— Послушай, Антон! Чё мы с тобой, как на рауте? Давай на «ты» уже… А? Давай… — те? Малой глянул на него — абсолютно открытый взгляд, правда, не на Антона, а на дорогу — на Антоне мелькали только фрагменты взгляда — но и на дорогу он смотрел тоже честно — ехали хоть и медленно, но хлопотно, машин много. Естественный ответ на дружелюбие: — Давай… — те! И вот взгляды на секунду встретились. Оба расхохотались и хлопнулись ладонями. — О чём речь, спрашиваешь? О том, что у безмозглых обязаны быть внешние отличия от нормальных людей. Слишком серьёзный изъян, чтобы никак не проявиться. — А с чего вы взяли… ты взял, что это изъян? Мозг, да ещё самостоятельно работающий — это ненужная в устоявшемся мироустройстве вещь. Рудимент. Как копчик или аппендикс. — То есть, ты хочешь сказать, что это именно они как раз более прогрессивны? — Можно сказать и так… При существующей заданности, когда тебя с детства регламентируют, самостоятельно думать и придумывать стало незачем… Вот тебе и эволюция… Антон, когда озвучил эту вполне логичную вещь, сам осёкся, испугавшись её простоты и очевидности. — И именно поэтому в наше время наблюдается такой напряг с гениями… Это док вложил ещё один кирпичик в стену отчуждения безмозглых. И Малому это понравилось — он продолжил с поправкой на «вновь открывшиеся обстоятельства дела»: — Кстати… Природа гениальности ведь так до сих пор и неясна. Чего только ни делали: и мёртвые головы вскрывали, как консервные банки; и мозги умерших гениев на дольки резали — рассматривали в микроскоп; и взвешивали целиком; и сравнивали — ничего не ясно. Одно известно — от веса уж точно не зависит… — И от наличия… — Что? — Я говорю: почему бы не предположить, что и от наличия тоже? — Да ну?! — Антон изумился до бледности. — А что? — док продолжал провоцировать. — В могиле Гоголя при перезахоронении его головы не оказалось… Почему бы не допустить, что её… изъяли, скажем так, чтобы не обнаруживать отсутствия в ней мозга? — Да ну?!!! — снова повторил Малой с ещё более яркой интонацией. — Кто такой коварный-то? Заговор, типа? Бросьте. Это всё обычные колдовские штуки! Всем известно, что Гоголь был мистик… Да и как, простите, без мозгов такую литературу создать?! Абстрактно он мыслил очень ярко! — Ярко, ярко… Но есть свидетельства очевидцев, рассказывавших, что Гоголь, когда работал, был в состоянии транса — не здесь на Земле, не среди людей, не в общей — их, людской — реальности, а в своей какой-то! До того, как встать за свою конторку, он в транс входил или уже в процессе работы — неизвестно. Но «тащило» его по полной программе! — На подобных фактах основывается теория, что мозг не рождает мысли… Вернее, не мозг их рождает. — Да?! А кто… Или что? — А они уже есть… — Как это? — Да так же примерно, как это в теории может быть со временем — оно просто есть, а мы все в нём движемся… Причём, заметьте, в одном направлении. Но если в одном можно, грубо говоря, туда, значит должно быть можно и обратно! Мы просто ещё не знаем, как… Так и с мыслями — они уже есть. В информационном поле — типа, «мысли в воздухе витают»… У высшего разума… В россыпях господа бога… Называйте это скопище, как хотите! Они есть, эти биты информации, и они общедоступны. А мозг каждого конкретного человека — это своего рода антенна, которая их и улавливает. Всё зависит от настройки антенны: один ловит симфонию, другой — попсу; один — теорию относительности, другой — карточную аферу. Гоголь, наверное, особым способом настраивал свою «антенну», чтобы точно ловить нужное ему. — Наверное, наверное… Красивая теория… Но и она не объясняет природу гениальности… — Но зато она объясняет, вернее, подтверждает материальную природу мысли… Ну, или по крайней мере, её волновую природу. — Да… Пожалуй… Приехали. Медсестра на посту: — А к вам посетитель! Ждёт… Я сказала, что вы уже едете… При этом она излучала такое счастье, словно посетитель — к ней! И не просто посетитель, а принц! И не просто в гости зашёл, а замуж зовёт! Интересно… Ну, не совсем принц, но почти — Кира. С полным пакетом гостинцев и виновато-рассеянным выражением лица. Антон от неожиданности — он в процессе формирования новой дружбы в серьёзных разговорах и думать о нём забыл — тоже слегка растерялся, возвращаясь в прошлое, но, наконец, и обрадовался. — Ну и отлично! — доктор подытожил встречную мизансцену. — С ним и уедешь. Вы нас… э-э… Кирилл, да, спасибо, подождите ещё пару минут. С вашим другом всё не так плохо, как вы думали, судя по пакету. Праздновать сбережённую жизнь товарища и проводить разбор полётов будете уже не здесь… Видно было, как виноватое беспокойство схлынуло с Кирилла, и он повторил в точности: — Ну и отлично! Спускайся — я в машине… Подхватил пакет, достал оттуда самый яркий апельсин и, очаровательно улыбаясь, подарил медсестре. Та, смущённо глядя на доктора, покраснела, но видя улыбку шефа, взяла. Кира подумал секунду и достал ещё и шоколадку. Ещё подумал и поцелуй ей всё же сделал воздушным, а не в руку и, тем более, не в щёчку. Глава 13 Антон вкратце рассказал в машине Кире историю своего геройства, уже и так тому известную после звонка жены подруге Светке. Однако Кира сам для себя неожиданно — сказывалась то ли постбанкетная похмельная стыдливость, то ли неудобство за своё всегдашнее благополучие, а скорее, и то и другое — заявил: — И что, Светка тебя не навестила? Вот крыса! Антон, вспомнивший о некой Светке только в процессе своего рассказа, резонно возразил: — Как она навестит-то? У неё и телефона моего нет… У нас не было сцены прощания с продолжением… Не успели. Тем и ограничились. Кирилл теперь тем более уже не стал рассказывать, что Светка, по словам его жены, впечатлилась Антоном и собиралась его навестить, повод-то — ранение — вполне приличный для порядочной женщины. Может даже сегодня бы и пожаловала с визитом милосердия… Но как теперь сказать-то?! После вопроса-недоумения и, тем более, «крысы»? Киряша даже выругался на себя мысленно за своё наигранное участие (не дай бог, Антон «раскусил»!), целью которого было очевидное мелочное самовыпячивание, поблагодарив друга в конце за то, что Светка ему по фигу. Заехали по пути в магазин. Кира взял коньяк. Машину во дворе у дома Антона припарковал так, чтобы уже не брать её сегодня — мол, «пить будем много и душевно». И вообще, во всём его поведении Антон улавливал какую-то вину. Поначалу это трогало. Но когда Кира участливо стал пытаться облегчить «раненому» заботу о закуске, то не выдержал постигшего раздражения: — Что случилось? Чё ты суетишься? Как будто Родину случайно предал… Сядь! Я не инвалид. Киряша натужно ухмыльнулся. Сначала чокнулись за благополучный исход. Следом почти сразу — за здоровье. Ну и пошло… Бульканье, чавканье… Разговоры… Сигарета, зажигалка… Всё — как обычно, вроде… Но Антон так и остался с тем же раздражением, которое всё труднее удерживалось в жёстком волевом плену, растворявшемся этиловым спиртом. И вот оно… Случилось! То, к чему, как оказалось, всё и шло — мысли, ощущения, эмоции… В очередной раз возвратившись из туалета, Кира вдруг поменял лицо на пятно. Бледное, невыразительное, бессмысленное. На нём были точки — глаза, шевелящаяся дырка — рот, отростки по бокам — уши… Но это было пятно, а не лицо! Такое же, как там — в горздраве утром — пятнадцать пятен. Антон даже головой потряс — не помогло. Сходил умылся, утёрся, глянул, вернувшись — пятно. Впрочем, против света смотрел… Щёлкнул выключателем, но искусственный свет не пересилил естественный. Пришлось убеждать себя, что это алкоголь, смешавшийся с наркозными последствиями. Задумавшись и выстраивая в пьянеющей голове эту единственную версию-объяснение, очнулся только когда тоже пьяный Кира в паническом испуге уже всей пятернёй больно хватал его мясистую кожу на запястье: — Антон! Антон! Тоха!!! Что с тобой? Очнись! Малой встряхнулся, поболтал губами, как верблюд. Увидел то, что хотел — лицо, слава богу: — Всё нормально… Нормалёк… Нагрузило чё-то… — Отъехал-то куда? Так смотришь… Странно… Страшно даже. Глаза — стеклянные! И сразу же пьяно шутя — Кира бывает молодцом: