– В своей комнате. Я поздоровался с ним, когда пришел домой с работы. Он рисует или что-то в этом роде. – Мы оба поднимаемся по ступенькам на второй этаж, и Гейб останавливается наверху лестницы. – Он на самом деле чертовски хорош. Ты уже видела его поделки? – Вроде того. Он рисовал на стенах, пока я не отдала ему свой блокнот. Он сказал, что это был комикс. – Это сводит с ума. У него настоящий талант. Кивнув, я бросаю взгляд в конец коридора, мои колени подрагивают от волнения. – Как думаешь, он не будет возражать, если я зайду? Я знаю, что он ценит личное пространство. Последнее, чего я хочу, – это беспокоить его или вторгаться в его частную жизнь. Мне показалось, что вчера мы добились прогресса, когда он пришел ко мне домой и помог проверить комнаты, шкафы и даже пространство под моей кроватью. Я не могу перестать думать о его улыбке или о том, каким милым он был с Алексис. Я жажду большего. Гейб пожимает плечами, почесывая затылок у линии роста волос. – Его трудно понять. Хотя попробовать стоит. – Прежде чем я успеваю ускользнуть, Гейб окликает меня: – Эй… ты в порядке? Моя свободная рука инстинктивно тянется к губе, навязчивые воспоминания захлестывают меня, как ужасный сон. Мурашки покалывают кожу, когда я вспоминаю резкий, хриплый голос незнакомца. Его голос звучал желчно. Зло. Я все еще чувствую, как его крепкое тело прижимает меня к матрасу. Я была игрушкой, с которой он мог поиграть. Наглость, чертова наглость избивать и унижать меня в моем собственном доме, под защитой четырех стен, в которых я никогда больше не смогу чувствовать себя спокойно. Гейб смотрит на меня своим покровительственным зеленоглазым взглядом, окутывая братской заботой. Выдавив улыбку, я качаю головой. – Я в порядке. Нужно нечто большее, чем свирепый сверхсильный псих в маске, желающий меня убить. Он подмигивает мне и улыбается, протягивая кулак. – Лгунья. Мы стукаемся кулаками, и я направляюсь по коридору в спальню Оливера, корзинка с печеньем болтается у меня на запястье. Я осторожно стучу, затем, приоткрыв дверь, заглядываю внутрь и нахожу его глубоко сосредоточенным за деревянным столом, который Гейб, должно быть, принес из комнаты для гостей. Оливер поднимает на меня взгляд, легкое замешательство искривляет его лоб, ведь он не ожидал, что его прервут. Но затем он встает, и черты его лица расплываются в чем-то, напоминающем облегчение. – Сидни, – приветствует он. Его глаза следят за тем, как я неуверенно вхожу в его комнату. Я приглаживаю волосы пальцами, улыбаясь. Мое собственное облегчение вторит его. Он выглядит искренне счастливым при виде меня, и это заставляет мое и без того ослабленное сердце трепетать. – Привет. Надеюсь, я тебя не побеспокоила… Я просто хотела занести это. Держа корзинку с печеньем, я слежу за выражением его лица. Вокруг меня витает аромат теплых, приятных воспоминаний. Оливер подходит ближе, его взгляд останавливается на печенье. – Ты сделала его для меня? Почему? – Потому что ты спас мою жизнь как чертовски крутой парень. Герои заслуживают печенье. – Я поднимаю корзинку повыше. – Попробуй. Он берет печенье, его глаза сверкают, на губах появляется намек на улыбку. Оливер откусывает кусочек, его ухмылка становится шире. Получилось. – Не так уж плохо, а? Я справилась всего за две попытки и с минимальным количеством слез. – Поигрывая бровями, я тянусь за своим собственным кулинарным творением и ставлю корзинку на стол. – Твоя мама дала мне этот рецепт. Овсяное печенье было твоим любимым. Радость Оливера слегка затихает, и он перестает жевать. Его взгляд опускается в пол. – Я этого не помню. – Все в порядке, – уверяю я его, откусывая часть десерта. Знакомая боль сжимает мое сердце. – Может быть, когда-нибудь ты это вспомнишь. Мне просто придется испечь тебе побольше печенья, чтобы освежить память. – Я был бы рад. Оно очень даже ничего. Наши