Я всадил стилет в его спину так, что лезвие скрежетнуло о позвоночник. Я начал вращать его в ране. Он завыл. Завыл отчаянным, полным боли голосом. Я знал, что даже если люди элемозинария услышали вой, это не вызовет у них беспокойства. В Аахене, как и в Хез-Хезроне, слышали по ночам разные вещи. Крики избитых или раненых людей не были чем-то необычным, и никто из тех, кто ценил собственную жизнь, не собирался проверять, что же происходит в тёмных переулках. Я вынул лезвие из раны. – На кого работаешь? – Мне самому было интересно, каким будет мой следующий шаг, если и в этот раз я не услышу ответа на вопрос. – На воеводу, – сипло проскулил он. – Ну и зачем было так упираться? – Спросил я ласково. – Я и так это знал, но хотел, чтобы ты выказал немного доброй воли. И что дальше? – Я должен был следить за тобой, а если кто-то тебя убьёт, то тогда за ним… – Весьма мудро, – признал я. – Жаль только, что у воеводы такие бесполезные шпионы… Я врезал ему локтём в ухо, достаточно сильно, чтобы он потерял сознание. Как раз вовремя, впрочем, так как переносное кресло с пленным наконец-то двинулось. Однако информация о том, что лежащий на земле человек был агентом Зарембы, подняла мне настроение. Было бы гораздо хуже, если бы оказалось, что он агент моих врагов, а не заказчика. * * * Они привели меня туда, куда я и хотел. К маленькой церкви на окраине города. Но не церковь была важна, а находящиеся под ней погреба. Я прошёл туда вслед за монахами и добрался до места, которое больше всего меня интересовало. Пришлось ли мне по пути убивать? Безусловно, поскольку я знал, что не могу оставлять никаких следов. Меня никогда не радует мысль о лишении жизни человеческого существа, но я не колеблюсь тогда, когда это действительно необходимо. В конце концов я оказался в комнате, полной полок, заставленных толстыми томами. Из-за прочных дверей я слышал вой сумасшедшего, а на скамье сидел старик в рясе и водил пальцем по странице раскрытой книги, лежащей на столе. – Слава Иисусу Христу, – произнёс я. – Во веки веков… – он поднял голову и запнулся. – Кто вы? – Он нахмурил седые брови. Он совершенно не чувствовал опасности. Он был словно потерпевший кораблекрушение простак, который задаётся вопросом, что это задело его ноги и зачем кто-то выставил треугольной плавник из воды. – Верный слуга Господа, – ответил я. – Скромный искатель знаний. – Кто вас сюда пустил? – Тон его голоса стал резче. – Ко мне, братья! – Закричал он, повернувшись в сторону двери. – Они не услышат, – сказал я. – Почему не услышат? – Он обернулся в мою сторону. – Потому что, видите ли, отче, человек, которому перерезали горло, испытывает страшные проблемы со слухом… Как жаль, что мы созданы из столь хрупкого материала, не правда ли? – Кто вы? Чего хотите? – Франц Лютхофф всё мне рассказал на смертном одре. По крайней мере, всё, что знал. О заклинаниях Магнуса из Падуи и о том, что их сила кое-кого очень заинтересовала. И что же это была за сила? Освобождать человеческие души и свободно перемещать их в выбранные тела! Магнус, к сожалению, умер, но он успел описать ход ритуала. В свою очередь, Лютхофф предал дело Официума и стал служить вам. Разве не так? Монах не мигая смотрел на меня, а на его бледном, покрытом морщинами лице не отражалось ни одной эмоции. – Но либо заклинания не были до конца доработаны, – продолжил я, – либо вы не сумели правильно их использовать. Отсюда эти ошибки, не так ли? Вместо того чтобы попасть в яблочко, стрела постоянно попадала в кромку щита... Мне стало интересно, почему вы не попробовали переместить душу одного из своих. В конце концов, что может быть лучше, чем тело императора, управляемое с помощью кого-нибудь из вас? Лютхофф этого не понял, но у меня появились определённые подозрения. Под воздействием сильной чёрной магии душа частично отмирает, не так ли? Монах кивнул. – Так и есть, – ответил он. – Безумцы были гораздо более подходящим материалом. А теперь расскажи мне, дорогой сын, для чего ты сюда пришёл и что собираешься сделать? Я восхищаюсь твоей способность рассуждать и достойным похвалы рвением, побудившим тебя к действиям. Знай, однако, что мы трудимся здесь для достижения общего блага, которого ты не можешь пока понять... – Чшш, отче, – приказал я, прикладывая палец к губам. – Вы не знаете обо мне ещё одной вещи. Я инквизитор. Я думал, что это удивит его, возможно, испугает, и уж точно смутит. Между тем монах только сжал губы и встал. – Тогда вы не можете