Странное помещение. Не то лаборатория, не то заводской цех. Жаровня с распахнутой дверцей, от огня в которой дрожали тени на стенах. Спирали медных трубок, опоясывающих стены. — Еще, еще, — бормотал великан, находящийся спиной ко мне. Он комкал и бросал в горящий камин какие-то бумаги. — Им всё мало, всегда мало. — Тебя схватят, — донесся еле слышный голос из клетки. — Я буду плясать на твоей казни. — «Плясать»? Пляши! Великан снова дернул рычаг, и разряд, пронзив голубым свечением клетку, вошел в туловище несчастного. Пленник задергался, его пальцы скрючило, глаза закатились, зубы стучали. Волосы вздыбились. Кровь стекала по руке и заливала рубашку. Едва ли он долго протянет с этими пытками. — Ты еще не понял, ловец. Не туда пришел. Мой хороший знакомый, которого высокопарно можно было бы считать одним из учителей, говаривал: «Полное дерьмо в жизни вора начинается с неудачного заказа». Абсолютно с ним согласен: заказ нравился мне всё меньше и меньше. Чертовски не нравился, если сказать точнее. Громила снова рванул рычаг на себя. Глядя на извивающегося в конвульсиях ловца, я испытал жалость. Да, знаю, их никто не любит, но чудище, которое над ним измывалось, было во сто крат хуже. Прицелиться и выстрелить — значит, обнаружить себя. Попасть наверняка из своего укрытия я не мог. Уйти и рыскать по дому, где вот-вот будет полно сыщиков? Так себе идея. Просто наблюдать, как урод убивает? У меня есть принципы. Я вор, но не гнида. Вынув из кармана бутылку с керосином — всё, что попалось под руку — я швырнул ее прямиком в электрические дуги, рассчитывая, что хоть на время пытка прервется. Но емкость, врезавшись в одну из спиралей, вызвала короткую вспышку. Пробка вылетела, воспламенившаяся жидкость пролилась на прутья клетки и метнула перья феникса как в пленника, так и в его мучителя. Ловец неподвижно висел, тогда как громила зарычал и принялся тушить тлеющую рубаху. Тогда-то он и оказался в удачном месте. Я поднял пистолет, намереваясь прицелиться в его изувеченную голову. И в этот момент чудовище обернулось. Он смотрел точно на меня, глаза в глаза, и я, опасаясь, что сейчас махина попрет на нового врага, выстрелил. Первая пуля попала ему в руку, которой он закрыл грудь, а вторая прошла мимо, прошив одну трубу, торчащую из стола. Скрежет металла и протяжное «пфффф» вылетело со струей пара. Громила только оборачивался, а я уже видел, как подскочили и затрепетали в финальном положении стрелки на приборах, обвивающих трубы. Со свистом вырвались заклепки, и слетел лист металла с самой толстой трубы, ведущей от жаровни. Этот лист оборвал толстые провода, идущие от спиралей на клетке к столу, и те рухнули вниз, угрожающе треща и пуская снопы искр. Их змеиные тела обхватили массивную фигуру великана, жаля его со всех сторон. Я видел, как задергался пленник в клетке, подвергшись новой порции разрядов. И в это время громыхнуло так, что я распластался на лестнице. Взорвался один из баков. Горящая жидкость вылетела из него, обливая стены и пол. Неизвестно, кому принадлежал истошный вопль, раздавшийся за моей спиной. Я бежал прочь от начинающегося пожара, прижимая добычу к груди. Лишь один раз я обернулся, чтобы увидеть языки пламени, охватившие нижние ступеньки лестницы. — Вы слышите? Сюда! Скорее! Голоса приближались. Проклятье, законники ворвались-таки в замок. Я помчался по коридору, которого не было на чертежах. Именно здесь я неудачно свернул к винтовой лестнице, теперь нужно проверить, что же находится в другой стороне. Нарастал шум от голосов людей и разгорающегося пожара. В подземелье снова и снова звучали взрывы. Добежав до тупика, я уперся в решетчатую дверь. Не увидев замка, я применил наваху в качестве рычага и раздвинул створки. Очутившись в лифте, принялся истово крутить рукоять лебедки, разматывая канат. Клетка, в