– Да, знаю. – Слезы подступают к глазам, когда Лотта обнимает сестру в последний раз. Сцена 7 Авантюристка – Монте-Карло, лето 1932 года В Сан-Ремо они продержались недолго. Вскоре перебрались в Монте-Карло. В этот вечер казино переполнено, и Лотта сначала тщетно ищет глазами Отто. Она отправила его вперед, чтобы успеть спокойно одеться в комнате. Пока красила губы красной помадой, увидела в зеркале, как он на прощание поцеловал ее в макушку. Его светлые волосы лежали аккуратными волнами, хотя Лотта только что взъерошила их. Но вот она замечает его за рулеткой. Золотоволосый человек с торжествующим выражением лица. Когда он сидит так сосредоточенно и тихо, то особенно хорош собой. Подходя к столу, Лотта проводит кончиком пальцев по губам. На руке еще остался запах пряного мускуса от его волос. Он видит ее и улыбается. В такие моменты она не чувствует никаких угрызений совести. Все совсем иначе, когда на трезвую голову она слушает нескончаемую болтовню о его безошибочной системе игры. Тогда в ее жилах начинает появляться холодок, который она пытается сдержать, затыкая уши. Ей не хочется, чтобы это изменило ее мнение о нем. В конце концов, и так понятно, что никто не совершенен. Лотта сразу отвечает на его улыбку затуманенным взглядом. Она собирается подойти к нему, но ее останавливает рука, крепко схватившая за плечо. В раздражении она поворачивается. – Оставьте меня, мне больно. Во всяком случае, она надеется, что сказала на своем ломаном французском что-то подобное. – Мадам, вы понимаете, сколько денег должны казино? Человек немного ослабляет хватку. Его густые брови и губы в виде «ласточкиного хвоста» напоминают Бела Лугоши в роли Дракулы. – Вы говорите по-немецки? – спрашивает она, впечатленная таким поведением. Она слышала, как он говорил на русском, испанском и английском. Кажется, он руководит этим заведением. На его странном лице не шевелится ни один мускул. А в собеседнике его интересует только бумажник. Но у Лотты он абсолютно пуст, так что этой маске безразличия она может противопоставить только свое хамство. Она нежно берет его руку и отталкивает, сочувствующе качая головой: – Сколько денег я должна? К сожалению, не могу вам ответить. Она надеется, что играет не слишком плохую копию богатой девушки, которая не беспокоится ни о состоянии своего собственного счета, ни о суммах, которые должна другим. – Не волнуйтесь. Если я правильно понимаю улыбку моего мужа, вы получите свои деньги сегодня же вечером. Он отвечает тихим бурчанием, которое все еще звучит угрожающе. – Надеюсь на это. Лотта кивает, улыбаясь. Мой муж. Она везде здесь регистрируется как Каролина Пасетти, чтобы они с Отто могли жить в одном номере без всяких сложностей. Когда она поворачивается к нему, он уже не улыбается. Как жаль. Это означает, что им больше нельзя будет показываться в этом заведении. А какое это было прекрасное казино, где блестело все, что казалось золотом. Но хуже всего, что ей снова придется просить денег у своего настоящего мужа, если они с Отто не хотят, чтобы когда-нибудь их подобрали на обочине дороги с переломанными костями. Она пока решила оставить Отто в его горе и пропустить в баре стаканчик. Ей обязательно нужно выпить. Отто наверняка будет в плохом настроении. – Алгонкин, пожалуйста. Как всегда, молодой человек за стойкой устраивает громкое представление, чтобы приготовить коктейль. – У вас руки отвалятся, если вы и дальше будете так трясти. Просто налейте мне. Она ободряюще улыбается, чтобы не показаться слишком раздраженной. Наконец он протягивает ей бокал с коктейлем. Лотта так жадно отпивает желтой смеси, что часть напитка попадает в трахею, и она вдруг чувствует, что сейчас задохнется от одурманивающей сладости виски, вермута и ананаса. – Что случилось? – обеспокоенно спрашивает молодой человек, когда слышит кашель. – Все в порядке, – отвечает Лотта, с улыбкой махнув рукой. – Вы не виноваты. Я слишком быстро выпила. И в том же темпе допила остальное, пока бокал не опустел. Ее взгляд падает на бархатную сумочку, в которой лежит непрочитанное письмо от Курта. Связь между ними до сих пор не прервалась. Будто они соединены невидимой нитью – эластичной до определенного момента. Интересно, как далеко она может добежать, чтобы эта нить вернула ее назад или разорвалась? Иногда Лотта чувствует себя собакой на очень длинном поводке. Это очень злит ее, и тогда ей легче просить деньги у Курта. Сама она уже почти не зарабатывает. Конечно, ей скучно без сцены, но она все-таки не может противиться тяге к игре и беспечной жизни на юге. Лотта не хочет верить, что она больше не баловень судьбы, и теперь только и ждет, чтобы поскорее отхватить большой кусок счастья. И ведь дело не столько в деньгах, сколько в моменте перед тем, как шарик выберет не тот слот в рулетке или другой игрок заберет выигрыш в покер. В моменте, когда все