Джулия всхлипнула. — В ту же ночь я купила мазь и повезла ему. — Вас впустили в дом? — спросила Илайн. Ее вопрос был понятен: если кто-то из слуг видел Джулию, но умолчал, это подозрительно. — Нет, мы условились со сквайром Вирджилем, что он будет ждать в кабинете на первом этаже, а я постучусь в окно. Девушка замолчала и снова заплакала, но я все еще держал ее руки, и она давилась слезами, продолжая говорить: — Окно было приоткрыто, и я заглянула внутрь. Вирджиль… он сидел там, на стуле, связанный. И возле него был тот монстр. Огромный, просто гигантский! Он вставил в горло Вирджиля шприц и что-то вливал ему. Илайн подалась вперед. Похоже, слова девушки никак не увязывались с картиной, которую представило следствие. — И вдруг он обернулся. Я убежала, — Джулия посмотрела на меня, опухшая от слез. — Это чудовище видело меня, понимаете? А потом… узнала, что Вирджиль мертв. Я отпустил ее. Илайн протянула девушке платок, и та с благодарностью приняла его. Я знал, что она не высморкается в чистый шелк. Возможно, эта тряпка — лучшее, что когда-либо касалось кожи Джулии. * * * — Дьявол раздери! — выдохнула Илайн вслед повозке, которая прокатилась мимо нас. Это была четвертая карета, проезжающая прочь, пока мы шли вдоль улицы по направлению к Карьеру. Туман понемногу развеивался, зато дождь усилился. Напрасно сыщица настаивала, чтобы Вудроу уехал, тот был прав: поймать извозчика сегодня просто невозможно! Мы не общались с тех пор, как покинули дом Джулии, и вот, вконец потеряв надежду доехать со всеми удобствами, леди Коллинс взяла меня под руку и с достоинством распрямила плечи, будто дождь ей был нипочем. По словам Джулии, «Прорыв» собирался в «Бубенчиках» по четвергам. На встречах присутствовало не все полсотни человек, а только костяк, который еще со студенческих времен создавал это движение. Несмотря на смерти товарищей, они могут продолжать встречи, не связывая произошедшее со своей деятельностью. Наверняка Вилсон решит всё проверить. — Вы читали сегодняшние газеты? — неожиданно спросила Илайн, поправляя шляпку. Капли падали ей на лицо. — Боюсь вас разочаровать. — Ах, полно! Меня давно уже все разочаровывают, не стоит этого бояться! Повернувшись, я заметил тень улыбки на ее губах, и понял, что улыбаюсь в ответ. Проклятье! Наверное, стоило послать в пекло свою прошлую жизнь, чтобы иметь возможность пройтись под руку с прекрасной леди. Посерьезнев, Илайн произнесла: — Парламент вынес на голосование вопрос о вступлении наследника в права. Голоса разделились, и повторное голосование назначили через месяц. Для меня эта информация ровным счетом ничего не означала, как догадывалась моя спутница, и поэтому пояснила: — «Прорыв» был той силой, что поддерживает наследника и хочет ускорить его приход к власти. Если сейчас их уберут с политической арены, результат голосования предсказуем. Императрица останется править минимум на год, а то и до тех пор, пока позволяет здоровье. Ее бабушка, помнится, возглавляла страну до восьмидесяти четырех лет. Ее Превосходительство имеет еще тридцать два года в запасе. Ее слова звучали несколько вольно для служителя закона. Полагалось, что егеря — это ответвление личной стражи императрицы, и кому, как не им, поддерживать власть правящего монарха. — Смена власти несет за собой перемены, — я позволил себе высказаться, — все любят стабильность. — Не те, кому стабильно плохо, — нахмурилась Илайн. — Простите, миледи, но те, кому стабильно плохо, меньше всего думают о сидящих на троне политиках. Илайн открыла, было, рот, вероятно собираясь спорить, но передумала и горячо пообещала: — В ближайшее время я сумею убедить вас в обратном. Я промолчал. Сомневаюсь, что