Глава 66 Письмо Мэриголд изменило все. Дало мне корни. Пробудило воспоминания, до сих пор висевшие паутиной на задворках разума. Позволило начать прощать себя. Много ли шансов у ребенка, осиротевшего в таком возрасте? И никто не сказал, что я для кого-то важна. Конечно, есть люди, у которых старт в жизни был еще хуже, а они не совершили моих ужасных ошибок. И ничто и никогда не вернет Эмили. И все же по какой-то необъяснимой причине я чувствую, как мной начинает овладевать покой. Я спрашиваю преподавательницу рисования, получится ли у нее сделать копии фотографий, чтобы я смогла отправить их Фредди. Мы с ним регулярно переписываемся, хотя из-за проверок пересылка тюремной почты может занимать до трех недель. В его следующем ответе привычное беспокойство обо мне и удивление по поводу письма. «Это важно и для Мэтти, – пишет он. – Я хочу, чтобы она знала свою семейную историю». В письме Фредди есть еще кое-что: «Мне написал Стив. Он говорит, что ты с ним не видишься. Пожалуйста, подумай еще раз, мам». Я не могу. Мне слишком стыдно. Я предала хорошего, доброго человека. Была ему почти что неверна. Скрывать свое прошлое так же плохо, как обманывать. В моем случае, возможно, и хуже. Затем мой взгляд падает на следующую фразу Фредди. «Он пишет, что хочет сказать тебе что-то важное». Так что в следующий раз, когда поступает запрос на посещение от Стива Летера, я соглашаюсь, хоть и не без опасений. Прошло четыре месяца с тех пор, как я видела его в последний раз. И все-таки думаю о нем каждый день. Стив мог уйти от меня, как только я рассказала ему о том, что натворили мы с Фредди. Но не ушел. И попросил своего брата защищать меня. Держал за руку во время судебного процесса. «Он пишет, что хочет сказать тебе что-то важное». Когда я захожу в зал для посетителей, под одним из маленьких столиков с металлическим каркасом вижу ковбойские сапоги. Глаза у Стива все такие же добрые, хотя и немного усталые. Еще он, кажется, немного похудел, судя по торчащим скулам. Возможно ли, что беспокоился обо мне? Интересно, как я выгляжу в его глазах? Челку нужно подстричь. Тюремная униформа из темно-синих мешковатых штанов и топа меня совсем не украшает. И я знаю, что от меня слегка пахнет. Душевые некоторое время не работают, а дезодорант все никак не доставят. Но по крайней мере в этой тюрьме меньше насилия, чем в той, где я сидела в молодости. – Спасибо, что приняла меня, – говорит Стив. Атмосфера между нами ужасно напряженная. Формальная. Но чего я ожидала? – С Джаспером все в порядке? – выпаливаю я. – Абсолютно нормально. Мое сердце наполняется облегчением. – Он, конечно, скучает по тебе, но бесконечно подбадривает Глэдис. Я беру его с собой, когда еду повидаться с ней. Она тоже шлет тебе привет. – Правда? – Да, правда. – Фредди написал, ты хочешь сказать что-то важное. Стив переминается с ноги на ногу. Я вижу: что-то не так. – Пожалуйста, просто скажи. – Я прибирался в коттедже в твое отсутствие, – говорит он. – Глэдис попросила меня об этом. Она не хочет сдавать его другим жильцам, пока ты здесь, на случай, если ты захочешь вернуться. – Как я могу вернуться туда, где все будут обсуждать меня? – Ты удивишься, как быстро люди забывают. Глэдис говорит, что ждет не дождется твоего возвращения. – Она меня прощает? – Я об этом не спрашивал. Но она все время говорит о тебе, беспокоится о том, как у тебя дела. – Пожалуйста, передай ей мою любовь и скажи, что со мной все в порядке. – Она хотела приехать, но сейчас вообще не очень мобильна. Звучит не слишком хорошо. – Я напишу ей. – Она будет рада. Снова наступает тишина. Я слишком напугана, чтобы ее нарушить. Тогда заговаривает Стив: – Дело в том, что… когда я прибирал в твоей прежней комнате, то кое-что нашел. Мое сердце начинает биться чаще. Неужели наркотики, которые мог спрятать Фредди? Пожалуйста, только не это. Конечно, я сама бы нашла их, когда убиралась. Кроме того, сын всегда клялся, что чист. Стив протягивает мой старый блокнот для рисунков, который я не смогла оставить, когда уезжала из Лондона. В нем полно моих набросков. – Это потрясающе, Сара. Не знал, что ты рисуешь с натуры. Чувствую, как краска приливает к щекам, когда смотрю на автопортрет, набросанный с отражения в зеркале. – Это было частью моей прежней жизни. Сейчас кажется глупым, но тогда я пыталась решить, должны ли мы с Фредди бросить Тома или нет. Когда рисуешь кого-то обнаженным, он раскрывается. Это помогает добраться до сути человека. Я просто пыталась добраться до своей. Но когда мы приехали в Корнуолл, оказалось, что меня больше не интересует рисование с натуры. – Почему? Я изо всех сил пытаюсь объяснить: – Мне не нравился тот человек, которым я стала. Я снова нарушила закон. Гончарное дело оказалось приятной переменой. Он кивает: – Я понимаю. У меня жизнь тоже изменилась. – У тебя? – Я был адвокатом. В его голосе звучит беспокойство. Всякий раз, когда я спрашивала Стива о его прошлом, он говорил что-то неопределенное о скучной работе в офисе и о том, что оставил «карьерный рост» своему брату. – Знаю, мы договорились, что не будем обсуждать детали, но я бы хотела, чтобы ты поделился со мной. Он смотрит на меня с такой любовью, стыдом и сожалением, что мне хочется плакать. – Я чувствую то же самое из-за того, что ты не делишься со мной, хоть мы и договорились об этом. Но правда в том, что мне было стыдно уходить. Дерек добился успеха, и я, конечно, горжусь им, но сожалею, что сам все испортил. – Все испортил? – повторяю я. Стив пристально смотрит на меня: – Поэтому и хотел тебя увидеть. Чтобы поделиться своей тайной, как ты поделилась своей. – Продолжай. Он вздыхает: – Я представлял интересы женщины, которую обвиняли в плохом обращении со своим малышом. Соседка утверждала, что постоянно слышала крики и вопли. Дело в том, что не имелось никаких веских доказательств. Эта соседка была известной сплетницей. Люди, жившие с другой стороны, говорили, что ничего не слышали. Потом… – Его речь обрывается. – Продолжай, – говорю я. – Потом ребенок «упал» в горячую ванну и получил ожоги третьей степени. Мать сказала, что всегда заранее охлаждала воду, но в тот раз «забыла». Она была такой расстроенной. Я ей поверил. И присяжные тоже. Ее оправдали и разрешили оставить ребенка. Я предвкушаю ужасную развязку. – Год спустя, – медленно произносит он, – она снова оказалась в суде. На этот раз за непредумышленное убийство. – Что случилось? – шепчу я. – Она без всякой видимой причины ударила сына кастрюлей по голове. Сказала, что всего лишь сорвалась, но в тот момент она была под кайфом. – Это ужасно. – Я смотрю на измученное лицо Стива. – Но это была не твоя вина. – Нет. Моя. Я был совершенно уверен, что она невиновна. Не взялся бы за ее дело, если бы думал иначе. Не сомневался, что на нее просто наговаривают. – Но ты не был присяжным. И не ты решал, подходящий она родитель или нет. И даже если бы ты не взялся за ее дело, это сделал бы другой адвокат.