– Я уже не понимаю, что ты знаешь, а чего нет! Я совсем запуталась. Перестала спать. Ведь, по сути, тебе ничего не стоит разыграть комедию! Она швырнула сигарету в камин. В ту самую секунду, когда я вставала с кресла, часы в вестибюле пробили пять раз. – Комедию? Какую комедию? – С амнезией! – ответила она. – Прекрасная мысль, просто замечательная! Никаких внешних травм, никаких следов, но кто может поручиться, что страдающая амнезией вовсе ею не страдает? Только она сама. Она тоже поднялась, совершенно неузнаваемая, совсем другой человек. Но внезапно снова стала прежней Жанной: светлые волосы, золотистые глаза, спокойное лицо, высокая стройная фигура в широкой юбке, на голову выше меня. – Господи, сама не знаю, что я несу. Правая рука опередила рассудок, не дав мне опомниться. Я размахнулась и ударила ее в уголок рта. Сильная боль пронзила затылок, я повалилась вперед прямо на Жанну, но она, удержав меня за плечи, развернула, прижала к себе, не давая мне пошевелиться. Руки у меня словно налились свинцом, и вырываться не было сил. – Успокойся, – велела она мне. – Отпусти меня! с какой стати мне разыгрывать комедию? Ради чего? Говори же! – Успокойся, прошу тебя. – Я же дура, ты мне много раз это повторяла! Дура, но не настолько! Ради чего? Объясни мне! Отпусти! – Да успокоишься ты наконец? Прекрати орать! – Она потянула меня назад к своему креслу, силой усадила к себе на колени, одной рукой обхватив за плечи, а другой – зажимая мне рот, прижалась щекой мне к затылку: – Забудь о том, что я сказала. Я вообще ничего не говорила. Хватит, не кричи, нас услышат. Я третий день с ума схожу. Ты даже не представляешь! Тут она допустила второй промах, яростно зашептав мне прямо в ухо, и ее шепот испугал меня больше любого крика: – Ты бы не сумела без всяких усилий добиться такого результата всего за три дня! Как ты можешь ходить, как она, смеяться, как она, говорить, как она, если ничего не помнишь? Я выла, пытаясь вырваться из ее рук, дальше наступил короткий черный провал, и когда я открыла глаза, то уже лежала на ковре. Жанна склонилась надо мной, прикладывая мне ко лбу мокрый носовой платок. – Не двигайся, мой птенчик. Я увидела у нее на щеке красный след от моей пощечины. В уголке рта застыла капелька крови. Значит, все это мне не приснилось. Я смотрела, как она расстегивает мне пояс на юбке, обнимает меня, пытаясь приподнять. Она тоже испугалась. – Выпей, моя дорогая. Я проглотила что-то крепкое. Мне стало лучше. Теперь я смотрела на нее совершенно спокойно. Комедия, говорила я себе, да, сейчас я действительно могла бы ее разыграть. Когда Жанна, стоя на коленях на ковре, притянула меня к себе, чтобы «помириться», я машинально обняла ее за шею. Но внезапно изумилась собственным мыслям и почти отказалась от них, почувствовав на губах соленый вкус ее слез. Заснула я под утро. А перед этим долгие часы лежала неподвижно, вспоминая слова Жанны и пытаясь понять, почему она решила, что я только притворяюсь потерявшей память. Но не находила никакого объяснения. Как, впрочем, не могла уяснить для себя, что именно так тревожит Жанну, хотя понимала, что у нее есть все основания держать меня взаперти в чужом доме, где прислуга даже не знает, кто я такая. Но я хоть завтра могла докопаться до всего сама: раз Жанна старается не показывать меня знакомым, достаточно встретиться с кем-нибудь из них, чтобы случилось именно то, чего она так упорно избегает. И тогда я все пойму. Надо разыскать кого-нибудь из моих друзей, живущих в Париже. На обороте одного конверта я нашла адрес парня, который писал, что я навеки принадлежу ему. Звали его Франсуа Шанс, жил он на бульваре Сюше. Жанна говорила, что он адвокат и, несмотря на фамилию, у него не было ни единого шанса с той, прежней Ми. Засыпая, я раз двадцать прокрутила в голове план завтрашнего побега от Жанны. Мне вдруг показалось, что раньше со мной уже такое бывало, но потом это ощущение прошло. Наконец, в двадцатый раз кряду выходя из белого «фиата 1500» на какой-то парижской улице, я заснула. Я хлопнула дверцей. – Да ты с ума сошла! Постой! Она тоже выскочила из машины и догнала меня на тротуаре. Я отдернула руку: – Я прекрасно справлюсь сама. Просто хочу немного пройтись, поглазеть на витрины, побыть одной! Ты что, не понимаешь, что мне необходимо побыть одной? Я показала ей папку, которую держала в руках. Оттуда выпали и разлетелись по асфальту газетные вырезки. Она помогла мне собрать их. Статьи о пожаре. Мне их дал доктор Дулен после сеансов со светом, тестов с цветными пятнами – ноль результатов, одна усталость. Бесцельно потраченные часы, которые я могла бы провести с большей пользой, рассказав о своих истинных тревогах. Но увы: Жанна настояла на своем