Вот и знакомое место, откуда началась моя одиссея с поисками винтовки. Здесь и стоял наш состав. Почему именно тут, понятия не имею, наверное, машинист получил какое-то сообщение. Ни станции, ни полустанка, просто участок одноколейки, и всё… Теперь они ушли вперёд, надеюсь, не сильно далеко. Но мне всё равно ещё догонять и догонять. От монотонной физической работы уже заболели все мышцы, ладони буквально горели – ещё немного, и начнут лопаться волдыри. Спина заплыла так, что я боялся, что не смогу больше разогнуться. И всё-таки удалось выдать ещё километра три-четыре. Неплохой результат, учитывая моё общее состояние. Всё. Любая работа начинается с перекура. Надо отдохнуть, перекусить чем бог послал, то бишь содержимым сухпая, а потом… Вдруг мне повезёт: пойдёт состав, я его остановлю, и дальше уже на нём. Мечты, мечты… Не слезая с дрезины и продолжая мониторить округу, я открыл коробку с сухпайком. Жрать хотелось как никогда в жизни, но и переедать нельзя. Мне ещё наяривать на дрезине туеву хучу километров. Это, конечно, веселее, чем шлёпать ножками по шпалам, но тоже требует физических усилий. Если пережру, потом буду сонным и вялым. Гречневая каша с тушняком прошла на ура, всё это добро я закусил галеткой с джемом и заполировал водичкой. Вроде и голод прошёл, и тяжести в животе не появилось. Дело было к вечеру. Вплотную встал вопрос: ехать дальше или выждать тёмное время суток? Логичней было бы устроиться на ночлег, чтобы с утреца нажать со свежими силами, но за это время расстояние между мной и нашим составом существенно вырастет, могу не догнать. В комплект сухпая входил ещё и блистер с энергетиком. Шипучая таблетка растворялась в воде и придавала человеку сил. Эдакий «энерджайзер». Я к химии всегда относился с опаской, да и инструкторы предупреждали, что увлекаться энергетиками не стоит, разве только когда так припёрло, что иного выхода не остаётся. Здоровье от них не улучшится, а вот побочек вылезет до хрена. Ну и если сидеть несколько дней, накроет такой отходняк, что откат после магии покажется детской болячкой. Поддать газку или повременить? Подумав, я спрятал блистер назад в коробку. Пока справляюсь сам, без ансамбля. То бишь без химии. Тут мои уши уловили до боли знакомый шум – характерные звуки идущего по рельсам состава. Я его ещё не видел, но, судя по направлению, поезд был попутным. Тут мой взгляд упал на дрезину: в одиночку мне с рельсов её не снять. Если состав не притормозит, снесёт тележку на хрен! «Ракетница», – догадался я. Начну стрелять – машинист увидит сигнал, догадается, что к чему. Буду надеяться, что остановит состав. А дальше… Так далеко я уже не загадывал. Попробую уболтать, чтобы взял с собой. У машинистов всегда есть радиосвязь, через него сообщу о том, что в округе творится невесть что. Эх, доказательств у меня маловато, но найдут трупы, поймут, что к чему. Сейчас меня даже не волновал вопрос, как эта история отразится лично на мне. Ведь если всплывут обстоятельства, из-за которых я тут болтаюсь, как дерьмо в проруби, прилетит не только мне, но и фон Тизенгаузену. Однако всё закрутилось слишком круто, огласки, похоже, не избежать. Я схватил ракетницу и припустил что было сил по шпалам, оставив дрезину за спиной: тормозной путь состава долгий, может доходить до полутора километров. Я отбежал где-то на все два. Поезд извивался, подобно маленькой змейке, я уже видел кабину машиниста. Правда, она выглядела как тёмно-зелёное пятно. Первая сигнальная ракета с шипением ушла вверх. Для закрепления успеха я выпустил ещё две. По идее, уже сейчас машинист должен был принять меры, засуетиться. Но поезд шёл, не снижая темпа. Вообще не похоже, что кто-то собирался нажимать на тормоз. «Может, у машинистов соответствующие инструкции? – запоздало мелькнула в голове мысль. – Вдруг им вообще запрещают останавливаться на определённых участках, а мне не повезло оказаться именно на таком участке?» Состав был всё ближе и ближе. Ни предупреждающего рёва, ни звука торможения. Что за хрень? Почему меня тупо игнорируют? Я замахал руками, заорал так, что казалось, скоро начну плеваться лёгкими. Никакой реакции: поезд, а это был товарняк, надвигался с неотвратимостью смерти. Поняв, что ещё пара секунд, и либо я попаду под колёса, либо меня тупо сшибёт, я спрыгнул с насыпи и кубарем покатился вниз. Мимо со звуком и лязгом простучали одинаковые цистерны, а потом стремительно исчезли где-то впереди. О том, что произошло с дрезиной, я догадался по звуку, напоминающему хруст сминаемой пивной банки. Какие-то железяки взлетели вверх и веером посыпались на дорогу, а поезд продолжил свой ход. Зашибись, сука! Просто зашибись! Хорошо хоть взял с собой винтарь, но всё остальное, в том числе и вся моя