которой я находился, содрогнулась и принялась опускаться вниз. Я же вспомнил дергающегося в судорогах ловца, и пожелал одного: скорее выбраться отсюда. Трос резко натянулся, и дно ощутимо ударилось о преграду. Выйдя из подъемника, я зажег свой фонарь и двинулся по узкому проходу с низким потолком. Здесь не было ни освещения, ни вентиляции. Сырой подвальный воздух, запах плесени и мокрой глины. Я шел четверть часа, не меньше, пока не добрался до каменной лестницы. Над ней расположился деревянный люк с подвесным замком. Некогда было упражняться в мастерстве, и я выстрелил по петлям, а затем верным клинком поддел дверцу. В лицо ударила волна ледяного ветра. Здесь пахло снегом и свежестью. А еще свободой. Подтянувшись на руках, я выбрался из лаза наружу и огляделся. Потайной ход привел меня в лес за границу замка. В окружении черных лысых стволов и мерзлой земли я смотрел на возвышающиеся на холме стены и башни, между которыми поднимался черный дым. М-да, бывает. Опустив глаза, я глянул на свои сытые сумки, поцеловал каждую, закинул ремни на плечи и пошел на восток, где в небе болталась белая щербатая луна. * * * Держава Патриа Магнум когда-то занимала небольшую территорию на полуострове, соединенном с материком узким перешейком. Пронизанная реками сырая земля, низкие горы, поросшие густыми лесами, болота в низинах, сочные луга. С тех пор как поселенцы заложили на берегу одной из крупнейших речных вен первый камень города Асилум, который впоследствии стал столицей, мало что изменилось. В лесах по-прежнему много диких зверей, но держатся они восточной границы, где не так рьяно проходят охотничьи будни богачей. Первый город разросся до небывалых размеров. Правду говоря, он сам стал размером с небольшую страну, и все прочие города не смели равняться ни размерами, ни богатством на старшего брата. Шли годы, границы Патрии больше не были так скромны, как раньше, они расширялись далеко на юго-восток, поглотив часть соседних держав. Немногие жители, что еще отваживались сопротивляться прожорливому государству, уходили дальше, в леса, в горы, прячась от длинных рук захватчиков. С развитием кораблестроения Патриа заполучила контроль над морским побережьем, а затем обзавелась колониями на далеких островах. Империя богатела, а значит — богатела столица. Все, кто мог позволить себе жить по-королевски, стремились попасть в Асилум. Но добиться его благосклонности удавалось не всем. Многих мечтателей, вдохновленных честолюбивыми ожиданиями, столица пережевывала и выплевывала, чуть живых. И им приходилось ползти прочь, зализывать раны. Или же оставаться, но на самом дне. А дно, как известно, такое место, где уютно только тем, кто родился в этом иле, знает его законы с младенчества и не помедлит сожрать заблудшую мелководную рыбешку. Но даже у дна есть несколько уровней. И самый нижний из них в Асилуме находится за сломанной дамбой, в районе, где некогда бурлила жизнь, но после наводнения, случившегося в конце прошлого века, часть города вымерла, превратилась в собственный склеп. Кто выжил — пошел искать судьбу в другом месте, а бедняки, нищеброды, люди без будущего и с сомнительным прошлым нашли свой приют в разваленных домах, до которых нынче никому нет дела. Поначалу еще стражи порядка пытались гонять незаконных поселенцев, но вскоре оставили эту затею и вовсе забыли дорогу в Отстойник — так называлась эта часть города, когда находилась на берегу чистейшего водохранилища. Теперь это слово приобрело новый смысл. Ваш покорный слуга жил здесь же. Мой дом имел престижное, по местным меркам, расположение на границе с соседним районом Столетия Виктории, названном так в честь бабушки нашей нынешней императрицы. На языке простых людей ткацкий район звался просто — Старуха. Также как пафосный Глиняный Источник мы величали