–  Пехлеван – твой пленник. Но другие – не пленники. С Пехлеваном сейчас осталось четыре человека, они не из нашего села. Остальные разошлись по домам и сказали, что больше за Пехлевана воевать не будут. То, что я сказал про двенадцать человек, которых он послал к базе подполковника, уже разошлось по селу. Все знают, что так Пехлеван избавился от свидетелей. И они не хотят идти за ним. Они считают его не защитником, а предателем. Они не правы? Скажи мне. Нам всем это важно знать. –  Наверное, правы, – сказал я. – Мне трудно судить, какое влияние имеет Лагун на Пехлевана и каким образом он заставил его сделать это. Самому Пехлевану эти двенадцать никак не мешали. Он не отказывается от того, что сделал. Но он прикрывал подполковника Лагуна и по его приказу уничтожал свидетелей. Чем вызвано такое подчинение Пехлевана, я не знаю. Хоть я и не спешу все однозначно поставить ему в вину, он все же виноват. Да ты и сам слышал, что он и до тебя хотел добраться. Ты правильно себя повел… Однако сейчас разговор не об этом. –  Сюда идет Лагун со своими людьми? – Абумуслим Маналович все понял. –  Да. Он идет с намерением уничтожить меня и Пехлевана. Наверное, и Илдара тоже, хотя такого приказа он не получал. Но это его естественное желание, вызванное чувством самосохранения. Нет свидетелей – нет доказательств. А Илдар остался последним свидетелем. Не самым последним, конечно, – есть еще я и сам Пехлеван. Но на наше уничтожение он уже получил приказ. Думаю, от прихода отряда и жителям села не поздоровится. Лагун помнит и знает, кто уничтожил и ранил нескольких его бойцов. –  Так ты хочешь… – старик хотел услышать о моих планах. –  Я хочу собрать всех людей Пехлевана и защитить его, себя, Илдара и все село. Думаю, в этом случае мои личные интересы совпадают не только с интересами жителей села, но даже с интересами Пехлевана. Признаться, я рассчитывал на его авторитет. Думал, он может приказать своим людям… –  Сейчас твой авторитет выше. Ты позовешь, и за тобой пойдут, хотя ты и чужой. Но в данном случае ты выступаешь на защиту села против федералов… –  Это не федералы, – возразил я. –  Они носят форму и погоны… –  Пехлеван, когда мы познакомились, тоже приехал ко мне в форме и при погонах. Кажется, и твой сын тоже был тогда при погонах. –  Ты хочешь сказать, что отряд подполковника – это банда? –  Я ничего не знаю о них. Они подчиняются напрямую неким людям, и никто не знает, что это за люди. Если Лагун провалится, федералы получат приказ на уничтожение его отряда. От того же командования, которому подчиняется Лагун. А он уже почти провалился. Если мы отстоим село, если я, Илдар и Пехлеван останутся живы, отряд Лагуна будет уничтожен. Мой командир, скорее всего, получит именно такой приказ. Он его уже ждет. Выступая против людей в форме и при погонах, вы помогаете спецназу ГРУ, который потом будет добивать банду Лагуна. –  Илдар, – коротко сказал старик, прерывая мой длинный и страстный монолог. – Иди, собирай людей. Ты сумеешь объяснить. И перестань топать ногами, ты не гусь! Ты воин-горец и защитник своего села. Выпрямись! Илдар в самом деле пошел не привычной для себя походкой. Я даже подошел к окну, чтобы посмотреть, как он выйдет из дома. И пока снегопад не скрыл Илдара, он шел прямо и гордо, красивой походкой воина-горца. –  А мы к Пехлевану пойдем, я покажу дорогу, – сказал Абумуслим Маналович. Я тем временем и разгрузку надеть успел, и карманы проверить, чтобы запасной магазин пистолета-пулемета был под рукой и нож лежал там, откуда его достать можно одним скользящим движением. Признаться, мне, командиру взвода спецназа ГРУ, странно было чувствовать себя командиром банды, которую я раньше обязательно преследовал бы, пока не догнал и не уничтожил без сомнения и раздумий. Но человеку не дано знать, что