– Хороший мальчик, – сказал он. – Быстро учится. Теперь скажи, куда делся шестой вояка? – Я его повесил, ваша милость. – Повесил... Ха! А за что, позволь осведомиться? Он встал, прошёл за мою спину, и я услышал, как он наливает что-то себе в кубок. – Хочешь пить, Мордимер? К сожалению, не могу тебя угостить тем же, чем Герсард, ибо я не пью ничего, кроме травяных отваров и ключевой воды. – Покорно благодарю, ваша милость, – ответил я. – Хотя сам я считаю, что нет ничего лучше отвара ромашки. – При условии, если разбавить его водкой в пропорции один к ста, добавил я мысленно. Но я заметил, что легат посмотрел на меня как будто потеплевшим взглядом. Верона был, пожалуй, ещё хуже Герсарда. Тот, по крайней мере, имел слабости, причуды и капризы. Этот казался гораздо более опасным. Остерегайтесь людей, которые не имеют вредных привычек, любезные мои! Ибо может оказаться, что их секреты намного мрачнее, чем вы могли бы представить. – Нет так нет, – буркнул он. – Ну так за что его повесили? – За непослушание, ваша милость. Напился на службе. – Нравится мучить людей, Мордимер? – Спросил он сварливым тоном. – Приятно было полночи смотреть, как он умирает? – Ваша милость, вы отлично информированы, – ответил я спокойно. – Но если речь идёт о вопросе вашей милости, то ответ: нет. Я не люблю мучить людей и никогда не делаю этого без необходимости. Причинение страданий другому существу является грехом, если не служит средством для достижения цели. – Какова же была цель в тот раз? – Он вышел из-за моей спины и снова сел напротив. Громко отхлебнул из кубка. – Обеспечить себе послушание остальных, – ответил я. – Кроме того, осмелюсь объяснить вашей милости, что я предупреждал их, что каждый проступок буду наказывать смертью. Этот человек не принял мои слова всерьёз. – Не любишь, когда тобой пренебрегают, да, Мордимер? – Спросил он с задумчивостью в голосе. – Я тоже... Может, мы и договоримся. Он отставил кубок и снова сплёл пальцы, так сильно, что щёлкнули суставы. – Что ты слышал от Герсарда? По поводу войны? – Его Преосвященство епископ молится за крестоносцев... – Хорошо, хорошо, – проворчал он. – Я и так знаю, что он всем вокруг твердит, что эта война не угодна Церкви, – фыркнул он раздражённо. – Между тем, она не угодна твоему епископу. А знаешь, почему? Я передал ему в нескольких словах, осторожно и мягко, разговор с Герсардом. В этом не было особой тайны, поскольку епископ открыто жаловался на беспорядок, который рождает война. Верона рассмеялся, даже не обнажая зубов, потом откашлялся и сплюнул в угол комнаты. – Если император завоюет Палатинат, он получит доступ к морю. Богатые порты. Корабли. Опытных торговцев и моряков. Товары с запада уже не будут доставляться через порты, лежащие на территории епископского домена, не будет пошлин, сборов и платы за перевозку. Император больно ударит Герсарда по кошельку, Мордимер. И ваш епископ справедливо этого боится. А я нет. И Святейший Отец тоже нет. И знаешь, почему? Потому что Апостольская Столица получит пожалования в Палатинате. Императорскую аренду. Разве Папу могут волновать владения Герсарда и других кардиналов? Или ты думаешь, что Святейший Отец так обеспокоен богатством свей паствы? Что его не тревожит, что он по уши в долгу у Герсарда? Не скажу, что я об этом не знал. Слухи есть слухи, любезные мои, и коль уж они выйдут на свет, то их трудно пресечь. Так что об этом судачили в городе. Но я впервые это слышал из уст человека, находящегося в центре событий. И не скажу, чтобы я был в восторге от этого знания. Чем меньше знаешь о делах сильных мира сего, тем охотнее тебя игнорируют. А жизнь в тени определённо находится в прямой зависимости к продолжительности жизни. Я понятия не имел, почему легат говорит мне об этом. Неужели он бравировал своим презрением к епископу Хез-Хезрона и хотел показать, что дело Герсарда уже проиграно? Провоцировал меня? Я был ему для чего-то нужен? Хотел, чтобы я доложил об этом разговоре епископу? Я ничего не ответил, да и легат определённо не ждал ответа. – Какие поручения дал вам Герсард? – Я должен раз в два дня, а если нужно, то и каждый день, отправлять курьера с письмом, где сообщается обо всём, что произошло... – И ничего кроме этого? – Он внимательно посмотрел на меня. – Никаких тайных поручений? Секретных миссий? – Нет, ваша милость. – А если бы были, ты бы рассказал? – Нет, ваша милость. – Я даже не задумался над ответом, хотя и не знал, что принесёт мне такая искренность. Он покачал головой. – Именно так я и думал, – спокойно сказал он. – Ты будешь жить здесь, Мордимер. Где-то на чердаке есть свободная комната. Не принимай близко к сердцу. В Хейме даже принцы крови спят на сене, лишь