леди Коллинс удастся превратить меня в одного из дурачков, которые верят, будто политики пекутся об интересах народа. Та ложь, что царит за семейным столом, когда муж благодарит жену, мечтая уйти к любовнице, жена скромно молчит, заботясь лишь о том, чтобы наряд и выражение лица соответствовали случаю, а дети готовы притворяться смирными и любящими, только бы выпросить подарок, так вот эта ложь ничем не отличается от лицемерия, с которым господа в бархатных пиджаках садятся на парламентскую скамью. Они пишут законы, которым не собираются следовать, и думают в первую очередь о том, как сделать еще слаще пирог, лежащий в государственной казне. Мы незаметно переступили границу районов. По сути, никакой черты не было вовсе, только все местные знали, что дорога после перекрестка уходит в Карьер. Илайн держала руку в сумке, и по положению запястья становилось ясно, что сжимает рукоятку пистолета. Рабочий день был в самом разгаре, но на улицах хватало людей. Пахло гарью, тем особым дымом, который идет от сгоревших жилищ. Били в колокол. По улице, куда мы свернули, люди бежали с ведрами. Источник пожара мы не увидели, торопливо прошли мимо. — Вы хотели кого-то проведать, — заметила Илайн. Интуиция ее не подвела, хоть я, пожалуй, и сам с трудом понимал, что собирался делать. Зайти, спросить: «Как ты?» Глупо, и все же что-то тянуло меня к лечебнице Гленны. Мы преодолели еще один перекресток, когда услышали какой-то шум. Звон выбитых окон, крики, звуки отчаянной потасовки. Я не мог бросить Илайн и побежать, хотя чувствовал, что уже начинаю тащить ее за собой. И вот мы нырнули в арку между домами, прошли сквозь их зловонные тени, и вышли как раз к месту погрома. Несколько молодчиков затеяли драку, женщины стояли немного в стороне, наблюдая и подбадривая участников. Но я не смотрел на то, кто кого метелит. Мой взгляд устремился к дому. На двери больше не было венка из лоскутков рубашек, разбитые окна зияли провалами, обуглившиеся стены еще хранили следы ладоней. Дверь и кирпичная кладка были измазаны дегтем, кто-то широкой кистью вывел: «Шлюха», «Ведьма», и другие ругательства. Сглатывая ком, застрявший в горле, я поднял глаза ко второму этажу. Из выбитого окна свешивалась веревка. Она была обрезана на конце, тупой нож криво разорвал волокна… — А это что за хлыщ?! — крикнул кто-то из толпы, и краем глаза я заметил, как в мою сторону двинулась какая-то фигура. Прежде чем Илайн достала пистолет, я кинулся к этому незнакомцу, оказавшемуся пузатым бородачом. Уклонившись от топора, которым тот размахивал, как опившийся маковой настойки лесоруб, я ударил его кулаком в живот, выбирая область печени, затем между ребер. И когда он, охнув, слегка ослабил натиск, схватил его за грудки и приложил о стену дома. Он попытался вырваться и боднуть меня, но я ударил лбом в его мясистый нос, выхватил топор и придавил древком его дряблую шею. — Не рыпайся, — предупредил я, сбиваясь с дыхания. — Где Гленна? — Кто?! — прохрипел тот, все еще намереваясь вырваться, а потом добавил парочку неприятных высказываний. Я решил его усмирить. От первого удара в пах у него глаза вылезли из орбит, от второго подогнулись ноги. — Гленна! Гленна, слышишь?! — я сильнее вдавил древко ему под подбородок. — Где она? — А, — прохрипел он, раздувая пурпурные щеки в сдерживаемом стоне, — поищи в карьере, на дне. Я на всякий случай приложил его еще затылком о стену, чтобы прояснить немного мысли: — Ты что говоришь, кабанья туша?! Я о Гленне! — Ну да, лекарша, была тут, страшная такая, — подтвердил тот и зажмурился, когда почувствовал, что мои пальцы снова сжимаются у него под горлом. — Вздернули ее. Вчерась. Всю