приготовила ему судьба, и удивляться любым, самым сумасшедшим метаморфозам, наверное, не стоит… * * * Дом Абумуслима Маналовича казался мне большим в сравнении с обычными домами в деревнях срединной полосы России. Но трехэтажный дом родственников Шахмардана Саламовича Нажмутдинова, в который перенесли Пехлевана, казался дворцом. А уж по сравнению с русскими избами и говорить не стоило. Народ на Кавказе хозяйственный и любит жить на широкую ногу. Не знаю только, на какие средства. Но я человек не завистливый, а только жалостливый и сразу мысленно пожалел женщин, живущих в этом доме, которым приходится делать там уборку. На наш звонок к калитке вышел мужчина средних лет, естественно, бородатый, потому что в селе, кажется, все носили бороды, даже юнцы. Он поговорил о чем-то с Абумуслимом Маналовичем на родном, не понятном мне языке и, не пригласив во двор, вернулся в дом. Я легко определил у мужчины на поясе, под распахнутой курткой, что-то большое и тяжелое. Это был не простой пистолет. Скорее всего, пистолет-пулемет, модель которого определить под одеждой было невозможно, хотя на мгновение мелькнувшая перед глазами при повороте тела рукоятка походила на рукоятку чешского «скорпиона». –  Охранник? – спросил я у Абумуслима Маналовича. –  Охранник, – подтвердил старик. – Из тех четверых, кто остался с Пехлеваном. Чем-то они насторожены. Видишь, за окнами… Вооруженного человека за окном третьего этажа и двух людей за окнами второго я заметил на подходе к дому, еще только догадываясь, что это именно тот дом, в который мы идем. Но я видел вооруженных людей и за окнами других домов, мимо которых мы проходили. За нами следили, нас провожали настороженными взглядами. Жители села предполагали, что поединком на поляне дело не ограничится и будет какое-то продолжение, хотя и не могли знать, какое именно. Что ж, можно сказать, что нюх их не подвел. Продолжение уже приближалось, и не самое радужное. Хотя снегопад был на нашей стороне и тормозил передвижение отряда подполковника Лагуна. Его бойцы не имели достаточной подготовки для быстрого передвижения даже в нормальную погоду. На заваленной же снегом тропе им придется много раз останавливаться и отдыхать, выжимая свои бушлаты от обильного пота. С пути они вряд ли собьются, поскольку конфигурация скал в этой местности сама формирует тропу и дает направление движения. Поэтому и нам следовало поторопиться и подготовиться. Всякая задержка раздражала. Мы с Абумуслимом Маналовичем ждали возле калитки, и я уже намеревался было еще раз позвонить, поскольку как победитель я должен иметь возможность навестить своего пленника в любой момент. Но дверь в доме вдруг открылась, а через несколько секунд распахнулась и калитка. Теперь вышли уже два человека. Одного я узнал. Это был один из родственников, что спрашивал разрешения отнести Пехлевана в дом. Вторым был охранник, что выходил по нашему звонку. –  Извини, – сказал хозяин дома, приложив руку к груди. – Я не предупредил охрану, что тебя можно запускать сразу. Только после этого он повернулся к моему спутнику, наклоном головы повторил свои извинения и посторонился, пропуская нас в дом. Охранник смотрел мрачно и недоверчиво, но руку к моему пистолету-пулемету не протянул. Мы вошли в дом. –  Я велел приготовить чай, – сообщил хозяин. –  Извини, – возразил я, – может быть, я нарушаю ваши обычаи, но сложилась опасная для всех обстановка, в том числе и для жителей села, поэтому я хотел бы сразу переговорить с Пехлеваном. Хозяин что-то сказал моему спутнику – видимо, задал вопрос; тот ответил коротко и сердито. И мы все вместе пошли в конец коридора, где была распахнута дверь в угловую комнату. Пехлеван не лежал, как я предполагал, а сидел за столом, мрачно глядя на трубку мобильника. Или только что с кем-то поговорил, или