бы находиться поближе к императору... Впрочем, расплодилось в последнее время этих принцев... – Он опять засмеялся, не открывая рта. – Твоим людям найдётся место на конюшне. Тем более, мы наверняка недолго пробудем в городе. Император ждёт только наёмников, и мы выступаем. Что собираешься делать? – Наблюдать, – ответил я. – Ездить по окрестностям. Посмотрю войска. Прежде всего, представлю рекомендательные письма Его Величеству. – Хорошо. – Он покачал головой. – Я вызову тебя, если будешь нужен. Бьюсь об заклад, император захочет с тобой поговорить. – Император захочет удостоить меня аудиенции? – Недоверчиво переспросил я, прежде чем успел прикусить язык. Однако в этот раз Верона не рассердился. – Ты капитан епископской гвардии, а не инквизитор. Личный посланник епископа Хез-Хезрона. Хотя, – он поднял опухший палец, – все знают о твоём прошлом. Здесь новости разносятся быстро. Ну, иди уже, Мордимер. Как объедешь окрестности, я с удовольствием выслушаю всё, что ты захочешь сказать. – Благодарю вашу милость. – Я встал, низко поклонился и поцеловал руку, которую он добросердечно мне протянул. – Кстати, Маддердин, – заговорил он вновь, когда я был уже в дверях, – можешь мне объяснить, почему Герсард не поручил эту миссию какому-нибудь дворянину? Дипломату? Офицеру? Почему, меч Господа нашего, он послал к императору палача из Инквизиториума? Я развернулся от двери и вызвал на лицо улыбку, хотя это и далось мне с некоторым трудом. – Быть может, ваша милость, чтобы меня убили. Благородные не в восторге от инквизиторов. Он некоторое время смотрел на меня ничего не выражающим взглядом, потом снова покачал головой. – Умный мальчик, – проговорил он медленно. – Впрочем, если честно, я вас тоже не люблю. Вы как крысы... Я немного выждал, не захочет ли он поделиться со мной следующими перлами своих мыслей, после чего низко поклонился и вышел. Вышел, ибо здесь больше нечего было добавить. Очевидно, что в пути, кроме дрессировки моих парней, у меня было полно времени и на другие вещи. Чтобы размышлять. Чтобы задать себе вопросы, подобные тем, что задал легат Верона. Холёный придворный, дипломат, дворянин с хорошим гербом и связями подошёл бы к окружению императора, безусловно, лучше, чем ваш покорный слуга. А если Герсард хотел получать новости военного характера, лучше было бы отправить отставного генерала. А ведь в его свите в достатке было и тех, и других. Так почему же с важной миссией поехал бедный Маддердин, который был, есть и будет никем? Прахом, пылью у ног сильных мира сего? Ответов было несколько, и ни один меня не удовлетворял. Во-первых, это мог быть каприз Его Преосвященства. Мгновенная прихоть, от которой гордость и уверенность в собственной непогрешимости уже не позволили ему отступить. Я знал, что епископ Хез-Хезрона способен на неожиданные повороты, перепады настроения, капризы, фанаберии. Но при всём при том он был искусным политиком и опытным финансистом. В конце концов – кредитором самого Папы. Во-вторых, моё назначение могло быть вызвано желанием унизить императора, поставить его в неловкое положение, может быть, даже надсмеяться. Независимо от того, что я сам думал о своей работе, большинство людей воспринимали меня именно как палача. В-третьих, и эта теория нравилась мне меньше всех, Герсард мог рассчитывать на то, что кто-то из вспыльчивых феодалов попросту меня убьёт. Тогда он разодрал бы одежды, послал протест, обиделся и... прекратил все поставки для армии и запретил призыв новобранцев в своих владениях. Император должен был бы вступить в переговоры и купить себе его благосклонность. Чем? Это уже в наименьшей степени беспокоило бы вашего покорного слугу. Так или иначе, ситуация была незавидная. Может быть, моя жизнь и была убога, но за все эти годы я как-то к ней привык и не собирался становиться пешкой на шахматной доске. Во всяком случае, не той пешкой, которую легко обменять на позиционное преимущество или фигуру. И ещё одна вещь упорно не выходила у меня из головы. Я не мог забыть о деле Анны Хоффентоллер и её уверениях, что императора и его окружение постигнет мощное проклятие. Я всегда надеялся, что, даже если это правда, то я никогда не окажусь достаточно близко к самому Светлейшему Государю, чтобы ощутить последствия этого проклятия на себе. Теперь же я был гораздо ближе, чем близко. И этот факт не улучшал мне настроение. * * * В Хейме царила столь сильная давка, что императорская канцелярия выпустила запрет на передвижения всех фургонов и телег, в том числе и карет, принадлежащих вельможам, за исключением тех, что привезли припасы, предназначенные для армии и двора. В связи с этим в моду вошли паланкины, а по улицам города бегали пары или четвёрки мускулистых крепышей, несущих будки с восседающими внутри аристократами и дворянами. И чем важнее был их владелец, тем роскошнее был паланкин. Протискиваясь сквозь толпу, я увидел переносное кресло, несомое двумя императорскими слугами, вооружёнными палками, которыми они бесцеремонно расталкивали людей, заграждающих им путь. В переливающемся от золота ящике сидела женщина со светлыми волосами и красивым холодным лицом. Я сразу её узнал, хотя мы встречались добрых несколько лет назад. Прошедшие годы, которые оставили ясный отпечаток на моём лице, а в волосы вплели серебристые нити, её не коснулись ни в малейшей степени. Сегодня я впервые видел её в богатом платье и с красиво уложенными волосами, поскольку обычно я видел её голой или в скромном повседневном наряде. Женщина, восседающая в паланкине и глядящая на толпу с холодным безразличием, была Энией – милой и забавной убийцей, служащей Внутреннему Кругу Инквизиториума, которая некогда сыграла передо мной роль проститутки и однажды спасла мне жизнь. Её взгляд остановился на мне, но смотрела она так, словно я был придорожным столбом. Вдруг она потянулась к лицу и отбросила со лба прядь волос. Она улыбнулась, и её улыбка длилась так недолго, что её даже не заметил бы тот, кто в этот момент моргнул. Я, однако, знал, что она узнаёт меня, и что этот милый знак предназначен именно для меня. Через некоторое время она уже исчезла, поглощённая толпой, и я лишь слышал ещё пару минут гневные возгласы слуг, торящих путь паланкину. Я не мог не задаться вопросом, что делала в Хейме квалифицированная убийца Инквизиториума. Я не мог не задаться вопросом, кто вытащил на свет это грозное оружие и в каких целях он намеревался его использовать. Наконец, я не мог не задаться вопросом, почему она была дорого одета и почему её слуги носили императорские цвета. – Красивая, не правда ли? – Вздохнул кто-то за моим плечом. Я обернулся. – Риттер, меч Господень! – Вскричал я и искренне обрадовался, увидев человека, с которым не раз уже тесно сплеталась моя судьба. – Гора с горой... – Он сильно затряс мою ладонь, и его козлиная бородка заходила ходуном. – Что вы здесь делаете? – Как это что? – Изумился он. – Ведь в Хейме сейчас все! – Он сильно выделил последнее слово. – Кто она? – Я посмотрел в ту сторону, где скрылся паланкин. – Она высоко летает, господин Маддердин, – засмеялся он. – Это Анна, княжна из Трапезунда, внебрачная дочь Никифора Ангелоса. А сильно удивились бы в Трапезунде, подумал я. – И фаворитка нашего Светлейшего Государя, – добавил драматург театральным шёпотом. – Ох... – только и сказал я, и мне в голову пришла одна мысль: Эния должна была знать греческий, потому что иначе она не смогла бы притворяться трапезундской аристократкой перед нашим императором, который считался человеком хорошо образованным. Также она должна была знать правила придворного этикета. Всё это говорило о её ранге, и я вспомнил, как на тирианской барже она чесалась от вшей. Много воды утекло в реках мира с того времени. Мордимер Маддердин стал капитаном епископской гвардии, а нанятая шлюха – любовницей нашего милостивейшего владыки. Ох, любезные мои, жизнь полна загадок и переполнена неожиданными событиями! – Пошли, выпьем. – Поэт потянул меня за рукав. – Если у вас есть деньги, то у меня есть любимый кабак! – Ну а как иначе, – проворчал я, но дал себя увести, поскольку, во-первых, мне нравилось общество Риттера, а во-вторых, он мог оказаться кладезем интересных новостей и слухов. Хайнц привёл меня в довольно приличного вида кабак и громко объявил, что пожаловал мастер Инквизиториума из Хеза, что быстро привело к тому, что трактирщик выгнал выпивающих в алькове дворян (они ушли, проклиная нас под нос и глядя на нас яростным взглядом), отдавая эту часть зала исключительно для нашего размещения. – Я уже не инквизитор, – оповестил я его, когда мы сели. – Матерь Божья Безжалостная! – Риттер побледнел, поскольку выдающему себя за служителя Святого Официума грозили наказания столь же болезненные, сколь и неотвратимые. – Что случилось, Мордимер? – Он схватил меня за руку. – Могу ли я как-то...? У меня есть кое-какие доходы... Его забота и искренность действительно покорили и тронули меня. Приятно, что встречаются ещё люди, которые не забывают о том, что они обязаны кому-то жизнью. – Не волнуйтесь, Хайнц, – сказал я сердечным тоном. – Это лишь временная отставка... Он печально покачал головой, сочтя, что я делаю хорошую мину при плохой игре. – …на время исполнения обязанностей капитана гвардии епископа Хез-Хезрона, – добавил я. – Вы что, пили сегодня? – Спросил он после длительного молчания. – Нет, но определённо напьюсь. – Вы надо мной издеваетесь?! Да?