавленный тяжестью его тела, я не сразу выбрался. Мешали раздувшиеся, точно брюшко сытого комара, сумки. Великан снова приближался. В отличие от него, я лежал на свету, распластавшись, точно жук. — Стой, вор, — приказал он, и его голос походил на звериный рык. — Отдай то, что взял, или сдохнешь. Знаю такие расклады. Сдохнуть я, по его мнению, должен в любом случае, не представляю, кто купится на такую чушь? Все еще находясь в тени, он протянул ко мне огромную ручищу, будто ожидая, что я вложу в нее свои сумки. Пользуясь случаем, я ударил по раскрытой ладони клинком. Пока эта глыба гортанно ревела, я пересек еще один коридор. Когда далеко впереди показались бегущие ловцы, я юркнул в первую попавшуюся дверь. Обернувшись, обнаружил тумбу, которой незамедлительно подпер вход. Едва я успел придвинуть комод, как дверь выгнулась под ударом. Не знаю, это были ловцы или тот здоровяк, но сомневаюсь, что для меня итог встречи был бы различен. Я находился в небольшом помещении с камином. Первым делом кинулся к нему, но труба была закрыта на решетку, наружу не выберешься. А вот в соседнюю комнату был проделан вентиляционный люк. Теплый воздух из этого помещения мог спокойно перемещаться туда. Отличное средство для отопления, а заодно — и для спасения моей жизни. Поддев решетку верным ножом, я втолкнул туда сперва сумки, а затем влез сам. Преодолев ширину стены, я замер перед второй решеткой, намереваясь вынуть ее и высвободиться. Но не тут-то было. Снаружи послышалась беспорядочная стрельба, будто кому-то взбрело в голову как можно скорее избавиться от всех патронов. Затем раздался человеческий крик, после — еще один. Я лежал на животе, среди пыли и паутины, обняв свои разжиревшие сумки. Когда все стихло, у меня проскочила мысль, что пора бы выбираться, но стоило поднять голову, как дверь в комнате, куда мне предстояло попасть, распахнулась, да с такой силой, что слетела с петель. В помещение ввалился огромный клубок из тел. Удар об пол заставил их отпустить друг друга. Оба мгновенно поднялись на ноги, но не спешили бросаться в бой. Справа стоял мужчина с жетоном ловца. Одна его рука безвольно обвисла, с пальцев капала кровь, в другой он держал пистолет. Сейчас на нем не было шляпы и пальто, лишь брюки свободного кроя, заправленные в высокие шнурованные ботинки до середины икры, а кожаный жилет, подчеркивающий стройный торс, служил неплохой защитой. Я сам хожу в таком же, дополняя его металлическими вставками. Его волосы цвета воронова крыла доходили до лопаток, а бледное лицо, сведенное судорогой боли, было невероятно молодо. Думаю, он лет на пять младше меня. Где-то около тридцати, не больше. Разрез глаз придавал лицу веселое выражение, словно он слегка прищурился, но не похоже, что сейчас ему до смеха. У него довольно широкий рот, но губы и подбородок имели такую форму, что особенность была не изъяном, а скорее наоборот. Прямой нос — к этому я проявляю особую внимательность из-за собственного перелома, выразительные скулы и брови, выдающие волевого человека. Напротив же него стояло нечто. Конечно, это был человек, если только не верить в сказки о чудовищах и всяких там исполинах. Он был выше, чем мне показалось вначале, и просто невероятно широк в плечах. Массивные руки делали его похожим на гориллу, голова, покрытая струпьями и какими-то отвратительными множественными опухолями, деформировалась. Шея была слишком короткой для таких объемов. На груди у него выступила кровь, но незаметно, что ранения хоть сколько-то заботят его. — Напрасно пришел, ловец, — хрипло сказало чудовище. — Ты не убьешь меня. — Возможно, ты не чувствуешь боли, — жестко ответил тот. — Морфий лишил тебя этого. Но это последняя твоя ночь. — Какая проникновенная речь, — на уродливых губах монстра появилась ухмылка. — Ты все еще целишься в меня, но барабан пуст. Что собираешься делать? «Похоже, собирается истечь кровью прямо на ковер», — подумалось мне. Парень был крайне бледен. Еще немного, и он пошатнулся, но едва это случилось, чудовище кинулось к нему. Я даже интуитивно зажмурился, ожидая, что вот-вот случится непоправимое, а когда открыл глаза, великан вытаскивал неподвижного ловца из комнаты. Подождав еще немного, я все-таки вытолкал решетку и выполз наружу, сбросив обе сумки на пол. Теперь самое время сматываться как можно