Горячка сошла и с опера: — Никак нет, не присутствовал, тэ-эрищ пАлковник. Но и без этого знаю точно — окно его кабинета было открыто, слышно было хорошо. А я ещё и поближе подобрался, как она зашла… залетела, в смысле… Чуть ли не на метле. — Ну-ну! — Полковник не обратил внимания на метафоричность. — В чём суть-то? — За мужа она вступилась… Полковник, не стесняясь, выразил лицом изумление — опять в высшей степени. — …Мол, какого хера ты его пасёшь, гнида! Кто ты такой?! Чё те надо?! Усунься, козёл! Опер так проникновенно докладывал, что, по-видимому, сам не заметил, как перешёл на блатной жаргон. — А с чего она взорвалась-то? — Так с того и взорвалась, что наш объект её мужа пас! Я ж докладывал…Она упомянула, что он ей что-то такое прислал…Цветы, типа, она сказала, — это благодарность персоналу за уход за тобой… За ним, в смысле, за объектом… А ты, мол, другу своему козлишь… — Йес! — Полковник сделал жест, как будто забил шайбу в ворота. — Я же говорил, — помнишь? — что он Кирилла с медсестрой на телефон щёлкнул. Вот и послал… А она… Ну, баба! Он одобрительно скривил губы, показал оперу восхищенный взгляд и согласно покивал головой. — Дальше. — А всё. — Объект что? — Тишина. Закончил приём граждан, закрыл кабинет и пошёл домой… Да! По дороге зашёл в магазин. Долго стоял в спиртном отделе… То ли выбирая, то ли прицениваясь… Но потом решительно развернулся и вышел. — Значит алкоголя не взял? — Никак нет. — Пошло дело… Полковник, будто в подтверждение своих слов, и сам заходил по кабинету. Сделал знак оперу, чтоб тот сидел, не подпрыгивал — не сбивал мысль. Повторил ещё раз: — Пошло дело… Остановился напротив. — С Дианы глаз не спускать! Теперь она — твой объект… Прежний объект, конечно, главнее, но… Полковник снова показал свой взгляд оперу. Глаза начальника горели. — …Но он рядом с ней и проявится! Он теперь очень скоро покажет себя… От любви до ненависти один шаг, как говорится… И мгновенно сделал лицо строгим — опять в высшей степени. Даже не строгим, а суровым — опер успел поразиться столь быстрому преображению и подумать в восхищении: «Настоящий Полковник!» — Мы на пороге событий… Трагическими они станут или только драматическими, зависит от вас, тэ-эрищ оперуполномоченный. Вы меня понимаете? Тут уже не встать было никак нельзя. — Так точно, тэ-эрищ пАл-ков-ник! Начальник, не давая развиться губительной в восприятии привычке, снова поменял интонацию: — Пасёшь Диану вплоть… Вплоть до… Спать бы с ней ложиться! Опер сально заулыбался. Но сильно разулыбаться не успел — полковничьи глаза похолодели так, что в ушах лёд зазвенел. — Если с ней что случится — ты будешь виноват. Ясно? — Так точно! У опера сердце замёрзло, но он всё же спросил — не по уставу: — Вы полагаете, тэ-эрищ пАл-ков-ник, что объект… в смысле, прежний объект пойдёт на крайние меры? Полковник потеплел в живом раздумье: — Не исключено. Он, похоже, псих…Параноик… Или маньяк… А тут ревность такая… Да ещё с отповедью… Он теперь не любить её хочет… А убить… И съесть! — А он что, людоед? — опер буквально отреагировал на сомнительную шутку. — Если ещё нет, то в случае с Дианой точно станет! Начальник, будучи предельно серьёзным в своих шуточках, подобрался, побудив подчинённого встать смирно. — Докладывать постоянно. Свободен. И как только опер вышел, Полковник снял трубку служебного аппарата. Подумал пару секунд и положил обратно. По телефону договариваться с коллегами из техотдела о незаконной прослушке чужого телефона было не только небезопасно (по такой же самой причине), но ещё и в высшей степени цинично. А Полковник в душе был всё-таки романтик. Сам пошёл. Ножками. Ход дела уже не предполагал наличия у Полковника свободного времени. Обстоятельства требовали немедленного личного участия. Глава 25 Странно, но в отличие от обычных людей, мучающихся бессонницей на нервной почве, Малой, присев на диван у себя дома, тут же захотел прилечь, а улёгшись — вздремнуть. И не задремал, а уснул, даже не вспомнив о правиле не спать на закате. Антон к концу дня и сам не мог определить, заведён он всё ещё устроенным Дианой сколь скоротечным, столь же и ярким скандалом или уже утомлён переживаниями по его поводу. Антон не хотел анализировать своё душевное состояние — ему было лень. Он просто уложил голову на подушку, закрыл глаза и при свете уже уставшего, но ещё бодрого дня, под жужжание и шипение телеящика сразу уснул. Спал он, впрочем, неспокойно — так, когда даже во сне понимают, что текущий теперь сон не забудется с пробуждением. А снилась ему Диана… «Кто бы мог подумать?!» — иронично воскликнет некий скептик и циник из числа читателей. Но… Тут важно не кто, а как! Антон даже мучился в сонной претензии, что, мол, нет бы явилась во сне последняя Дианина улыбка на крыльце её подъезда, нет бы — промелькнувшая в её газах искорка ответного к нему (как раньше — во время их романа… романчика!) интереса. Так ведь нет! Ему снилась злобная и расчётливая стерва, хохотки смеха которой над ним гремели в спящих ушах, как удары молотка по листу железа. Жесть, одним словом! Антон понимал во сне, что ей нехорошо, что у неё приступ, она не в себе — ей надо дать успокоительного… А его нет. И тогда он хочет успокоить её психоз собой — обнять её нежно, прижать к груди, прошептать ей что-то ненавязчиво ласковое, поцеловать её по-отечески или по-братски в лобик… Хочет, но не может! Не может приблизиться к ней… Вот же она! Шаг только ступить — и рукой можно дотянуться до плеч, до головы, до лица…Он и ступает шаг — всё то же. Другой шаг — она там же. Не дотянуться ему, это понятно. А она так и смеётся — железные шары в пустую жестянку бросает… И слышать это становится невыносимо. Сначала от боли в ушах и голове, потом от злости на эту боль, и в конце концов — на неё, сумасшедшую, как на источник этой боли. И просыпается Антон в осознанном желании проснуться, когда он уже кричит ей во сне: «Да заткнись ты, дура безмозглая!» Одновременно в реальный мир открылись не только глаза, но и уши — вибрировал и сигналил телефон на столике у дивана. Не глядя кто, нажал ответ. — Да. — Слушайте внимательно, Антон Малой, что и как вы должны сделать завтра утром в пять часов…