здесь находиться, – сказал он. – Вы нарушили столько законов, что… Я ударил его тыльной стороной ладони по губам, и он плюхнулся обратно на скамью. – Открою тайну: я здесь неофициально, – сообщил я. Он помолчал какое-то время. – И что вы теперь собираетесь делать? – спросил он. Я окинул взглядом комнату. – Спалю здесь всё к чертям, – решил я и улыбнулся. – Вместе с тобой… – Ты не можешь так поступить! – Закричал он. – Это единственные экземпляры… – он прервался. – Ох, единственные… – произнёс я почти мечтательно. * * * Я плохо спал и после завтрака направился к дворцу польского посольства. Мне пришлось подождать лишь каких-то полчаса (ну, что это для человека, который целыми днями просиживал в канцелярии Его Преосвященства!), после чего воевода принял меня в своей комнате. – Отдаю должное вашему чувству наблюдательности, – заговорил он ласково, как только я переступил порог. – И спасибо, что не слишком изувечили моего человека. – Я счёл это излишне невежливым, – сказал я. – Особенно когда узнал, кому он служит. Он усмехнулся. – Вы добились успеха? – Да, господин воевода. – Расскажете мне об этом? – Покорнейше прошу прощения, но нет, господин воевода. – Так и знал, – буркнул он. – Но, тем не менее, как я понимаю, проблема устранена. – Так и есть, ваша милость. – И не повторится в будущем? – Этого я обещать не могу, – ответил я с грустью. – Но думаю, что если не повторится вскоре, то не повторится уже никогда. – Я не спрашиваю кто и не спрашиваю как. Но почему именно эти люди? Я минуту обдумывал, что ответить на этот вопрос. И решил, что в этом случае могу приоткрыть завесу тайны. – Это была ошибка, господин воевода. Целью каждый раз был Его Величество. – Ах, вот оно как, – произнёс он задумчиво. – Вот оно как… – Никто не заинтересован в смерти императора. Но император, живущий, но сошедший с ума, это настоящий праздник... – Хаос, смятение, борьба фракций... – договорил он. – И это невозможно прекратить назначением нового правителя. – Усмехнулся я. Он полез в ящик и бросил на стол большой мешок. Он звякнул. Попробуйте бросить медные монеты, попробуйте бросить серебряные. Прислушайтесь к их звону, и я уверяю вас, что звук будет отличаться от звука звенящего золота. И поверьте, что этот кошель звенел золотом. – Триста дублонов. Как условились, – сказал поляк. – Вы хорошо поработали. Я поднял кошель и ощутил его вес в моих руках. Триста дублонов весят немало, уж поверьте мне на слово. Злился ли я на польского воеводу за то, что он использовал меня таким образом? Что он ожидал, что если кого-то заинтересует моё расследование, то этот кто-то захочет меня убить? И тогда шпион Зарембы вытрясет всё из убийцы и встанет таким образом на верный след? С тем же успехом сурок мог сердиться на вершины скал, что загораживают ему солнце. Заремба был политиком, ответственным за своего короля, свой народ и своё государство. Если он собирался положить меня на алтарь этой ответственности, я не мог иметь к нему никаких претензий. Я прекрасно знал, что, будучи на его месте, поступил бы так же, не считаясь с человеческой жизнью. Ибо если, пожертвовав одним, можно спасти многих, это именно то, что мы называем ответственностью и хорошим соотношением прибылей и убытков. Конечно, это всё не слишком хорошо выглядит с точки зрения пожертвованного, но, пожалуй, он мог бы, подобно вашему покорному слуге, не воспринимать ситуацию с приземлённой позиции собственной выгоды. Я смог. Я понимал, уважал и восхищался Зарембой, хотя, конечно, трудно было требовать от меня, чтобы я его любил. Никто не мечтает играть роль пешки на шахматной доске мира, за которой сидят циничные игроки. Но большинству из нас остается только и исключительно лишь эта роль. Мордимер Маддердин, покорный служитель Инквизиториума, не мог надеяться, что когда-нибудь станет иначе. – Кроме того, я пришлю вам сто бутылок лучшего вина, которое во время нашей последней встречи, как я заметил, так вам понравилось, – пообещал он с широкой улыбкой. – Покорнейше благодарю, ваша милость, – ответил я, ощущая, что, возможно, смогу его полюбить. Он перегнулся через стол в мою сторону и похлопал меня по щеке. – Если тебе надоест Инквизиториум, у меня найдётся для тебя место. – Покорнейше благодарю, ваша милость, – повторил я, зная, что эти слова ничего не значат. Он пристально посмотрел на меня. – Слово дворянина не дым, – сказал он, будто угадывая мои мысли. – Ваши обещания словно туман, ждущий ветра, наши же как свинец.