взгляды встречаются, мы оба сдерживаем зачарованные улыбки. Черт, я бы испекла все возможные виды печенья, если бы это означало, что я снова увижу это выражение на его лице. Я бы стала королевой печенья. – Мне нравится, когда ты это делаешь, – тихо бормочу я, указывая на его рот. – Потребляю пищу? Боже милостивый. Я не могу решить, его недалекость забавна или очаровательна. Я отвечаю смешком. – Когда улыбаешься. – О. – Оливер понимающе кивает, затем проглатывает остатки пищи. – Мне тоже нравится твоя улыбка. Она заставляет меня улыбаться еще больше. Очаровательна. Стопроцентно очаровательна. Клянусь богом, я почти краснею, когда снимаю кардиган и замечаю, как взгляд Оливера скользит по мне, останавливаясь на моей майке и узких джинсах. Он, наверное, шокирован тем, что я ношу что-то кроме футболки и черных легинсов. Вешая свой кардиган на его рабочий стул, я отбрасываю волосы набок и наблюдаю, как его глаза медленно возвращается к моему лицу. Они выглядят более темными, взволнованными, горящими живым любопытством. Кажется, ему нравится то, что он видит. От этой мысли у меня перехватывает дыхание, поэтому я высовываю язык, чтобы облизать губы. Надо сменить тему, становится жарковато. – Итак, что ты рисовал? Можно мне посмотреть? Оливер моргает, на мгновение заколебавшись, затем подходит к своему столу для рисования и тянется за блокнотом. В его движениях заметно сомнение, след застенчивости и, может быть, даже смущение. Я могу только представить, насколько этот комикс важен для него – он назвал его другом. Моя поза смягчается, когда я приближаюсь к нему. – Я пойму, если ты еще не готов поделиться ими. Уверена, что они очень важны для тебя. – Да, но это не… – Оливер делает паузу, его глаза пробегают по бумаге, затем возвращаются ко мне. – Ты можешь счесть их несерьезными. Детскими. Мы стоим там лицом друг к другу, и я поражена тем, что ему небезразлично мое мнение. Он беспокоится, что я плохо отзовусь о его работе. И почему-то это трогает мое сердце. – Оливер… Я уже видела, насколько ты талантлив. Это невероятно. В Оливере Линче нет ничего несерьезного. Хотя в нем действительно есть искренняя невинность, он совсем не похож на ребенка. Оливер – настоящий мужчина, от мышц, выглядывающих из-под его укороченных рукавов, и жесткой щетины вдоль линии подбородка до низкого, хрипловатого голоса и блестящего ума. Мой ответ, кажется, ему нравится. Оливер протягивает мне блокнот для рисования, а затем терпеливо ждет мой отзыв. Ну, черт возьми. Не уверена, употребляла ли я когда-нибудь раньше слово «сенсационный», но это первое, что приходит на ум. Я перелистываю наброски подушечками пальцев, – его история наполняется жизнью, персонажи почти трехмерны. У меня перехватывает дыхание. – Вау… Просматривая рисунки, я сосредотачиваюсь на оранжевом полосатом коте с развевающейся накидкой, который бежит рядом с молодым человеком. Оливер прочищает горло, чтобы объяснить. – Это Алексис, мой новый напарник. Я работаю над тем, чтобы представить ее персонажа в этой сцене. Его слова заставляют меня поднять глаза, которые теперь блестят от несдерживаемых чувств. – Вау. Отлично. Теперь я не могу связать двух слов. – Это глупо, – возражает Оливер, растирая ладонью свою шею и возя носком по ковру. – Это невероятно. Рисунок очень на нее похож. – Я заставляю свой взгляд вернуться к комиксу. Я просматриваю фреймы, заполненные различными яркими сценами, и останавливаюсь на маленькой девочке с золотыми косичками. К груди она прижимает потрепанного плюшевого мишку, а над ней нависает безликая фигура. – Кто это? Щеки Оливера розовеют, пока он нервно ерзает передо мной. – Королева Лотоса, – отвечает он, – и Безликий. Он злодей из комиксов. Королева Лотоса. Сердце замирает, внутри все заволакивает туманом и теплом. Я спрашиваю: – Это… я? Он кивает. – Да… Полагаю, что ты. – Вау.