жратва, осталось в дрезине и сейчас, наверное, уже перемолото в труху. Мало того что теперь придётся топать на своих двоих, так ещё и жрать больше нечего. В корешках и ягодах я понимаю не больше, чем в балете, а тратить на охоту драгоценные патроны… Короче, положение хуже губернаторского. Не знаю, правда, что это значит – знакомый губернатор всегда выглядел бодрячком и жил довольно неплохо, – но раз так говорят, значит, действительно хреново. Я отряхнул одежду, проверил, всё ли в порядке с винтарём. Ну, хоть тут повезло, настоящему русскому оружию подобные испытания – так, пустяки. Сделано на совесть и послужит ещё не одному поколению хозяев. Материться хотелось до одурения, и я минут пять отводил душу, складывая в адрес машиниста поезда и вообще железных дорог все эпитеты, которые только знал. Даже придумал парочку новых. Только проблемы это не решило. Опять от меня сбежала, сука, последняя электричка… И я, … твою мать, по шпалам, мля, по шпалам, сука, иду по привычке. Догоню – убью нах… Кого – не знаю, но убью! Первобытная злость помогла мне преодолеть метров двести, а потом до меня донёсся какой-то очень странный звук. Если быть точнее, целая череда звуков. И я готов съесть на спор свою шляпу, если то, что донеслось до моих ушей, не эхо от многочисленных взрывов. В подтверждение моих слов я вдруг почувствовал, как подо мной дрожит земля. Что, … вашу мать, там впереди произошло?! Неужели взорвался тот состав с цистернами? Если это так, страшно представить, какая жесть там сейчас творится. Наверное, горит всё, что может и даже не может: в цистернах явно плескалась не водичка. Не представляя, будет ли от меня толк, я ускорился, даже побежал, с риском навернуться на шпалах и переломать ноги. А где-то впереди продолжали бухать разрывы, и после каждого железнодорожная насыпь начинала ходить ходуном. На бегу успел заметить жалкие ошмётки того, что когда-то было дрезиной. Поезд превратил её в набор непригодных запчастей – по сути, просто размазал железную конструкцию. У меня внутри всё перевернулось, настолько успел свыкнуться с этим средством передвижения. Я в мыслях обратился к ней, как к человеку. Эх, спасибо тебе, дрезиночка, спасибо, родная! Ты служила мне верой и правдой, помогла отмахать столько километров, спасла жизнь… И пусть спина болит, а руки в мозолях, но оно того стоило! Покойся с миром! Постепенно картинка происходящего прояснилась. В клубах дыма и зареве пламени проступали очертания небольшого посёлка, расположенного возле железной дороги. Эх, не поленись я тогда, отмахай на дрезине ещё немного, и добрался бы сюда. Впрочем, не факт, что тогда бы мне повезло: чуть погодя сюда влетел бы этот бешеный состав и устроил здесь светопреставление. Так что у меня были все шансы попасть под раздачу и не уйти живым. Вообще, слабо верилось, что в этом кромешном огне и пламени есть живые. Но всё-таки они были: то тут, то там мелькали человеческие фигурки в тщетных потугах отстоять хоть что-то от всепожирающего огня. Меня и пожарище отделяли сотни метров, но даже на таком расстоянии я ощущал, как пышет жаром пламя, как спирает дыхание от невозможности сделать хотя бы один нормальный вдох и как покрываются в несколько слоёв копотью одежда и тело. Даже бомбёжка с воздуха не причинила бы посёлку такого урона, как взрыв одного товарного состава. Я не видел пожарных. Возможно, посёлок был слишком мал, чтобы иметь свою команду, или героические эмчеэсники погибли, сражаясь с огнём. Поэтому огонь тушили немногочисленные гражданские, вот только все их потуги были сродни сизифову труду. Я не стал лезть в самое пекло, от меня там всё равно не было никакого толка. Слегка обогнул пожарище и вышел к чему-то, что можно назвать хутором, – двум отдельно стоящим домам. Им тоже перепало от взрывов и огня: стёкла вылетели, на одном загорелась крыша, причём довольно серьёзно – ещё немного, и вся конструкция рухнет. Моё внимание привлёк чей-то крик. Я обернулся на него и увидел безумного вида женщину, которая бежала к дому с горевшей крышей. Её лицо было в саже, одежда порвалась и почернела, причёска растрепалась. – Дина! – кричала женщина. – Дина! Я встал у неё на пути. – В чём дело? Я могу вам помочь? – Пусти! – Она попыталась прошмыгнуть мимо. – Пусти, гад! Там, в доме, моя дочь – Дина! Она… она сгорит! Я обернулся. Дом быстро занялся, из него уже вырывались длинные языки огня. Отпустить туда эту несчастную – значит обречь на верную смерть. – Дина-а-а! – протяжно завыла женщина, глядя на дом. К нему даже подойти теперь не представлялось возможным: сплошная жара и камень. Не факт, что Дине удалось там выжить. И всё-таки я был обязан сделать хоть что-то. Если остался хоть малейший шанс, тысячная доля процента, что