Карьером, и все понимали, о чем речь. Прошел месяц с тех пор, как я закончил дельце с книгами, промотал свой заработок, и теперь вернулся в Асилум после гастролей по двум другим крупным городам Патрии: Урбем и Эт-Порте. Вообще-то в нашей профессии к гастролерам — то есть ворам, предпочитающим работать в разных местах — относятся несерьезно. Чаще всего эти люди допускают грубые ошибки, не боятся оставить след, работают спустя рукава. Заказов не берут, продают весь наворованный хлам за гроши, чтобы было на что выпить. Но я точно знал: заработать можно только тогда, когда предложишь что-то, чего не могут остальные. Мне помог случай. Однажды после конфликта с шайкой Гибса, контролирующей Карьер, я был вынужден покинуть Асилум. Мой выбор пал на Урбем, в котором я, стоит заметить, родился и прожил до тех пор, пока жизни моих родителей не унесла холера, а я не был отправлен в столичный приют до наступления совершеннолетия. Вернувшись в родной город, я провел там полгода. За это время успел изучить его досконально, на том же уровне, как знал исхоженный вдоль и поперек Асилум. Когда в полной темноте, прицепив себе на хвост парочку горячих сыщиков, пересек центральный квартал, обокрал ювелирную лавку и лишь затем в переплетении подворотен избавился от преследователей, так и не подпустив их к себе, я понял, что готов брать заказы не только в столице. Так я стал единственным вором, что работает с одинаковой точностью на два города, и поверьте, мое имя передавали между собой скупщики, а мои портреты рассылали сыщики егерей. Спустя еще пару лет, закрепив результат, я взял на время перерыв в ремесле и отправился в Эт-Порте. И вот я работаю на три города, хотя в моих планах освоить еще парочку, пока есть молодость, подвижность суставов, и ничье перо не торчит у меня под лопаткой. Вернувшись же в Асилум, я обычно шел не домой, а в одно презабавнейшее заведение Отстойника, в «Гнездо» — нору ядовитых змей, пауков и крыс. Это было удивительное место, где отдыхали самые отъявленные негодяи, подонки, не знающие чести, разбойники, проститутки, торговцы дурью. Скажу больше, под крышей «Гнезда» не было ни одного невинного человека, даже среди детей. Если бы сюда забрели стражи порядка, их улов превысил бы самые смелые ожидания на годы вперед. Но в том-то и прелесть, что они никогда сюда не зайдут. Количества всех сыщиков недостаточно, чтобы уравнять силы, и никто не хотел бессмысленной бойни. Чем примечательно это отвратительное заведение? Да, по сути, всем, если есть деньги, конечно. В долг здесь не наливают даже тем, кого хорошо знают. Особенно тем, кого хорошо знают. Можно играть в кости и карты, снять девочку, которая обычно ложится с наодеколоненными богатыми господами, или найти себе новую работенку. Но знаете, за что я ценил «Гнездо»? За закон. Да, его владельцу, Старику Говарду, удалось добиться небывалого: заставить уважать правила тех, кто обычно нарушал все возможные запреты. И его сын Байрон, перенявший дело отца, придерживался той же политики. Под крышей «Гнезда» никто никогда не брался за оружие, никакого насилия. Если возникал спор, он перемещался на задворки дома, и в случае разгула страстей мог закончиться тем, что в луже, оставшейся от водохранилища, утром находили новые тела. Но это случалось крайне редко. Уважая закон, даже последняя сволочь Отстойника приходила в «Гнездо» с таким благодушием, что и словесные перепалки были редкостью. Представители разных банд часто встречались за карточным столом, это место выбирали при необходимости переговоров или для заключения союза. Здесь всегда было полно свидетелей, чьей поддержкой можно заручиться. А репутация в наших кругах не менее важна, чем в Имперском Дворике. Когда я вошел, меня обнял топленый воздух, пропитанный спиртовыми парами, потом и деньгами. Над головой едва слышно брякнул колокольчик, задетый дверью. Не знаю, зачем его повесили? В «Гнезде» никогда еще не было так тихо, чтобы можно было услышать звон, находясь на кухне. Я снял промокший от дождя капюшон и двинулся к стойке, что находилась напротив двери. Мы все здесь друг друга знаем, даже если предпочитаем не пересекаться на ночных дорогах, а потому весь свой путь до пустующего табурета я кивал, принимая приветствия. Одним из немногих, кто лишь бросил взгляд в мою сторону, но сдвинул брови и не произнес ни звука, нарочито отвернувшись, был Милашка Фил. Честно говоря, его прозвище нисколько не соответствовало внешнему виду, и трудно вообразить, как оно к нему привязалось. Возможно, он сам себя так называет? Вот уж загадка. Этот грубиян, низкорослый и коренастый, с непропорционально вытянутой головой, жиденькими усиками и крошечными глазками, был вором. Неплохим вором, если уж честно. Ввиду моей специфики, я не так часто сталкивался с конкурентами, поскольку воров, заработавших себе славу в трех городах, а значит — увеличивших круг заказчиков, совсем немного. Их можно пересчитать на пальцах одной руки, даже если из пятерни остался жалкий мизинец. Потому что таким особенным парнем был только я. А Милашка Фил из-за этого страдал. Он бесконечно хотел себе мою славу, моих клиентов и мои доходы, но ни капли не собирался ради этого напрягаться. — Гнойный упырок! — взревел кто-то за моей спиной. Обернувшись, я увидел, как из-за игрального стола вскочил какой-то краснощекий жирдяй. Смутно помню, что он входил в одну из банд, обитающих в районе кожевенников. Его возмущение объяснялось тем, что другой сидящий рядом человек подгребал к себе разбросанные по столу деньги. Всё ясно, конфликт на почве проигрыша. — Да я тебе руки вырву и воткну их… Договорить он не успел, поскольку в находящийся рядом деревянный столб, поддерживающий крышу, воткнулся здоровенный тесак для разделки мяса. Ошарашенный толстяк поднял глаза и тут же стушевался. Сопя и утирая пот со лба, он молча покинул заведение, провожаемый раздраженными взглядами. Никто не любит нарушителей закона, даже те, кто регулярно его нарушают. Повернувшись к стойке, я посмотрел на хмурого Байрона, нынешнего владельца «Гнезда». Ему было слегка за двадцать, но за счет внушительного роста и массивности он выглядел гораздо старше. Волосы жесткие и прямые, как солома, лежали на голове так, словно кто-то нацепил ему на голову метелку. Щеки всегда были розовыми, особенно если Байрон волновался. — О! Арчи! — он заметил меня и хохотнул, — какие люди! И без охраны. — Сплюнь, — моя усмешка дала понять, что подобные шутки не люблю. Я не суеверен, но все-таки… — Ты месяца три не заходил. Я уж боялся, что нашел местечко получше. — Лучше «Гнезда» нет ничего, — польстил я ему, рассчитывая, что за это мне достанется свежий сидр в чистой кружке. — Что тут слышно? Я снял перчатки, чтобы просушить их и согреть руки. Погода ухудшалась. Осень на своем закате, и вот-вот выпадет снег. А снежная зима — это мертвый сезон для воров. Либо следы по белому увидят, либо в доме что испачкаешь, крыши скользкие, камины топят, а ставни все чаще заперты. Унылое время. К нему нужно хорошенько подготовиться, чтобы не сдохнуть от холода и голода. — Да вроде тихо всё. Передо мной возникла кружка с яблочным сидром. Я старался не присматриваться к маслянистым следам на ручке, чтобы не отбить себе желание пить. — Ты уже бывал у Патрика? Он о тебе спрашивал. Я в ответ неразборчиво промычал. Патрик — один из моих скупщиков. С ним я имею дело в Асилуме вот уже восемь лет. Толковый малый, та еще крыса. Сколько его помню, он всегда был стар. Вот-вот рассыплется. Черта с два, этот сухонький старичок такие сделки проворачивал, с такими людьми торговал, что многим фору мог дать. Сейчас мне не особо хотелось бы с ним встречаться. Всю добычу с последнего дела я распродал в Урбеме, получил награду за те чертовы книги, избавился от мелочей, оставив при себе только дагеротип, как память о том, что с меня чуть не содрали шкуру. Уверен, что Патрик рассчитывает получить какой-то эксклюзивный товар из чужого города, а мне нечем порадовать старика. Но уйти из его лавки с пустыми руками тоже не удастся. Этот гаденыш точно знал, что мне нужно, и всякий раз почти все заработанные на заказах гроши я оставлял в его же карманах. Мне кажется, он и передавал-то мне их в руки только ради иллюзии, что я трачу всё по собственному желанию. — Снова заходил Викки, — как бы невзначай упомянул Байрон, с готовностью подливая мне еще сидра, увидев на столе горсть монет за первую порцию. Эта новость меня не опечалила, скорее раздосадовала. Я — игрок. Предпочитаю кости, маджонг, пачиси — в общем, не слишком популярные в Отстойнике игры. Не то чтобы я гордился этим, но мне пару раз даже удавалось поиграть в Карьере и Старухе, а там крутятся игроки совсем другого уровня. Но вот появился у нас еще один любитель богатейских игр. Некий Маркиз. Он не имел никакого отношения к дворянству, но так его величали прислужники. Огромная жирная жаба с заплывшими глазенками, в дорогом, но тем не менее безвкусном костюме минувшей эпохи. У него на службе было полно головорезов, он контролировал половину Торговых Рядов, так называется район дорогих магазинов. Но богатые снобы с таким отребьем не сядут за стол, пусть их кошельки и равны по весу. И вот, не найдя достойного противника, он позвал меня. Повторюсь, что я отнюдь не горжусь этим, поскольку наша игра завершилась не так, как хотелось бы. Ничья. Я видел, что Маркиз слетает с катушек, что мне не видать выигрыша, если улыбнется фортуна, и моим будущим станет гниение с перерезанным горлом где-нибудь в яме. Я отказался продолжать игру, предложив принять вариант с ничьей. А Маркиз, ослепленный азартом, вопил, что я проиграл. С этим не согласилось бы ни одно сообщество, все осудили бы его за вымогательство денег, которые не были выиграны, но беда в том, что его это не волнует. И меня тоже. Какая к черту разница, пострадает ли репутация того полудурка, если я буду уже мертв? Теперь его верный прислужник Викки — здоровяк Виктор, одноглазый, бывший циркач, способный разогнуть подкову — пытается выжать из меня долг. Обо мне все знают — я долги плачу. Но лишь тогда, когда они справедливы. Отдать деньги Маркизу означало бы признать свою слабость. А как следствие — можно ждать следующих гостей, решивших, что я не так им улыбнулся или зря прошел мимо. Уважение зарабатывается годами, а теряется в один миг. Открыто нападать, убивать меня, пытать Виктор пока не начинал. Маркиз все же опасается за репутацию. Но насколько хватит его терпения? Ума не приложу. У меня мелькала мыслишка переехать из Асилума, забыть об этих разборках и не тревожиться понапрасну. Но бежать, оставляя эти плодородные земли? Нет, не могу. — О тебе спрашивал еще какой-то человек, он не назвался, но выглядел подозрительно, — вспомнил Байрон. — Как так? — Одет был как местный, но ногти чистые, аккуратные, щетину все время чесал — она ему непривычная. Морщил нос. Чужак. Возможно, из сыщиков. Вот за что я ценю Байрона. Парню самое место среди егерей. С его наблюдательностью преступность бы вмиг перевелась. И хвала Господу, что ему хватило мозгов пойти по стопам отца и опекать нас, говнюков из Отстойника. — Какие еще новости в городе? — газеты у нас были не в почете. В основном их воровали из богатых кварталов и пускали на растопку. И чтобы успеть прочесть что-то, нужно было доставать самому за деньги или… или доставать. — Слышал, какой-то богатей помер. Не то Люсси, не то Жюсси. Не запомнил. Сыщики рыскали по всем районам. Даже к нам заходили. — Здорово же их