ночь провисела, сегодня с веревки срезали да выбросили, чтобы не гнила. — За что?! — наверное, я кричал. Громко, оглушительно, но мне казалось, что ни звука не вылетело из моей сжавшейся спазмом глотки. — Так это, не знаю, меня тут не было! — Эй, пусти Гейра! Гляди, Гейра жмут! Я опомнился, услышав щелчок, с которым взводят курок на пистолете. Немного повернув голову, увидел Илайн. Она стояла рядом, направляя пистолет в идущую на нас толпу. Те остановились, скалясь как собаки. Прикидывали, вероятно, кто из них схлопочет пулю, прежде чем остальные доберутся до нас. — Двор Венаторов, — Илайн достала из сумки жетон на ленте. Отличительный знак сыщиков треугольной формы, выполнялся в серебре, и на обеих его сторонах мелкими буквами были выгравированы слова присяги Венаторов. — Приказываю вам разойтись. — Да что вы смотрите на эту сучку драную! — послышался из толпы женский визгливый голос. — Из нее егерь, как из меня дворянка! Но ее тонкий смех прозвучал в тишине, никто не поддержал веселья и не рискнул послушать призыв. — Идемте, Лоринг, — твердо произнесла Илайн. Я ослабил давление, позволяя бородачу вздохнуть, не удержался, наградил его ударом древка под дых, и вогнал топор в дерево ставни. Мы уходили быстро, но без суеты. Илайн продолжала держать толпу на прицеле, пока дорога не увела нас за угол дома. Тогда мы бросились бежать со всех ног. Повезло, что толпа не преследовала — иначе пулю пришлось бы пустить себе в лоб, чтобы спастись от участи похуже. Возле моста нам посчастливилось поймать пустую повозку. Извозчик поначалу заикнулся о повышении стоимости его услуг, но когда услышал, что мы едем во Двор Венаторов, немедленно передумал. В карете Илайн села напротив меня и долго, пока лошади оббивали брусчатку моста, смотрела, будто желая услышать ответ на незаданный вопрос. Я сидел, отвернувшись к окну, и не хотел ни беседы, ни одиночества своей свободной камеры. На самом деле, мне хотелось только выпить, а еще посчитаться с Маркизом, который натравил на меня Отстойник. В груди беспощадно болело. Накатившая недавно злость подействовала как морфий, заставила забыть о поврежденных ребрах, но сейчас все ощущения вернулись с былой ясностью. И к ним прибавилась ненависть. Вилсон. Разумеется. О нем я не забыл. По его указке Илайн выбросила меня у всех на виду, подписав смертный приговор не только мне, но и каждому, кто решится помочь изгою. — Сожалею. Услышав ее голос, я впервые почувствовал неприятие. Нет, допускаю такую мысль, что Леди Коллинс испытывает сожаление по поводу смерти совершенно незнакомого ей человека. Аристократки — они такие, умеют искренне переживать, когда ничто не требует их вмешательства. — О чем, миледи? — Вы потеряли близкого человека. — С тех пор как вы меня наняли, я потерял всё. И тоже сожалею об этом. Я знал, что глаза выдадут те чувства, которые еще кипят, сжигая нутро, а потому продолжал смотреть в окно на раскинувшуюся реку и черные зубья домов, торчащих сквозь туман. * * * До вечера меня никто не беспокоил. В другое время я бы порадовался, но сегодня голова раскалывалась, как перезрелая груша, и кишела мерзкими червями мыслей, сожалений и желаний, которые не так просто реализовать. Поэтому когда моё одиночество нарушилось появлением Илайн, я был приятно удивлен. Не могу сказать, что хотел видеть кого-то из тех, кто прожевал и выплюнул под ноги мою жизнь, но всё лучше, чем заживо переваривать себя. — Я обещала познакомить вас с записями «Прорыва», — произнесла она, испытывая, как мне показалось, странное смущение. — Могу освободить вас от этого обещания. Я уже признался, что к политике равнодушен. — Полагаю, вам необходимо это услышать.