– Есть. Небольшая разведка вокруг Хейма. Его Преосвященство требует от меня отчётов. – Вы ведь ничего не знаете об армии... – Поэтому мне нелегко будет писать рапорты, – согласился я с ним. – Вы когда-нибудь были в бою? Я вернулся памятью к тем временам, когда я был молод, полон энтузиазма и готов вступить в борьбу со всем миром и трудиться над его исправлением. Я вернулся памятью к полям и лесам под Шенгеном. Я вернулся памятью к крови, трупам и страху. К виселицам, которые выросли позже, словно деревья в густом лесу. – Нет. – Я пожал плечами, ибо это не было той историей, которой я хотел сейчас с ним делиться. – А я был! – Похвалился он. – Под Шенгеном. Ну, имперские солдаты и задали жару этому мятежному сброду! Я даже сочинил об этом балладу, жаль лишь, что мне тогда было едва, – он некоторое время подсчитывал в памяти, – семнадцать лет. Получилось плохо, конечно, по моим завышенным стандартам, – предупредил он сразу, – но многим зрелым поэтам никогда бы не удались столь изящные фразы, какие удались мне в юношеском возрасте. – Уверен в этом, – ответил я, думая об иронии судьбы, сплетающей человеческие жизни, которая позволяет, чтобы за одним столом оказались люди, принимавшие участие в одной битве, но на разных сторонах. – Возьмите меня в эту поездку, – попросил он. Я посмотрел на него с удивлением. – Хочется вам тащить задницу из Хейма? – Конечно, не хочется, – ответил он. – Но художник должен быть свидетелем события, которое увековечивает в своих произведениях. Если, конечно, место и время это позволяют... – Ну, езжайте, – согласился я. – Мне, по крайней мере, будет с кем поговорить, а то тебе мои солдаты, – я махнул рукой, – смеха достойны... Беседы с Риттером, как правило, заканчивались пьянством до утра, но на этот раз я не позволил такого поворота дел. Риттер призывал к продолжению разговора и пьянки. Заговаривал даже о каких-то знатных дворянках, которых он хорошо знает, и которые дадут нам всё, что только пожелаем, если соизволим облегчить им их тяжёлую долю. Но я не дал себя соблазнить. – Хайнц, если утром вас не будет у таверны, поеду один, – предупредил я его. – Конь, – внезапно испугался он. – У меня же нет коня! – Я дам вам жеребца, – пообещал я. – Только не упадите и не сломайте ничего. – Вообще-то я отличный наездник. Сам князь Тассельхоф заявил, что я просто великолепно управляю скакуном, – парировал он почти обиженным тоном. – И это замечательно, – обрадовался я. – Потому что завтра мы весь день проведём в седле. Было довольно забавно наблюдать, как вытягивается его физиономия. – Доброй ночи, господин Риттер. – Без вина, без девки… Чем она добрая? – Он ушёл, бормоча себе под нос. Я вернулся в свою комнатку почти трезвым, зная, что меня ждёт не только тяжёлый день, но также и внимание людей, которых никто не заподозрил бы в чрезмерной доброте по отношению к вашему покорному слуге. И, возможно, много найдётся таких, которые будут дожидаться моей малейшей ошибки. Я лёг и заснул почти мгновенно. * * * – Мммм, – замурчал кто-то надо мной. Я почувствовал на кадыке металлическое остриё. Человек, одетый в чёрное, склонился над кроватью и, определённо, мог одним движением воткнуть мне прямо в мозг лезвие кинжала. – Насколько лёгкой мишенью стали инквизиторы, – услышал я шёпот, а потом давление на шею исчезло. Тёмная фигура быстро сбросила с себя одежду и скользнула под моё одеяло. Я почувствовал женское тело. Прикоснулся к груди нежданной соседки. – Эния, – Заключил я. – Эния, Эния, – Подтвердила она. – Сколько лет, Мордимер. – Поцеловала меня прямо в губы. – Я рад, что ты пришла не для того, чтобы меня убить. – Я положил обе руки на её округлые ягодицы. Она жемчужно рассмеялась. – Это правда. Но тебе нужно ещё многому научиться. Как ты мог допустить, чтобы кто-то незаметно вошёл в твою комнату? – Ты тень, дорогая, – сделал я комплимент. – Я шикан, Мордимер, – ответила она. – Что это? – Я нахмурил брови, так как никогда раньше не слышал этого слова. – Неважно. – Она пожала плечами. – Может, поведаешь мне, из милости своей, по каким причинам ты находишься здесь, в Хейме, и по каким причинам ты оказалась в моей постели? – Скажу, – ответила уже серьёзным тоном. – Меня послали, чтобы