припекло. В Отстойнике люди умирали как мухи, часто и незаметно. Никого из егерей это не волновало. Но стоило какому-то богачу откинуть лаковые туфли, как переполоха не избежать. Он рассказал еще пару-тройку ничего не значащих сплетен. Меня заинтересовало только то, что наследники умершего Люсси-Жюсси будут делить оставленный капитал, а значит, под шумок можно будет поживиться в его доме, пока всё не растащили. Поблагодарив Байрона, я оставил деньги за сидр, ни монетой больше. Остальное, как и дружеская беседа, уже включено в счет выпивки. Пришло мне время возвращаться домой. Я уже говорил, что поселился в наиболее престижном месте. Дом, ставший мне убежищем, находился возле самой дамбы. Первый этаж полностью занесло илом, стены и мебель были почти уничтожены, но второй этаж еще держался. И если снаружи дом не привлекал особого внимания из-за перекошенных балок и перекрытий, мха на дереве и плюща, который, казалось, единственный укрепляет фасад, то внутри было совсем неплохо. Можно сказать, уютно. По скрипящей лестнице с размякшими половицами, часть из которых вовсе отсутствовала, я поднялся наверх, к моей единственной жилой комнате. Все остальное было разнесено наводнением и ветрами. Здесь же, на втором этаже, расположился камин, который я иногда топил, если холод совсем уж пробирал до костей. Стены пришлось укреплять и утеплять досками да ветошью. Разобрав половину крыши над пустующей частью дома, я залатал дыры на потолке. Теперь это была моя собственная нора. Не то чтобы хотелось привести сюда благородную леди на свидание, но… У меня никогда не бывало свиданий с благородными леди. Над камином я держал свои съестные припасы. Хранил их в деревянной шкатулке, чтобы мыши не добрались. Денег здесь не было. Все сбережения и личную коллекцию дагеротипов я прятал в другом месте. Если однажды что-то вынудит меня покинуть дом, не хотелось бы терять все нажитое. Единственное окно осталось без стекла. Его я забил досками наглухо, а сверху повесил гобелен, который прежде украшал стену на первом этаже. Вой ветра был слышен, но холод особо не ощущался, зато всегда было темно. Чтобы не запирать себя без запасного выхода, я проделал ход через стену, прикрыв дыру комодом. В случае опасности уйдет меньше минуты, чтобы очутиться в разрушенной части дома и удрать, пока какой-нибудь говнюк ломится в двери. Оружие я держал тут же, рядом с койкой, хотя особо не любил раскладывать вещи. Всё всегда было собрано в сумки, чтобы в случае чего не тратить драгоценное время. Приходя в чужие дома, глядя на все эти разбросанные в беспорядке мелочи, на кучу никому не нужного хлама, я думал, как должно быть пусто и скучно им живется, раз заполняют своё существование всей этой дрянью. Возможно, во мне говорила зависть, но ценность вещи для меня равнялась той сумме, которую дадут за нее на черном рынке. И тому, сколько я смогу на эту выручку топить свой камин, чтобы не окочуриться. Иногда казалось, что после моих визитов не все замечают пропажу ценных вещей, полагая, что просто в этот раз слуги работали расторопней и смогли навести порядок. Я уселся в перекошенное кресло перед пустым камином. Люблю я эту развалюху, хоть и мог давно заменить или починить. Но эта его кривобокость добавляла какого-то шарма, а нахождение в кресле становилось необычайно удобным. Я лежал, закинув одну ногу на подлокотник, и, глядя на горсть золы, представлял щедрый огонь, треск горящих бревен, тепло, лижущее кожу. Желудок приятно согрет сидром, голод вдавливал живот, и я уснул, заняв привычное положение в любимом кресле. Визит к Патрику у меня был запланирован на следующий день. Перебившись на завтрак запеченным на примусе яблоком с медом и хорошим чаем, который довелось позаимствовать в одном уважаемом доме, я отправился на другой конец Отстойника, к границе города. В