ждал звонка. Поднял на меня красные, воспаленные глаза. Узнать Пехлевана было сложно. Мое колено постаралось на славу, и нос бывшего бандитского командира расплылся во все лицо. Похоже, одним переломом дело не обошлось. Но мне показалось некорректным пристально рассматривать Шахмардана Саламовича. И я только коротко поприветствовал его: –  Здравствуй еще раз, Пехлеван. –  Еще раз здравствуй, Самовар, – ответил он. Я не обиделся на кличку, как и он не обиделся на свою. Я с детства привык, что меня так зовут. Не дразнят, а именно зовут, хотя внешне я на самовар походил мало и даже привычки сопеть не имел. А вот Пехлеван сопел, как настоящий самовар. Видимо, дышать ртом ему мешало сломанное ребро, потому что дыхание ртом обычно бывает глубоким. А носом он нормально дышать вообще не мог, потому и пыхтел при разговоре. –  Про самочувствие тебя спрашивать не буду, поскольку догадываюсь, каково твое состояние. Да и некогда нам. Подполковник Лагун получил приказ уничтожить и тебя, и меня и почти всем своим отрядом выдвигается в сторону села. –  Я предполагал это, – сказал Пехлеван, показывая мне телефон. – И потому обзвонил всех, кто может встать на мою защиту. Ты тоже, вижу, пришел за защитой? Я улыбнулся его самоуверенности, но ответил твердо: –  Ты забыл, наверное, что являешься моим пленником и что в данный момент я обязан защищать тебя, а не ты меня. Я только пришел за твоими людьми. Из тебя сейчас плохой командир. Я хочу возглавить твой отряд и местное ополчение и достойно встретить подполковника. Много ты собрал людей? –  Несколько человек обещали прийти сразу, несмотря на снегопад. Это из ближнего к нам села. Они все хорошо вооружены. Есть даже пулемет и гранатомет. Нужно дополнительно собрать всех местных, хотя мне сказали, что они от меня ушли, и я не уверен, что они мне подчинятся. –  Местных сейчас собирает Илдар, – сообщил я. – Сколько у тебя человек? Он не ответил на вопрос. Только сам спросил: –  Ты не боишься возглавить, как вы нас называете, бандитов? –  Не боюсь. –  Хотя после того, как я тебя так подставил, тебе уже терять нечего. –  Подставил меня не ты, а подполковник Лагун с твоей помощью. Лагун преследовал свои цели. Но сам же и нарвался на неприятности. Для него сейчас единственный путь к спасению – это уничтожить меня, тебя и всех, кто знает о его делах. А о его делах знает уже, кажется, все село. Значит, он и его уничтожит. Жителей то есть… В противном случае дело обернется для него трагедией. Сводный отряд спецназа ГРУ уже ждет команды на уничтожение отряда подполковника Лагуна, и тот это знает. Причем даже знает то, каким будет этот приказ. –  Каким? –  С обязательным устным дополнением: пленных не брать. Есть в нашей современной военной действительности такая формулировка, когда требуется не оставлять следов… –  Нас тоже в этом случае будут уничтожать? – по-своему понял Пехлеван то, что я сказал. – И тебя, и меня? –  Ты знаешь, чем занимался здесь отряд подполковника в действительности? – на всякий случай спросил я, хотя и предположить не мог, что Лагун откровенничал с такой одиозной личностью, как Пехлеван. Командир банды поднял на меня взгляд своих красных, налитых кровью глаз. –  Чем он занимается здесь, знаешь? – повторил я свой вопрос. – Я не ограбление ювелира имею в виду. С этим пусть следственный комитет разбирается, и он же пусть ищет и ловит жену ювелира. Я говорю про задачу, с которой прибыл на Кавказ отряд Лагуна. –  Я не знаю такой задачи. Знаю только, что против него выдвигали обвинения жители села. Ты знаешь, какие обвинения? –  Я слышал, что он испытывал на домашнем скоте какие-то химикаты. Но пока это обвинение бездоказательно. А о самом задании знает только сам Лагун и бойцы его отряда. Да и то, думаю, не все. –  Полтора Коляна знает точно, – сказал