возможности открыты. Наверное, ей стоит вернуться к Отто и сесть за рулетку. Она может начать с малого и сделать ставку на один цвет. Вскоре она уже ставит на ноль. Рискованнее быть не может, но Лотта втайне считает, что это единственный шанс победить и нерешительных покарают за трусость. Лучше я сразу поставлю на ноль. У Отто есть система, а у Лотты – ее вера. Она стоит позади него и, наклонясь, шепчет на ухо: – Ну как, любимый? Он не поворачивается. Она знает, что он пытается загипнотизировать шарик. – Плохо. Должно было сработать. Но вот сейчас получится, я чувствую. Отто вскрикивает. Неудача. Дракула-придурок все еще наблюдает за ними. – Нам нельзя оставаться здесь слишком долго, Отто. На нас точат зуб. Ну, может, еще один круг. – Faites vos jeux![13][Делайте ваши ставки (фр.).] – требует крупье. Лотта представляет лицо этого жуткого человека, когда она кидает к его ногам пачку денег, и ставит на ноль. – Rien ne va plus[14][Ставок больше нет (фр.).]. Затаив дыхание, Отто и Лотта следят за вращением шарика, пока он не закатится в лунку. Лотта так уверена, что услышит «ноль», что уже готова ликовать. – Vingt et un, rouge. Ни Отто, ни она не поставили на 21 или на красное. Все кончено. Наблюдавший за ними мужчина уже направляется к ним. – Смываемся. Сейчас же, – бормочет Лотта. Прижавшись друг к другу, они спешат выйти из зала. Лотте не верится, что они беспрепятственно добрались до фойе и вышли на улицу. – Нам почти повезло, – говорит она, как только они свернули за угол. – Пришло время сорвать настоящий куш. – Отто мрачно смотрит на нее. – Я сегодня вечером слышал о стопроцентно выигрышной системе. Надо бы попробовать. – Думаю, что для рулетки нет никаких систем, дорогой. Он кивает. – Поэтому мы вернемся к покеру. Лотта пытается уловить логику, но все еще не уверена, что поняла правильно. – Это не жульничество? – А тебя это беспокоит? Отто берет ее за шею и начинает массировать большим пальцем. Он знает, где находятся ее чувствительные точки, но сегодня вечером вместо возбуждения она чувствует только неприятное давление на артерию. Она делает шаг в сторону. – Наверное, нет. Ты возвращаешься в номер? Я хотела бы еще немного прогуляться. – Ты сегодня так странно ведешь себя. Что случилось? – Ничего. Я бы еще прогулялась, вот и всё. Да, твоя система кажется гениальной, когда я о ней думаю. – Я же тебе говорил! В этот раз мы обязательно выиграем. К счастью, он сразу удовлетворился ответом и больше не возражает. Лотта прощается с ним мимолетным поцелуем в губы и затем оставляет пылкого возлюбленного позади, ускоряя шаг. Степень презрения к нему в этот момент поражает ее. Но то, что он предложил, теперь кажется уже не безобидным жульничеством, а настоящим обманом. Ей нравилось, что Отто был одним из тех мужчин, которые не раздумывают, а сразу принимают решения. Но в этот вечер решимость обнажила его жадность и отчаяние. Когда же их игра перестала быть легкой? Они ведь сбежали сюда, чтобы освободиться от всех оков. Лотта не собирается одну зависимость заменить на другую. Мне не надо играть, правда, не надо. В этом она заверила Курта, который в последнем письме беспокоился, что свой талант она растратит в казино и даже забудет о своей любви к театру. Он ошибается. До встречи с Отто она много и упорно вкалывала. Конечно, она вернется на сцену. Но сейчас заслужила небольшую паузу. Как только Лотта замечает скамейку в парке, она идет туда. Роется в сумочке, пока не находит свой портсигар и овальную зажигалку фирмы «Hurricane». Лотта взяла ее из гостиной матери. Не исключено, что эта зажигалка – сентиментальное напоминание Эрнста о войне, но пока этот ленивый кобель развлекается за счет других, можно ведь с него взять хоть шерсти клок. Зажигалка ей сразу понравилась. Благодаря ее безотказной прочности она станет на редкость приятным гостем в сумочке, расшитой павлиньими перьями. Она открывает латунную крышку и проводит большим пальцем по колесику. Сделав несколько глубоких затяжек, Лотта уже знает, как ей быть. Она продолжит верить в Отто и докажет своему мужу в Берлине, что не потеряла все из-за какой-то ошибки. Лотта избегает при Курте упоминать Отто. А если приходится, называет его «Господин П.» – хотя, наверное, такая деликатность и не требуется, потому что ее муж уже давно утешается Эрикой. Кто его упрекнет, если Лотта в Монако, а Кас в Берлине исследует только что обнаруженную гомосексуальную жилу. Лотта и раньше, еще до побега с Отто, чувствовала, что между Куртом и Эрикой что-то происходит. Мысли об этом жалят ее, несмотря ни на что. Она старается не досаждать Курту и когда речь заходит об Эрике, высказывается с веселым одобрением, которое совершенно не соответствует ее чувствам. Курт всегда был великодушнее ее. Вот и теперь он предложил ей играть в парижской постановке «Махагони», и даже для господина П. нашел роль. Тихий смешок вывел ее из задумчивости. Молодая пара, не замечая Лотту, проскальзывает мимо ее скамейки, прижавшись друг к другу. Стук высоких каблуков девушки затихает, но когда Лотта вслушивается в тишину, то улавливает что-то еще. Какой-то шум, который, сначала ей казалось, гудел только в ее голове. Теперь она поняла. Как за игровым столом можно было забыть, что через два квартала отсюда находится море? Раньше бы она после приезда первым делом кинулась в волны и поплыла бы далеко-далеко, насколько хватило сил. Но с тех пор как они с Отто в поисках удачи переезжают из одного приморского городка в другой, кроме казино, ресторанов и двуспальных кроватей, она почти ничего не помнит. А это кощунство – быть так близко к воде и не обращать на нее внимания. Ей хотелось бы хоть ноги намочить. Лотта обматывает запястье ручками сумочки и направляется в сторону, откуда, вероятно, доносится шум прибоя. Резкая боль в правой щиколотке заставляет ее приостановиться. Лотта громко ругается. Ее каблук застрял в асфальте и сломался. Недолго думая, она сбрасывает вторую туфлю и оставляет пару лежать на асфальте. В носке́ туфли ей все равно жмут, а завтра, когда она выиграет кучу денег, сможет купить новые. Осторожно снимает она и колготки, прячет в сумке, чтобы защитить нежный искусственный шелк, который придает такой красивый блеск ее ногам. Вероятность встретить людей, которых это могло бы задеть, невелика. А если и встретит – чувство свободы, которое дарит ночная прогулка босиком, стоит любого неодобрительного взгляда. Камни под ее ногами еще теплые от солнца, светившего целый день. Без обуви можно идти гораздо быстрее. Вскоре она оставляет позади улицы, дворцы и променад и видит перед собой только море. Она узнает очертание большого камня у кромки воды и решает сесть там и задрапироваться, как русалка. Лотту не заботит сырость, которая быстро проникает сквозь тонкую ткань платья. С восторгом нащупывает она ногами прохладное дно. Легкая пена омывает ее щиколотки, а когда вода отступает, чувствуется, как ноги засасывает песок. Она пытается что-то разглядеть вдали, но под неярким светом полумесяца небо и море на горизонте едва различимы. Лотта достает письмо Курта и зажигалку, чтобы в темноте расшифровать его строки. Читая, она несколько раз останавливается в недоумении. Почему Курт только сейчас сообщает ей, что вот уже какое-то время получает странные письма? «Что такой еврей, как вы, делает в таком поселке, как Кляйнмахнов?» Так звучит, пожалуй, самое безобидное послание. Когда Лотта представляет, как Курт получает это письмо, то злится на саму себя, что в этот момент не с ним. Она видит его перед собой – в оцепенении, свернувшегося от шока калачиком на диване. Окаменевший эмбрион. Лотта представляет, как его верная овчарка Харрас заботливо тычется носом в хозяина, а преданная домработница – которую тоже зовут Эрика – старается изо всех сил вернуть его к жизни крепким мокко. Курт не сможет ее обмануть. Он описывает события с легкостью, которая ему несвойственна. Эти обстоятельства, наверное, просто невыносимы для него. Но нужна ли ему поддержка Лотты? Может быть, за его описаниями все-таки нет никакой бравады и он уже смог поделиться всей тяжестью положения с женой Каса. В одном абзаце он намекнул на нечто подобное. Лотте остается только надеяться на это, но ее тошнит. Конечно, он доверяет новой подруге свои тайны. Не только физическую, но именно духовную близость Курт ищет в женщинах. Он не придает такого значения страсти, которую Лотта разделяет с Отто. Но не исключено, что он говорит с Эрикой о вещах, которые касаются Лотты как их общей знакомой. Ужасная мысль – способствовать доверительным отношениям Курта с другой женщиной. Однажды она дала слабину и обратилась к его ученику Брави: – Объясни мне, что он нашел в Эрике? – Может быть, ему необходима надежная женщина, которая заботится о нем без капризов. Самое страшное в Брави то, что он всегда говорит правду. Он не хотел ее оскорбить, поэтому его слова задели Лотту еще сильнее. Она не могла себе объяснить, почему одной рукой цепляется за Курта, а другой отталкивает. Это эгоизм? Самозащита? Тем удивительнее кажутся ей последние строки, в которых он говорит, что она, Лотта, удерживает его от падения, потому что именно в ней он видит красоту и правду, которые способны перечеркнуть все отвратительное. К своему удивлению, Лотта замечает, что огонь подпалил уголок письма. Она не заметила? Теперь листок горит, пока огонь не добирается до пальцев. Оставшиеся окантованные черным клочки бумаги она бросает в воду. Потом подтягивает колени к груди и кладет на них голову. Она громко всхлипывает. Он и его слова, которые так красиво звучат! Раньше она смеялась над его поэтическими бреднями, но все же была очарована ими, пока ей не пришла в голову мысль, что он пишет их только ради благозвучия.