– Если бы я это сделала, то тут же лишилась бы работы. – Неужели вам не хочется швырнуть чем-нибудь в подобных женщин? Мидж глубоко вздохнула: – Конечно, хочется. Особенно в конце недели во время летней распродажи, когда меня просто охватывает страх, что я не выдержу и в один прекрасный день вместо «Да, мадам», «Нет, мадам», «Я посмотрю, есть ли еще что-нибудь у нас, мадам»… я пошлю их всех к дьяволу. – Мидж, дорогая малышка Мидж, вы не должны мириться со всем этим. Мидж неуверенно засмеялась. – Не расстраивайтесь так, Эдвард! Что это вдруг вы пришли сюда? Почему не позвонили? – Мне хотелось взглянуть самому. Я беспокоился… – Он помолчал, а затем неожиданно вскипел: – Господи, Люси даже со своей судомойкой не разговаривает так, как эта женщина говорила с вами! Нет, это никуда не годится – терпеть подобную наглость. Боже мой, Мидж, я хотел бы увезти вас от всего этого в Эйнсвик. Взял бы такси и повез прямо на вокзал. Поезд в два пятнадцать. Мидж остановилась, напускное безразличие мигом слетело с нее. Позади длинное утомительное утро с несносными покупательницами, грубые выходки мадам… С внезапной вспышкой гнева Мидж набросилась на Эдварда: – Ну так почему бы вам этого не сделать? Вокруг полно такси! Эдвард смотрел на нее, изумленный этим неожиданным порывом. – Зачем вы пришли? Что вы такое говорите? Вы же ничего подобного не собираетесь делать! Думаете, вы утешили меня, напомнив, что среди этого повседневного ада есть на свете такое место, как Эйнсвик? Вы ждете от меня благодарности за то, что стоите здесь и лепечете о том, как бы вам хотелось увезти меня отсюда! Все это звучит очень мило, но на самом деле вы этого совсем не хотите. Или вы не знаете, что я продала бы душу ради того, чтобы вскочить в этот самый поезд и уехать в Эйнсвик? Мне невыносимо даже думать об Эйнсвике, понимаете? Вы хотите добра, Эдвард, но вы жестоки! Одни слова… только слова! Они стояли друг против друга на Шефтсбери-авеню, мешая спешащим на ленч прохожим. Но они видели только друг друга. Эдвард смотрел на Мидж так, словно его неожиданно разбудили после долгого сна. – Хорошо, черт побери! – сказал он. – Вы поедете в Эйнсвик поездом в два пятнадцать! Взмахнув тростью, он остановил проходившее мимо такси. И открыл дверцу. Мидж, слегка ошеломленная, забралась в машину. – Вокзал Паддингтон[70], – сказал Эдвард водителю, усаживаясь рядом с Мидж. Оба молчали. Губы Мидж были плотно сжаты, взгляд дерзкий и непокорный. Эдвард упорно смотрел перед собой. Когда они остановились у светофора на Оксфорд-стрит[71], Мидж сказала: – Кажется, я заставила вас блефовать. – Это не блеф, – коротко ответил Эдвард. Такси рывком снова устремилось вперед. Только когда машина свернула на Кэмбридж-Террас, Эдвард пришел в себя. – Мы не успеем на два пятнадцать, – сказал он и постучал по стеклу водительской кабины: – Поехали к «Баркли»[72]. – Почему мы не успеем? – холодно спросила Мидж. – Сейчас еще только двадцать пять минут второго. Эдвард улыбнулся. – У вас нет с собой никаких вещей, малышка Мидж. Ни ночной рубашки, ни зубной щетки, ни обуви, удобной для прогулок. Как вы знаете, еще есть поезд в четыре пятнадцать. Сейчас мы за ленчем все обсудим. – Как это похоже на вас, Эдвард, – вздохнула Мидж. – Всегда помнить практическую сторону. Вы не умеете терять голову, не так ли? Ну что ж, это был прекрасный, хоть и короткий сон. Мидж вложила в ладонь Эдварда свою руку и улыбнулась прежней улыбкой. – Простите, на улице я вела себя как рыночная торговка из рыбных рядов, – сказала она. – Но знаете, Эдвард, вы были несносны! – Да, – сказал он. – Пожалуй! С легким сердцем они вошли в «Баркли», расположились за столиком у окна, и Эдвард заказал чудесный ленч. Покончив с курицей, Мидж вздохнула: – Мне пора. Мое время кончилось. – Сегодня вы не будете торопиться, даже если мне придется скупить ради этого половину платьев в вашем магазине. – Вы очень милы, Эдвард! После crê pes suzettes[73] официант принес кофе. Помешивая ложечкой сахар, Эдвард тихо спросил: – Вы действительно так любите Эйнсвик? – Не надо об Эйнсвике! Я так разочарована, что мы не уехали поездом в два пятнадцать, и, конечно, на четыре пятнадцать нам тоже уже не успеть… Зачем сыпать соль на рану? Эдвард улыбнулся: – Я не приглашаю вас на поезд в четыре пятнадцать… Я предлагаю отправиться в Эйнсвик… насовсем… если вы, конечно, сможете терпеть меня. Мидж посмотрела на него поверх кофейной чашки… потом медленно опустила ее, стараясь сдержать дрожь в руке. – Что вы имеете в виду, Эдвард? – Я предлагаю вам, Мидж, выйти за меня замуж. Не думаю, что это очень романтичное предложение. Человек я нудный, я это знаю, и не очень-то к чему-либо пригодный… Читаю книги и слоняюсь без дела. Но, хоть я и не слишком яркая личность, мы знаем друг друга много лет, и надеюсь, что Эйнсвик сам по себе будет компенсацией. Я думаю, вы будете счастливы в Эйнсвике. Вы согласны? У Мидж сдавило горло, раз, другой… – Я думала… Генриетта… – сказала она и остановилась. – Да, – ответил Эдвард. Голос его был ровный и бесстрастный. – Я четыре раза просил Генриетту выйти за меня замуж, и каждый раз она мне отказывала. Генриетта твердо знает, чего она не хочет. В наступившей тишине Эдвард спросил: – Ну так как же, Мидж? Мидж посмотрела на него. У нее перехватило дыхание. – Кажется просто невероятным… когда предлагают блаженство на блюдечке… в «Баркли»! Лицо Эдварда озарилось. На мгновение он прикрыл руку Мидж своей. – Блаженство на блюдечке! – повторил он. – Значит, вы так думаете об Эйнсвике. О Мидж! Я очень рад! Счастливые, они посидели еще немного. Эдвард заплатил по счету, добавив чудовищные чаевые. Посетители в ресторане поредели. – Нам пора, – с усилием сказала Мидж. – Я думаю, мне лучше вернуться к мадам Элфридж. В конце концов, она на меня рассчитывает. Я ведь не могу просто взять и уйти. – Конечно. Я думаю, надо вернуться и отказаться от должности, или заявить об уходе, или как там это называется… Ты не будешь больше там работать. Я этого не хочу. Но прежде всего мы отправимся в один из магазинов на Бонд-стрит[74], где продают кольца. – Кольца?! – Так ведь принято. Мидж засмеялась. В неярком свете ювелирного магазина Мидж и Эдвард склонились над крытыми бархатом подставками с рядами сверкающих обручальных колец. Предупредительный продавец доброжелательно наблюдал за ними. – Нет. Не изумруды! – сказал Эдвард, отодвинув бархатную подставку. Генриетта в зеленом твиде… Генриетта в вечернем платье, словно из китайского жадеита…[75] Нет, не изумруды… Мидж постаралась заглушить острый укол боли в сердце. – Выбери за меня, – сказала она Эдварду. Он снова склонился над прилавком. Наконец он выбрал кольцо с одним бриллиантом, не очень большим, но прекрасного цвета и блеска. – Мне нравится это. Мидж кивнула. Выбор свидетельствовал о безошибочном, изысканном вкусе. Она надела кольцо на палец. Эдвард и продавец, откинув головы назад, смотрели, как оно выглядит на руке. Эдвард выписал чек на 342 фунта и, улыбаясь, вернулся к Мидж. – Ну а теперь пойдем и хорошенько нагрубим твоей мадам Элфридж, – сказал он. Глава 25 – Мои дорогие, я просто в восторге! – Леди Энкейтлл протянула изящную руку Эдварду, а другой слегка коснулась Мидж. – Ты поступил совершенно правильно, Эдвард, заставив ее бросить этот ужасный магазин и приехать сюда. Мидж, разумеется, останется здесь, отсюда и выйдет замуж… Церковь Святого Георга, три мили по дороге, хотя лесом всего одна миля, но через лес не ходят венчаться. И я полагаю, должен быть викарий…[76] да, но у бедняги такие отвратительные простуды каждую осень… тогда как у его помощника типично англиканский голос, так что вся церемония будет более торжественной и к тому же более религиозной, вы понимаете, что я имею в виду? Так невероятно трудно сохранять благоговейное состояние, если говорят в нос.