Пехлеван. –  Уже ничего не скажет. Я убил его еще вчера. –  Жалко, – вздохнул Пехлеван. –  Полтора Коляна жалко? –  Нет. Жалко, что ты убил его. Я сам мечтал сделать это. Не люблю негодяев. –  Их никто не любит. Но если ты ничего не знаешь об основной задаче отряда Лагуна, то можешь спать спокойно. Ты не подлежишь ликвидации. Если только сам Лагун не захочет тебя ликвидировать… Так сколько у тебя человек? –  Сейчас четверо. Это все, что осталось от моего отряда. Еще двенадцать человек в селе. –  Если бы ты вчера не послал к Лагуну двенадцать человек, сейчас он был бы для тебя безопасен. Пехлеван промолчал и даже взгляд опустил. Он чувствовал за собой вину, и Лагуну, подумалось мне, пришлось приложить немалые усилия, чтобы заставить Пехлевана обречь на гибель своих людей. Однако рычаг давления подполковника на Нажмутдинова был мне неизвестен, иначе я и сам бы не замедлил им воспользоваться. –  Сколько человек обещали прийти из соседнего села? –  Шестеро. Это проверенные бойцы. Но до них расстояние вдвое больше, чем до базы Лагуна. Они могут опоздать. Если опоздают сильно, то сами могут угодить в ловушку, потому что от боя не откажутся ни при каких обстоятельствах – даже если не застанут меня в живых. Втянутся в бой и не сумеют выйти. Не захотят выйти, потому что они настоящие бойцы до последнего вздоха. Если бы я знал, что Лагун уже выступил, я не стал бы их звать. Впрочем, снова позвонить не поздно, хотя никто не знает, как повернется дело, и они могут понадобиться… Пехлеван уставал от собственных слов и говорил все медленнее и медленнее. Со сломанной челюстью трудно говорить, а он не хотел, чтобы кто-нибудь видел его страдания. И только по замедленной речи можно было догадаться о его состоянии. Но я старательно не показывал того, что все замечаю. Наверное, это было бы обидно моему пленнику. –  Хорошо. Этот вопрос выяснили. Теперь меня интересует переподчинение боевиков. Послушаются ли меня твои люди и пойдут ли по моей команде в бой? Предупреждаю, что я командир жесткий и неподчинения не потерплю. А это в случае обострения ситуации может привести к общему недовольству. –  Я видел, как ты командовал, и могу доверить тебе своих людей. Кроме того, ты сегодня сам постарался и заработал у них авторитет. Ну, скажем так, если не заработал, то отобрал мой авторитет. Но, скажи мне, может ли собака – это без обиды, это не оскорбление! – может ли собака, самая умная и дрессированная, повести на охоту стаю волков? Что из этого получится? Сам ты представляешь? Даже та собака, которая победила в бою вожака волчьей стаи… –  Философствуешь, Пехлеван… – вступил в разговор молчавший до этого философ Абумуслим Маналович. – Но я могу тебе ответить вместо Самовара. Жизненными ситуациями ответить, живыми примерами. Я много читал про такие случаи, а однажды и сам с ним столкнулся. Дикие собаки, вернее, одичавшие, собираются в стаи, живут как волки и, случается, даже смешиваются с волками, с волчьими стаями. Страдают же от этого люди, потому что волк более приспособлен к дикой жизни и не знает жизни человеческой. А собака ее знает – и проводит волков там, куда сами они никогда не сунулись бы из чувства самосохранения. Собака хитрее и наглее волка, не боится человека и не уважает его законов – и становится лучшим вожаком. И более опасным. Так и с Самоваром. Он лучше знает, на что способны федералы, и знает, как они умеют воевать. И слабые их стороны – тоже. Потому может ударить так, как они не ожидают. Для федералов это будет большой неожиданностью. А что касается уважения к своему новому командиру, я думаю, не много найдется желающих показать свое неуважение. Значит, об этом беспокоиться не следует. Абумуслим Маналович говорил строго и резко, в отличие от меня не жалея Пехлевана, и это звучало вполне убедительно.