скорее. Но выскочив из двери, я увидел, как громила тащит на себе едва сопротивляющегося парня. Не знаю, что за дурь в это время вскружила мне голову. Просто вдруг подумалось, что ради чего бы ни тащил на себе великан этого человека, то уж точно не затем, чтобы вылечить и отправить домой. Есть вещи похуже смерти. Глядя на удаляющуюся уродливую махину, я вдруг подумал, что буду видеть его в ночных кошмарах. Надо было уходить, просто развернуться и сваливать. Подобрав пистолеты из безвольных рук лежащих в коридоре ловцов, я пошел следом за странной парочкой. Так уж угораздило, что наши пути совпадали. Громила тоже нес своего пленника на третий этаж. Проклятье, если он обнаружит сорванную дверь, мои планы могут измениться… — Конченые выродки, — его слова донес до меня холодный ветер, блуждающий по коридорам заброшенного крыла. — Ворвались в дом и думали, что сойдет с рук. Не сойдет, ничего не сойдет. Я дождался, когда он минует дверь, за которой скрывалось разбитое окно и веревка. Как только великан с бесчувственным ловцом исчезли из поля зрения, я кинулся туда в поисках спасения. Осталось вырваться наружу, и всё, этот кошмар будет забыт. Но, выглянув в разбитое окно, уже поймав веревку, я заметил то, чего никак не должно было происходить. Двор вокруг замка заполнялся. Я точно увидел не меньше полусотни вооруженных людей в гражданской одежде, около тридцати имперских венаторов и простых зевак, что толпились за воротами. Было светло, как днем, из-за множества факелов. Да уж, выпрыгнуть сейчас — это значит, попасть в нежные объятия закона. За обе сумки мне насчитают лет пятнадцать каторги где-нибудь в угольных шахтах. А если припомнят былое, то запрут навечно. Отшатнувшись от окна, я принялся соображать, отбросил в сторону неуместную истерику, возникающую, если что-то идет вразрез с десятком построенных мною планов возможных событий. Нужно искать другой выход. Можно дождаться, когда в доме станет много народу, и под шумок выйти наружу. Правда, есть риск попасться. Или же вовсе схорониться где-то и переждать основной наплыв. Но что если законники продержат осаду несколько дней? Я выскочил из комнаты, поправляя на ходу сумки. В руке был заряженный пистолет. Надеюсь, мне не придется пускать его в ход. Я не уверен, что тот гигант поддастся пулям. А брать на себя кровь законника — это не для меня. Вспоминая план дома, я шел по направлению к черному ходу. Осталось спуститься по другой лестнице, винтовой, что должна вывести меня через кухню к складу и оттуда — наружу. Когда впереди показались перила, я возликовал. Не то чертежи были с ошибкой, не то смешались в моей памяти, чего не бывало раньше, но винтовая лестница привела вовсе не к кладовым, а в зал. Я успел замереть на последних ступеньках и нырнуть обратно в темноту, пока меня не заметили. Осторожно выглянув из своего укрытия, осмотрелся. Помещение заливало синеватым светом от пары прирученных молний, они яростно трещали, поднявшись дугами над двумя металлическими катушками размером в половину моего туловища. Эти катушки были приделаны к клетке, похожей на птичью, с таким же куполом и даже дверцей, правда, футов семь в высоту. За решеткой, прикованный к прутьям, повис тот самый ловец. Бедолага только приходил в себя, его суставы на запястьях были вывернуты, поскольку держали всю тяжесть тела. У меня волосы встали дыбом не то от ужаса, не то от щекочущих кожу разрядов электрики. — Я — чудовище? — приговаривал великан, бродя вокруг клетки. Теперь, издалека, я мог рассмотреть бугры мышц, выдающиеся под его рубашкой, искаженное лицо и опутанные выступающими венами босые ноги. — Смотри, смотри, ловец! Знаешь, для кого я построил клетку? Знаешь, зачем? Они говорят: «давай еще, еще!» И отворачиваются. Кровь на моих руках, не на их. Ясно, ловец? Он направился мимо клетки к деревянному столу, на котором вместо столешницы было нагромождение вентилей и рычагов, о предназначении которых можно догадываться, лишь отдав помыслы ночным кошмарам. Могучая лапа дернула одну из рукояток, и молния, пойманная между катушками, внезапно ударила вниз, на крышу клетки, опоясала каждый прут решетки, передалась по кандалам и пронзила туловище ловца. Тот задергался в судорогах и издал слабый стон, приходя в сознание.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!