Она говорила нарочито медленно и осмотрительно. Только бы Герда не выдала себя… – Мне очень жаль, – рассеянно сказала Герда. – Хотите чаю, мосье Пуаро? – Нет, благодарю вас, мадам. Герда села рядом с подносом. Она начала говорить в своей обычной извиняющейся манере: – Мне так жаль, что никого нет дома. Моя сестра и дети отправились на пикник. Я не очень хорошо себя чувствовала, и они оставили меня дома. – Я вам сочувствую, мадам. Герда взяла чашку и выпила. – Все так беспокойно. Все беспокойно! Видите ли, всегда все устраивал Джон, а теперь Джона нет… – Голос замер. – Теперь Джона нет… Ее взгляд, жалкий, недоумевающий, поочередно устремлялся на Пуаро и Генриетту. – Я не знаю, что делать без Джона. Джон заботился обо мне. Теперь его нет, и ничего больше нет. А дети… Они задают вопросы, и я не могу на них ответить. Я не знаю, что сказать Тэрри. Он все время повторяет: «Почему убили отца?» Когда-нибудь он, конечно, узнает почему. Тэрри всегда важно знать. Меня удивляет, что он постоянно спрашивает «почему», а не «кто»! Герда откинулась на спинку стула. Губы ее посинели. – Я чувствую себя… не очень хорошо, – с трудом проговорила она. – Если бы Джон… Джон… Пуаро обошел вокруг стола и, подойдя к Герде, осторожно сбоку подвинул ее на стуле. Голова ее упала на грудь. Пуаро, склонившись, поднял ей веко. Затем выпрямился. – Легкая и сравнительно безболезненная смерть. Генриетта пристально посмотрела на него. – Сердце? Нет! – Внезапно она поняла: – Что-то в чае. Она сама положила. Она избрала такой путь? Пуаро слегка покачал головой. – О нет! Это предназначалось для вас. Это ваша чашка. – Для меня? – недоверчиво спросила Генриетта. – Но я пыталась помочь ей! – Это не имеет значения. Вы видели когда-нибудь собаку, попавшую в западню? Она вонзает зубы в любого, кто ее коснется. Миссис Кристоу поняла, что вы узнали ее секрет. Значит, вы тоже должны были умереть. – И вы, – медленно сказала Генриетта, – когда заставили меня поставить чашку обратно на поднос… Вы имели в виду… вы имели в виду Герду… Пуаро спокойно прервал ее: – Нет-нет, мадемуазель. Я не знал, что в вашей чашке был яд. Но я предполагал, что он мог там быть. А когда чашка была на подносе – тут все решала судьба, из какой чашки она станет пить… если вас устраивает такое объяснение. Я бы сказал, что это милосердный конец. Для нее… и для двух невинных детей. Вы очень устали, не правда ли? – мягко спросил он. Генриетта кивнула. – Когда вы догадались? – спросила она. – Трудно сказать. Сцена была разыграна, я чувствовал это с самого начала. Но очень долго не понимал, что она была подготовлена Гердой Кристоу… что ее поза была игрой – ведь она на самом деле играла роль. Я был озадачен простотой и в то же время сложностью… Вскоре я понял, что сражаюсь против вашей изобретательности и что вам подыгрывают ваши родственники, как только они поняли, чего вы добиваетесь. – На некоторое время воцарилось молчание, затем он спросил: – Зачем вам это было нужно? – Затем, что меня попросил Джон! Он это имел в виду, когда сказал: «Генриетта!» В этом слове заключалось все. Он просил меня защитить Герду. Понимаете, он любил ее. Больше, чем Веронику Крэй… больше, чем меня. Герда принадлежала ему, а Джон любил вещи, которые были его собственностью. Он знал, что только я могу защитить Герду от последствий того, что она натворила. И он знал, что я сделаю все, что он хочет, потому что я любила его. – И вы сразу начали действовать, – мрачно сказал Пуаро. – Да, первое, что я могла придумать, – это взять револьвер из рук Герды и уронить его в бассейн, чтобы усложнить опознание отпечатков пальцев. Когда позже я узнала, что Джон был убит из другого револьвера, я стала его искать и, конечно, сразу нашла, потому что знала, куда Герда могла бы его спрятать… Я только на чуть-чуть опередила людей инспектора Грэйнджа. Я положила револьвер в мою большую сумку, – продолжала она после небольшой паузы. – А затем отвезла в Лондон и спрятала в