— Спасибо. — Вы уходите? — удивился профессор. — Да, мы уходим. И вы должны понять, что, если бы вы с самого начала сказали правду, мы бы вас так долго не мучали. — И теперь все? — не мог проверить профессор. — Конечно все, — зло проворчала Валерия. — У них просто больше нечего нам предъявить. * * * В машине я спросила отца: — Неужели все? Неужели действительно им нечего больше предъявить? — Нечего. Потому что в смерти Тамары они не виноваты. Просто совпадение. Все, что Валерия рассказывала тебе о визите дочери в Кокоа-Бич — правда. Только она купила не книгу, а ампулу. Остальное все правда. Князева просила десять тысяч. Дочь предлагала две. И тут произошла история с машиной. Дочь дала ей двести долларов на ремонт и уехала. Потом Князева ей позвонила и сказала, что машина отремонтирована и она согласна на четыре тысячи. Дочь рассказала все родителям, и профессор выслал Князевой чек на четыре тысячи долларов с пометкой «на ремонт машины». — И что мы будем делать дальше? — Думать. Это не вредно в любом случае. — И к ним больше не вернемся? — А вот этого я не знаю. Глава третья. Вашингтон 13. Ангел с перекрещенными крыльями Отец прилетел в Вашингтон на полдня. После обеда зашел ко мне в бюро. — Сидишь, ничего не делаешь, а убийство в Кокоа-Бич не раскрыто. — В этом деле никаких новых элементов нет. — Нет, потому что ты их не ищешь. Ты помнишь, у профессора в кабинете на журнальном столике стояла свеча в виде ангела с перекрещенными крыльями? — Помню. — А помнишь стихотворение, которое напечатала Князева? «На свечку дуло из угла, и жар соблазна вздымал, как ангел, два крыла крестообразно». Крестообразно. — И ты думаешь… — Я думаю, что это совпадение. Ты видела книги в квартире Князевой? — Да. Женские детективы. Какие-то авторы на «д». Я пыталась их читать, но… — Воздержись от критики. Твоя мама… — Других книг у нее не было. Она явно не была поклонницей поэзии, тем более Пастернака. — Древние греки говаривали: «De mortuis nil nisi bene», «о мертвых либо хорошо, либо никак». — Сейчас говорят: «О покойниках либо хорошо, либо правду». — А вот как раз правду мы и не знаем. Ты уверена, что она сама напечатала это стихотворение? — Нет. У нас нет страниц, точно напечатанных ею. — Если не она, то кто? — Ну, скажем… та непонятная дама, которая была с ней последнее время. При каких-то обстоятельствах эта дама процитировала строчки из Пастернака, и Тамаре они так понравились, что она попросила их продиктовать. Или напечатать. — Убедительно, — согласился отец. Я продолжала развивать свою версию: — Мы знаем, что в магазине в Палм-Косте эта дама интересовалась книгами. Это говорит о том, что она любила литературу. — В каком состоянии была пишущая машинка, которую нашли у Князевой? Грязная? Запущенная? — В рабочем состоянии. — Это означает, что она на ней печатала. Профессор сказал, что лет тридцать назад она работала журналисткой и писала книгу о молодых ученых. Я не уверен, что она и сейчас что-нибудь писала, но писать хотела; может быть, даже что-то написала. Но в этом случае должны остаться хоть какие-нибудь напечатанные страницы. — Сначала она печатала на машинке, потом перешла на компьютер. У всех теперь компьютеры. Другой век. — Верно, другой. И где этот компьютер? — Его украли. — Могу поверить, что украли компьютер, но чтобы украли принтер… Принтеры тяжелые! — Тяжелые, — согласилась я. Старинный принтер в бюро у мамы отец называет не иначе как «миниколайдер». — Ладно, не компьютер. Писала от руки. — Верно. По ночам. Как Пимен. Гусиными перьями. И прятала черновики в погребе. — Вряд ли. — Согласен. Вряд ли. И где все-таки напечатанные страницы? — Забрал убийца. — Ответ простой, но правильный. Забрал. Почему забрал? Почитать на досуге? — Забрал потому, что они как-то его затрагивали. — Тоже правильный ответ. И вывод только один. Убийца — человек из прошлого Тамары. Сколько человек из прошлого Тамары мы знаем? — Двух: Мешкова и его жену. — Не надо забывать даму, которая интересовалась книгами в Палм-Косте. Она могла быть знакомой из прошлого? — Вполне. — Что мы знаем о ней? — Точно только то, что что она расплачивалось карточкой на имя В.Меши. — Меши, Меши… Математики иногда решают сложные теоремы методом игнорирования неизвестного. Давай пока забудем про Меши. Что мы еще знаем об этой даме? — Мы можем предположить, что она из прошлого профессора и любит Пастернака. Я могу, конечно, позвонить профессору и спросить, кто из его знакомых любил Пастернака. — Можешь. Он назовет тебе пару-тройку имен и с выражением прочитает стихотворение про ангела со скрещенными крыльями. Когда прилетишь домой? — У меня накопились два дня. На следующей неделе в четверг прилечу на уик-энд. — Это прекрасно. У меня возникла одна мысль. Надо кое-что уточнить. — Какая мысль? — Идиотская. — До четверга не забудешь?