я защищала императора. – А сюда? – Старые сантименты. – Она сжала в руке мой член, который и так упирался в её живот, не в силах спокойно вынести столь близкого присутствия прекрасного женского тела. – Ста-ры-е, ста-ры-е сан-ти-мен-ты, – повторила она, двигая рукой. – Кто-то здесь, похоже, хочет, чтобы её немного объездили, – сказал я, обняв её за талию и быстрым движением переворачивая под себя. Когда всё уже было закончено, она глубоко вдохнула и вытерла ладонью лицо, мокрое от пота. – Вот бы император был таким жеребцом, – проворчала она. – А он не таков? – Раз-два и готово. А между тем, девушке нужно гораздо больше… Не скажу, что её мнение не доставило мне чего-то наподобие злорадного удовлетворения. Тем не менее, я понимал, что она может только играть. Она была милой, очаровательной и весёлой женщиной. Но я, однако, не собирался забывать, что скрывается под этой маской. Убийцей на службе Внутреннего Круга не становятся благодаря красивому личику и постельным умениям. – И от чего ты должна охранять императора, милая моя? – Ты находишься в самом центре игры, бедный Мордимер, – отозвалась она, не отвечая на мой вопрос. – Они хотят знать, кому ты служишь. Я поймал себя на мысли, что неправильный ответ может означать смерть. Неужели она и правда пришла по мою голову? – Всегда лишь Господу Богу, – ответил я. – Хотя смиренно признаю, что мой убогий разум с трудом постигает Его великие замыслы. – Мы все Ему служим. – Она перекрестилась, касаясь пальцами обнажённых грудей. Я не ожидал от неё такого жеста, и только покивал головой. – Света, света, – пробормотала она капризным тоном и взялась зажигать свечи. Потом поцеловала меня в нос. – Будь осторожен, – предупредила она. – И, кто знает, может, тебе удастся остаться в живых. Не скажу, чтобы её слова особенно подняли мне настроение. – Все мы умрём. Ты, я, они, – ответил я фразой, украденной у Риттера. – Ну так постарайся, чтобы «ты» и «я» оказались в конце этой дурацкой считалочки, – попросила она, ныряя под одеяло. – Ха! – сказала она позже. – Я вижу, что бедная девочка из провинции и правда может здесь рассчитывать на что-то бо-оль-шое и горячее! Ой! – воскликнула она через некоторое время, выныривая из-под одеяла. – Гланды у меня здоровые, нет необходимости их проверять. – Она рассмеялась, после чего снова исчезла. Через некоторое время она вылезла с лоснящимися губами. Я видел это ясно, поскольку свечи успели уже разгореться ярким светом. – Тебе надо есть ананасы, – заявила она. – Они придают приятный вкус. – Ты знаешь, сколько стоят ананасы в Хезе? Да и много ли мне дела, что чувствуют шлюхи? – Я мгновенно осознал ошибку, которую совершил: – Тамошние шлюхи. – Ну да, а я здешняя, значит, со мной по-другому, так? – Ты же знаешь, что я не это имел в виду… – Я не сержусь. – Она пожала плечами. – Меня учили разным искусствам, а искусство любви как раз моё любимое. Не нравилось мне всё это. И то, что Эния была императорской любовницей, и то, что она пришла навестить меня. Сантименты, – сказала она. Да, да, романтичный инквизитор и романтичная убийца собрались вместе, чтобы лёжа в обнимку вспомнить старые добрые времена... Она принимала меня за идиота? Хотя, с другой стороны, опыт говорил, что люди бывают непредсказуемыми, руководствуются эмоциями, порывами, сиюминутными желаниями. Правители теряли короны, часто вместе с головами, а целые династии свергались в результате глупости, дурацких ошибок или неконтролируемых эмоций. С другой стороны, её игра была так очевидна и проста, что она могла или не играть вообще, или стремиться к обману столь большому, что её мелкое притворство должно было представлять собой лишь дымовую завесу. Так или иначе, я запутался во всём этом, ибо я лишь простой инквизитор, которого воля Господа вознесла над надлежащим ему состоянием. – Ах, Мордимер, мы должны это как-нибудь повторить. – Она погладила меня по ноге. – С удовольствием, моя красавица. – Всё ещё красавица? – Она тряхнула головой и подняла руки. Жёлтый свет свечей ложился на её грудь тёплым блеском. – Конечно. Осмелюсь даже сказать, что ты прекраснее, чем когда-либо. – Это значит, что тогда, несколько лет назад, я была менее прекрасна? – Её лицо вытянулось.