– Прекрати! Ради всего святого, прекрати! Она с удивлением посмотрела на него. – Ты не ожидал, что я буду так вести себя? Ты думал, я буду сидеть и тихо лить слезы в хорошенький носовой платочек, а ты будешь успокаивать меня, держа за руку? Конечно, это большое потрясение, но со временем я успокоюсь, а ты прекрасно утешишь меня. Ты в самом деле хороший. Ты очень хороший, Эдвард, но такой… совсем другой. Эдвард отшатнулся. Лицо его напряглось. – Да, я всегда это знал, – сказал он сухо. Генриетта с ожесточением продолжала: – Как ты думаешь, каково мне было сидеть весь вечер, зная, что Джон мертв и никому до этого нет дела, кроме меня и Герды! Ты – доволен, Дэвид – смущен, Мидж – взволнована, Люси – деликатно радуется тому, что ожили страницы «Ньюс оф де уорлд»!.. Разве ты не видишь всей чудовищности этого фантастического кошмара? Эдвард ничего не ответил. Он отступил назад, в тень. – Сегодня, – сказала Генриетта, глядя на него, – никто не кажется мне настоящим, никто… кроме Джона! – Да, знаю. Я не очень настоящий, – тихо сказал Эдвард. – Какая же я дрянь, Эдвард! Но я не могу иначе, не могу согласиться с тем, что Джон, в котором было столько жизни, – мертв! – А я, наполовину мертвый, – живу… – Этого я не имела в виду, Эдвард! – Думаю, ты имела в виду именно это, и, очевидно, ты права. – Это не горе… – продолжала она задумчиво, возвращаясь к прежней мысли. – Может быть, я не могу почувствовать горя. Может, никогда не смогу… И все же… мне хотелось бы горевать по Джону… Ее слова казались невероятными. Однако Эдвард удивился еще больше, когда Генриетта вдруг сказала почти деловым тоном: – Я должна идти к бассейну, – и скрылась за деревьями. С трудом переставляя негнущиеся ноги, Эдвард вошел в дом. Мидж видела, как Эдвард шагнул в гостиную. Ничего не видящий взгляд; в сером, словно иззябшем лице – ни кровинки. Он не заметил ее короткого восклицания, которое она сразу же подавила. Почти машинально он прошел по комнате, опустился на стул и, чувствуя, что от него чего-то ждут, сказал: – Холодно. – Вам холодно, Эдвард? Может быть, мы… может быть, я зажгу камин? – Что? Мидж взяла коробок спичек с камина, опустилась на колени и разожгла огонь. Осторожно, искоса она посмотрела на Эдварда. Он был, казалось, совершенно ко всему безразличен. – Огонь – это очень хорошо, – наконец произнес Эдвард. – Он согревает… «Надо же, совсем застыл, – подумала Мидж. – Но сейчас ведь не так холодно… Это Генриетта. Что она ему сказала?» – Эдвард, пододвиньте стул ближе к огню. – Что? – Ваш стул, Эдвард, ближе к огню, – сказала она громко и медленно, словно говорила с глухим. Неожиданно, настолько неожиданно (у Мидж сразу камень свалился с души), Эдвард, прежний Эдвард был опять с ней и нежно ей улыбнулся. – Вы что-то сказали, Мидж? Извините! Я задумался. – О, ничего особенного. Просто зажгла камин. Трещали поленья, ярким и чистым пламенем горели еловые шишки. Эдвард смотрел на них. – Какой приятный огонь! Он протянул к пламени длинные тонкие руки, чувствуя, как напряжение покидает его. – В Эйнсвике у нас всегда были еловые шишки, – сказала Мидж. – И теперь тоже. Каждый день корзинка с еловыми шишками ставится у каминной решетки. Эдвард в Эйнсвике… Мидж прикрыла глаза, представляя себе эту картину. Эдвард, скорее всего, в библиотеке, в западной части дома. Высокая магнолия почти закрывает одно окно, в полдень наполняя всю комнату золотисто-зеленым светом. Из другого окна видна лужайка, где, как страж, поднимается высокая сосна, а немного вправо от нее – большой медный бук. О, Эйнсвик… Эйнсвик! Мидж явственно ощутила аромат магнолии, на которой даже в сентябре остается несколько крупных белых восковых цветков, издающих сладковатый запах… И запах сосновых шишек, горящих в камине… И специфический, чуть затхлый запах старой книги в руках у Эдварда. Он читает, сидя на стуле с седловидной спинкой. Взгляд от книги скользит к огню; он думает о Генриетте… Мидж шевельнулась и спросила: – Где Генриетта? – Пошла к бассейну. – Зачем? Отрывистый, глубокий голос Мидж словно разбудил Эдварда. – Мидж, дорогая, вы, конечно, знаете… или догадываетесь. Генриетта знала Кристоу довольно близко… – О разумеется, это всем известно! Но мне непонятно, зачем она отправилась на то место, где он был убит. Это совсем не похоже на Генриетту. Ей не свойственна сентиментальность! – Разве кто-нибудь из нас знает своего ближнего? Например, Генриетту… Мидж нахмурилась. – В конце концов, Эдвард, вы и я, мы знаем Генриетту всю нашу жизнь! – Она изменилась. – Да нет! Я не думаю, что человек может измениться. – Генриетта очень изменилась. Мидж удивленно посмотрела на него. – Больше, чем вы или я? – О, я знаю, что не изменился. А вы… Взгляд Эдварда наконец остановился на девушке, стоявшей на коленях у каминной решетки. Он вглядывался в ее лицо как бы издалека: квадратный подбородок, темные глаза, решительный рот. – Мне хотелось бы чаще видеть вас, Мидж. Она улыбнулась: – Я понимаю, в наши дни общаться нелегко. Снаружи донесся какой-то звук, и Эдвард встал. – Люси права, – сказал он. – День был действительно утомительный… Он вышел из комнаты в ту минуту, когда из сада через застекленную дверь вошла Генриетта. – Что ты сделала с Эдвардом? – накинулась на нее Мидж. – С Эдвардом? – спросила рассеянно Генриетта; наморщив лоб, она, казалось, думала о чем-то очень далеком. – Да, с Эдвардом. Он выглядел ужасно: холодный, мрачный и бледный. – Мидж, если тебе так небезразличен Эдвард, почему ты не предпримешь что-нибудь? – Что ты имеешь в виду? – Я не знаю. Стань на стул и закричи! Чтобы он обратил на тебя внимание. Разве ты не знаешь, что с такими людьми, как Эдвард, по-другому нельзя? – Он никого не полюбит, кроме тебя, Генриетта. Он всегда тебя любил! – Это очень неразумно с его стороны. – Генриетта быстро взглянула на бледное лицо Мидж. – Я обидела тебя. Извини. Просто сегодня я ненавижу Эдварда!