– Только если поклянешься, что у тебя нет вшей. – Клянусь, – говорю я ему. – Честное-пречестное. У меня их не было с прошлого Рождества. Кажется, мой ответ его устраивает. Он берет тарелку и поднимает вверх. – Оно овсяное. Мое любимое. Есть! – Я люблю овсянку! – Я вытираю испачканную мелом руку о комбинезон, поскольку потратила последние несколько минут на то, чтобы написать свое имя на подъездной дорожке, а затем беру угощение. Не теряя времени даром, я почти проглатываю печенье. – Очень вкусно. – Сколько тебе лет? – спрашивает Оливер, стряхивая крошку со своего колена. – Пять. – Мне шесть. – Круто, – улыбаюсь я. Мы сидим в тишине, бок о бок, плечом к плечу, наблюдая, как мимо проезжают дети на своих велосипедах. В этот теплый июньский день мама наконец-то разрешила мне пойти к соседям одной. – Как думаешь, мы можем стать друзьями? Ответ не занимает у него много времени. Оливер отбрасывает назад свои рыжевато-каштановые волосы, которые почти закрывают ему глаза. – Думаю, что можем. Ты не такая надоедливая, как мой младший брат. Сквозь сетчатую дверь доносится пронзительный детский крик, и мы со смехом смотрим друг на друга. – У меня есть старшая сестра. Она тоже раздражает. – Как ты думаешь, у них есть вши? – интересуется Оливер, и на его лице появляется глупая ухмылка. – Определенно. Мы снова хихикаем, и Оливер поднимает с земли палку и начинает проводить ей по трещинам в цементе. – Хочешь пойти на задний двор и попрыгать на моем батуте? – Конечно! – восклицаю я, практически спрыгивая с крыльца от восторга. – Идем. Мы оббегаем дом, проходим через ворота и забираемся на батут, смеясь и запыхавшись. Мы прыгаем часами, пока день не сменяется сумерками и летнее солнце не заходит за кучевые облака. На исходе дня мы любуемся усыпанным звездами небом. Наши плечи прижаты друг к другу, вокруг жужжат светлячки, пока мы делимся историями и шуточками «тук-тук». У меня такое чувство, что Оливер Линч станет моим новым лучшим другом. * * * Клементина и Поппи помогают мне испечь овсяное печенье для Оливера в качестве «спасибо, что на днях помог отбиться от этого психопата» подарка. Понятия не имею, что теперь ему нравится, но это было лучше, чем корзина с фруктами. Никому не нравятся корзины с фруктами. Кроме того, мама Оливера пекла лучшее овсяное печенье. Он любил его. Я надеюсь, что вкус поможет пробудить воспоминания из его детства. Хотя я горжусь выбором подарка, сюжетный поворот заключается в том, что я не могу испечь печенье, которое понравилось бы даже моей кошке, хотя она вообще ест мышей. Вот почему у меня есть запасной план. – Тетя Сид, посмотри на меня! Я бросаю взгляд на Поппи, которая с широкой улыбкой поднимает свои перепачканные мукой руки. Моя пятилетняя племянница исполняет что-то вроде джиги, кружась по кругу и корча глупое лицо. Ее светлый хвостик крутится вместе с ней. – Ты выглядишь так, словно готовишь довольно вкусное печенье, – говорю я, упираясь кулаком в талию и любуясь ее работой. Таймер сигнализирует о том, что первая порция печенья готова. Мне не терпится увидеть свои шедевры, поэтому я подбегаю к духовке и резко открываю дверцу. На лбу залегает хмурая складка. – Какого черта? Почему они совершенно плоские? Клем подходит ко мне и разглядывает противень с неудавшимся печеньем, пока я достаю его из духовки прихватками. Она моргает. – Ты не забыла про яйца? Я с насмешкой смотрю на нее. – Конечно, я… забыла про яйца. Боже! Что со мной не так? – Они довольно милые, как маленькие плоские блинчики. – Они не милые! Нет ничего милого в том, чтобы в двадцать девять лет не уметь нормально готовить. Вот именно поэтому я и одинока. – Это нелепо, – возражает Клем, качая головой. – Ты одинока, потому что твои стандарты выше, чем Чувак[20]. – Не используй мой любимый фильм против меня в этой травмирующей ситуации. – Иисус трахнет и высушит! – бездумно кричит Поппи с кухонного островка, скатывая маленькие шарики из теста между ладонями. Мы с Клем обе замолкаем. Пока я очень, очень сильно пытаюсь стать невидимой, сестра медленно поворачивается ко мне с покрасневшими щеками и самым убийственным взглядом из всех убийственных взглядов. Дерьмо. – Я так сильно ненавижу тебя прямо сейчас. – Прости, – шепчу я, пока мои глаза метаются к Поппи, невинно подпрыгивающей на своем табурете. – Я не думала, что она тоже смотрела. – Она как губка. И попугай, по-видимому. – Клем скрещивает руки на груди, разочарованно выдыхая. – Отлично. Теперь моей няней осталась только Реджина. Я со вздохом собираю пергаментную бумагу с печеньем без яиц и выбрасываю их в мусорное ведро. – Немного драматично, сестренка. И я уверена, что на свете есть множество квалифицированных нянь. – Их нет. – Но… – Нет, – повторяет она, последние крупицы веселья исчезли. – Есть только ты и Реджина. Вот и все. Господи. Клементина всегда внимательно выбирала, с кем оставить Поппи, но я никогда не видела ее такой придирчивой. – Ладно. Неважно. Извини за ситуацию с Лебовски. Мы заканчиваем день за приготовлением печенья с гораздо меньшим удовольствием. И вторая порция получается на удивление вкусной. Яйца, несомненно, имеют значение. Обняв сестру и племянницу на прощание, я запрыгиваю в душ, чтобы смыть муку с волос, а затем собираю корзинку с домашним печеньем для Оливера. Когда я стучусь в соседний дом, выглядя как Бетти Крокер[21], которой я точно не являюсь, Гейб открывает дверь в своих брюках цвета хаки и рабочем поло. Он работает менеджером проектов в строительной компании, и это его первая неделя в офисе после работы из дома с тех пор, как вернулся Оливер. – Йоу. Ты выглядишь по-щегольски восхитительно. – Я выгляжу как разнорабочий. Только что вернулся домой. А ты… – Гейб поднимает бровь, окидывая меня беглым взглядом. – Ты выглядишь так, словно собралась к бабушке с печеньем, которое купила в «Таргет». Я хлопаю его по плечу, протискиваясь через вход. – Да будет тебе известно, я сама его приготовила. – Чушь собачья. – Спроси Клем. – Так, значит, его приготовила Клем. Мои глаза сощуриваются, пока я снимаю кроссовки, а затем обращаются к главной гостиной. – Где Оливер? Гейб сцепляет пальцы за головой.