присутствии. Она взяла меня за плечи – высокая, элегантная, золотистые волосы блестят в лучах полуденного солнца. Я снова отстранилась. – Ты ведешь себя неразумно, дорогая, – сказала она. – Сейчас время обеда. А потом я отвезу тебя покататься по лесу. – Нет, прошу тебя, Жанна. Мне это необходимо. – Хорошо. Тогда я поеду следом. Она вернулась к своей машине – явно недовольная, но, вопреки моим опасениям, не взбешенная. Я прошла метров сто по тротуару, столкнулась с группой девушек, выходивших из конторы или мастерской, перешла на другую сторону улицы. Остановилась перед витриной магазина нижнего белья. Оглянувшись, я увидела, что «фиат» стоит во втором ряду примерно напротив меня. Я вернулась к Жанне, подошла со стороны пассажирского сидения. Она опустила окно и потянулась мне навстречу. – Дай денег, – сказала я. – Для чего тебе? – Хочу кое-что купить. – В этом магазине? Могу тебя отвезти в лучший бутик. – А я хочу в этом. Дай мне денег. И побольше. Мне много чего хочется. Она недовольно нахмурилась. Я ждала упреков, что веду себя, как капризный подросток, но она промолчала. Открыла сумку, вытащила все купюры, которые там были, и протянула мне: – Может, я помогу тебе выбрать? Только я знаю, что тебе идет. – Сама справлюсь. Уже входя в магазин, я услышала, как она крикнула у меня за спиной: «Дорогая! Размер сорок два». Продавщица встречала меня на пороге, я ткнула пальцем в платье на деревянном манекене, комбинации, белье, свитер в витрине. Сказала, что примерять нет времени и пусть положит каждую вещь в отдельный пакет. Потом я открыла дверь и позвала Жанну. Она вышла из машины со скучающим видом. – Не хватает. Расплатишься чеком? Я пропустила ее внутрь. Пока она выписывала чек, я взяла первые упакованные покупки, сказала, что отнесу их в машину, и вышла. На приборную панель «фиата» я положила приготовленную заранее записку, лежавшую у меня в кармане пальто: «Жанна, не волнуйся, не ищи меня. Я либо приеду домой, либо позвоню. Не надо меня бояться. Не знаю, что тебя так пугает, но я целую тебя в щеку, туда, куда ударила, потому что люблю тебя и мне больно, что я так поступила: я становлюсь похожей на твою ложь обо мне». Когда я уходила, полицейский сказал, что нельзя парковать машину на двойной линии. Я ответила, что машина не моя, поэтому ко мне это не имеет никакого отношения. Я убью Такси остановилось на бульваре Сюше перед домом с большими окнами, похоже, построенным совсем недавно. В списке жильцов возле входной двери я нашла фамилию, которую искала. Пешком поднялась на четвертый этаж, почему-то побоявшись ехать в лифте, и без колебаний позвонила в дверь. Друг, любовник, безнадежный воздыхатель, шакал, – какая разница? Мне открыл высокий красивый мужчина лет тридцати, одетый во все серое. Из квартиры доносились громкие голоса. – Франсуа Шанс? – В обед он не принимает. Вы хотите его увидеть? Но он не говорил, что у него назначена встреча. – Не назначена. Он заколебался, но пригласил войти в огромную прихожую с голыми стенами без мебели, правда, дверь на лестницу все-таки оставил открытой. У меня не было ощущения, что я раньше его видела, но он с особенным любопытством осматривал меня с головы до ног. Я спросила, как его зовут. – Что значит, как меня зовут? А как зовут вас? – Мишель Изоля. Я недавно вышла из больницы. Я знакома с Франсуа и хотела поговорить с ним. По его обескураженному взгляду было ясно, что он тоже знаком с Мишель Изоля. Он медленно отошел, дважды с сомнением покачал головой, потом бросил: «Извините», и ринулся в комнату в глубине прихожей. Вернулся он в сопровождении мужчины постарше и покрупнее, вполне заурядной внешности, который держал в руке салфетку и торопливо дожевывал последний кусок. – Мики! – Ему было лет пятьдесят, залысины на висках, отечное лицо. Он сунул салфетку спутнику и бросился ко мне: – Заходи, что же мы здесь стоим? Почему не позвонила? Проходи же. Он втащил меня в какую-то комнату и закрыл дверь. Схватил меня за плечи, держа на расстоянии вытянутой руки. Мне пришлось вытерпеть несколько секунд пристального осмотра. – Да, вот уж сюрприз так сюрприз. Тебя трудно узнать, но ты просто очаровательна и выглядишь вполне здоровой. Садись, рассказывай. Как твоя память? – Вы в курсе? – Разумеется, я в курсе! Мюрно звонила мне еще позавчера. Она не с тобой? Здесь, похоже, был его кабинет. Стол красного дерева, заваленный папками, строгие кресла, книги в застекленных шкафах. – Когда ты вышла из клиники? Сегодня утром? Ты хотя бы не натворила глупостей? – Кто вы? Он сел напротив, взял мою руку в перчатке. Вопрос сбил его с толку, но по выражению лица – сперва озадаченному, потом веселому и наконец раздосадованному – я видела стремительное движение его мыслей.