это время район был непривычно пуст. Основные дела и делишки вертятся тут с наступлением ночи, а поутру местные заводилы отсыпаются. Я жил вне законов времени. Если работать предпочтительнее вечером, то решать вопросы можно и при свете солнца. К слову сказать, оно нынче не слишком радовало своим присутствием, спряталось за густыми тучами, похожими на холмы, свисающие с неба. Между их пиками вальяжно проплывал цеппелин, сверкая серебристым боком с имперским гербом. Станция воздухоплавателей находилась на окраине города, куда ее перенесли из-за нескольких незначительных аварий. После ночного дождя блестели лужи, дома сиротками жались друг к другу, мокрые серые воробьи собрались рядом на подоконнике первого этажа почирикать о жизни. Эти птицы — чуть ли не единственная живность в нищих районах. Голубей давно сожрали. Кошек и собак старались не пускать в расход: одни были хороши в ловле крыс и мышей, а других можно было натаскать для охраны. Но холодной зимой звери сами стремились покинуть это место, и в сообразительности им не откажешь. Отстойник днем выглядел еще хуже, чем в глухую полночь. Сейчас были видны все его изъяны, провалы обрушившихся стен, дыры пустующих окон. Играющие на улице дети зыркали по сторонам, как крысята. Они с младых ногтей знают, кому лучше не попадаться на глаза. Лавка Патрика находилась в двухэтажном доме. Первый этаж был отдан под магазин, где есть всё. Второй — сдан банде Полосатого, начинающего разбойника, который грозился сместить Маркиза. Эти ребята не только спали под одной крышей с Патриком, но и защищали его в счет проживания. Сам же старик занимал чердак, где обустроился с королевским шиком, если верить сплетням шлюх из «Звонких серебряных бубенчиков». Я у него в гостях никогда не бывал, наше общение не выходило за рамки делового, хоть мы могли приличия ради поддержать беседу на отвлеченные темы. Он знал, зачем нужен мне, а я — для чего понадобился ему. Иссохшаяся дверь была пронизана трещинами, как старческое лицо — морщинами. Я постучал и принялся ждать, пока мне откроют. Отойдя к перилам, окружающим крыльцо, я облокотился на них, наблюдая за желтыми листьями, кружащими по лысой земле. Деревьев в нашем городе нет, как и в любом другом, где зимы вынуждают топить камины. Но здесь, на границе города, недалеко от леса, временами ветер приносит запах хвои или вот такой подарок в виде пучка сухих листьев. Обернувшись на скрип двери, я увидел хмурую рожу какого-то бандюка. Наверное, один из шавок Полосатого. Он осмотрел меня с ног до головы и скрылся в доме, а спустя несколько секунд на крыльцо вышел Патрик. На него было больно смотреть. Старик выглядел таким сухим, что возникала мысль, не переломит ли его порыв ветра. — Арчибальд! Какой неожиданный визит! У меня свело зубы. Патрик единственный, кто называл меня полным именем, и я готов поспорить, что исключительно ради того, чтобы наблюдать мою кислую мину всякий раз при встрече. — Почему неожиданный? — заинтересовался я его словами. — Ты же сам меня искал. Старый проныра немного смутился, что по сути было только игрой его живой мимики. — Искал, но мне сказали, что ты уехал из города. Я не ждал твоего возвращения так скоро. — Может мне уйти? — с этими словами я направился вниз по ступенькам. Вот уж чего терпеть не могу, так это жидких раскладов. Или да, или нет. А ужимки — это для жеманных девиц из богатых районов. — Нет-нет, — его поспешность меня встревожила. — Заходи. Разговор есть. Оставаясь настороже, поскольку обычно Патрик не отличался излишней эмоциональностью, я зашел следом за ним и прикрыл дверь. Столы, переделанные под витрины, были накрыты плотными занавесками. Старик прошел вперед, прислушался к раздающимся сверху шагам. С потолка медленно оседала пыль, скрипели доски. Бандиты Полосатого о чем-то громко спорили.