студии. Спрятала так, чтобы полицейские не нашли. – Глиняный конь… – тихо сказал Пуаро. – Откуда вы знаете? Да, я положила револьвер в мешочек для губки, обмотала проволокой и облепила глиной. Ведь не станет же полиция уничтожать шедевр художника! А что натолкнуло вас на эту мысль? – То, что вы выбрали для тайника именно лошадь. Троянский конь[83] – подсознательная ассоциация в вашем мозгу. Но отпечатки пальцев… Как вы это устроили? – Слепой старик, который продает спички на улице. Он не знал, какую вещь я попросила его подержать, пока достану деньги. Пуаро мгновение смотрел на нее. – C’est formidable![84] – пробормотал он. – Вы, мадемуазель, один из самых достойных противников, с которыми мне приходилось встречаться. – Это было ужасно утомительно… Все время стараться быть на один ход впереди вас! – Я знаю. Я начал понимать, как только увидел, что кто-то специально наводит след на всех, на всех, кроме Герды Кристоу. Все уводило от нее. Вы умышленно нарисовали Игдрасиль, чтобы привлечь мое внимание и направить подозрение на себя. Леди Энкейтлл, которая прекрасно знала, что вы делаете, забавлялась, сбивая с толку бедного инспектора Грэйнджа, гоняя его от одного к другому: Дэвид, Эдвард, она сама… Да, есть такой прием, чтобы отвести подозрение от виновного, – намекать на чью-то еще вину, ничего точно не указывая. При этом каждая улика выглядит вначале очень убедительно, но затем ни к чему не ведет. Генриетта посмотрела на ссутулившуюся фигуру на стуле. – Бедная Герда! – Вы ей сочувствовали с самого начала? – Думаю, что да. Герда ужасно любила Джона… но не хотела любить его таким, каким он был. Она подняла его на пьедестал и наделила прекрасными, благородными качествами. Но когда идола сбрасывают с пьедестала, ему не прощают ничего. Она помолчала. – Но Джон значительно лучше всяких идолов, – продолжала она после паузы. – Он был настоящим, полнокровным человеком. Душевный, добрый, энергичный, и он был замечательным доктором… да, замечательным доктором. И вот его нет, и мир потерял незаурядную личность. А я – единственного человека, которого любила… Пуаро тихонько положил руку ей на плечо. – Но вы из тех, кто может жить с пронзенным сердцем… кто может продолжать жить и улыбаться… Генриетта горько усмехнулась. – Несколько мелодраматично, вам не кажется? – Это потому, что я иностранец и люблю употреблять красивые слова. – Вы были очень добры ко мне, – вдруг сказала Генриетта. – Потому что всегда восхищался вами. – Мосье Пуаро, что вы собираетесь предпринять? Я имею в виду Герду. Пуаро придвинул к себе сумку и высыпал содержимое: куски коричневой замши и обрезки цветной кожи. Среди них – три толстых, блестящих коричневых куска. Пуаро сложил их вместе. – Кобура. Это я возьму с собой. Бедная мадам Кристоу! Непосильное напряжение, смерть мужа была для нее слишком большим ударом… Вскоре станет известно, что она покончила с собой в душевном расстройстве. – И никто никогда не узнает, что случилось на самом деле? – медленно спросила Генриетта. – Я думаю, один человек узнает. Сын доктора. Настанет день, когда он явится ко мне, чтобы узнать правду. – Но вы не скажете ему! – воскликнула Генриетта. – Скажу. – О нет! – Вам трудно понять. Вы не переносите, когда кому-то причиняют боль. Но для некоторых людей существует нечто еще более невыносимое – не знать правды! Вы слышали, как эта бедная женщина сказала: «Тэрри всегда важно знать…» Для его склада ума истина всегда на первом месте. Правду, какой бы она ни была горькой, можно осмыслить и пережить. Генриетта поднялась. – Вы хотите, чтобы я осталась, или мне лучше уйти? – Я думаю, будет лучше, если вы уйдете. Она кивнула. Потом сказала скорее себе, чем ему: – Куда я пойду? Что я буду делать… без Джона? – Вы ведь не Герда Кристоу. Вы сильный человек и найдете, куда идти и что делать. – Я так устала, мосье Пуаро, так устала. – Идите, дитя мое, – мягко сказал Пуаро, – ваше место среди живых. Я побуду здесь с умершей. Глава 30