девочка жива, я должен прийти ей на помощь. – Стерегите, – приказал я, отдавая женщине винтовку. – Где обычно находится ваша дочка? – В детской. Она сразу за большой комнатой. – Пожелайте мне удачи, – ободряюще произнёс я и пошёл, стараясь не думать, что ждёт меня там, в огне, и что я увижу такого, чего ни за какие богатства мира увидеть не пожелал бы даже врагу. Во мне ещё оставался нерастраченный запас маны, я берёг его на самый крайний случай. Кажется, этот случай настал. Сложно сказать, на сколько хватит волшебного вещества и что с нами станет, когда иссякнет запас. Но… делай, что должно. А я должен быть сейчас внутри дома. И лучше защитного кокона мне не придумать. Надеюсь, он сумеет устоять в огне и дыму. Сжав кулаки на удачу, я ринулся в выгоревший дверной проём. Оказывается, даже сквозь защитный кокон можно было ощущать ту жару, что сейчас царила внутри. Конечно, температура наверняка «гасилась», но мне всё равно было откровенно не по себе. Ещё чуть-чуть, и начнут гореть волосы. За дверями большое пространство – видимо, тот самый зал, о котором говорила женщина. Наверное, здесь прежде было очень уютно: ковры, мягкие кресла и диваны. Только сейчас всё это горело и чадило, а наверху трещал и щёлкал потолок. Держался он на соплях, через несколько секунд вся эта хрень свалится мне на голову. Не уверен, что смогу выкарабкаться. Пол под ногами проваливался. Будет весело, если свалюсь в погреб или застряну до того момента, как сверху меня прихлопнет балкой. Хватит ныть! Ты мужик, взрослый, а где-то внутри страдает девочка. (Я нарочно говорил о ней только в настоящем времени.) Пока я жив, она не умрёт: на верёвки порвусь, но спасу. Вот только ускориться не получалось: двигаться приходилось с грацией и осторожностью сапёра. Мы оба не имеем права на ошибку, уж больно серьёзной оказывается её цена. Вот и детская. К счастью, она пострадала меньше всего, но это всего лишь вопрос времени. Но где же ребёнок? Почему я его не вижу? Я растерянно обвёл взглядом помещение. Никого. А где-то наверху затрещало с ещё большей силой и угрозой. Глава 8 Горшочек, вари! В смысле думай, тыква! Причём в темпе вальса, поскольку времени нет. Будем исходить из того, что ребёнок в доме, просто очень испугался. Впаду в детство, то есть представлю себя на месте маленькой девочки. Что буду делать? Вариант спрятаться под одеялом, как в знаменитом рассказе Шекли «Призрак V»? Одеяло есть, девочки под ним нет. Облом. Хотя никто не говорил, что будет легко. А наверху вообще жесть творится, ещё чуть-чуть – и домик сложится, словно карточный. Счёт идёт даже не на секунды. Одеяло отпало, что ещё? Ну! Под кровать! Точно, я бы полез под кровать – самое безопасное укрытие моего детства, откуда меня хрен выкуришь. Только когда голод, что не тётка, припрёт. Я заглянул под детскую кроватку и увидел скорчившуюся на полу девочку лет пяти. Только бы не задохнулась в дыму! Только бы не задохнулась! Сопротивления с её стороны не было, я легко выудил малышку из-под кровати и накрыл «куполом». Жива, потеряла сознание, однако дышит. Хоть что-то хорошее на сегодня. Маны пока хватало, вот только дальнейшие события разворачивались с неимоверной быстротой и, соответственно, пожирали все ресурсы. Ну, посмотрим, кто быстрее… Я вылетел из дома, как пробка из бутылки с шампанским. Почти одновременно источился запас маны и обвалилась крыша. Да уж, страшно подумать, что бы приключилось, задержись я внутри ещё чуть-чуть. Даже бы головешки не осталось. С девочкой на руках я доковылял до женщины. Та, чуть не оторвав мне руки, отобрала у меня ребёнка, с причитанием и плачем прижала к себе. Всё, силушки-мочи больше нет… Я опустился на землю, перестав реагировать на происходящее вокруг. Наверное, видок у меня был ещё тот – чумазый, грязный, пропахший горелым. Винтовка! Я едва не хлопнул себя по лбу. Детишкина жизнь! Оружие осталось у матери девочки. Женщина не сразу поняла, что от неё хотят. Она приводила в чувство ребёнка, никто другой сейчас не был ей нужен. Потом всё-таки сообразила и вернула винтарь. Позади послышался какой-то топот. Я оглянулся, и мой палец непроизвольно лёг на спусковой крючок. В нашу сторону мчались двое солдат в знакомой мне форме батальона. И всё бы ничего, но одним из них был Кострикин, которого я вычислил как наёмного киллера. И пусть доказательств у меня не имелось, однако ошибки быть не могло: именно этот человек делал всё, чтобы лишить меня жизни. Вторым был рядовой Патрикеев, которого в батальоне все звали Патрей. К нему я претензий не имел, нормальный молодой парень, отслуживший уже полтора года, что для нашего батальона приличный срок. Меня они узнали не сразу: меньше всего я сейчас походил на солдата. Первым сообразил Кострикин: