И в следующий момент поразился тому, как широко и быстро дверь распахнулась от легкого толчка. И тут же мгновенно отреагировал на удар ногой в пах — резко крутнувшись на месте, чтобы уйти с линии атаки. Однако прием получился не совсем чисто — нога, обутая в тяжелый ботинок, все же задела левое бедро Савичева. Однако он смог контратаковать именно левой ногой — ответив противнику его же «любезностью», ударом в пах. Конечно, босая нога способна нанести меньше повреждений, чем обутая. Но это верно при прочих равных условиях. Савичев же мог и босой ногой нанести противнику больше повреждений, чем так называемый средний человек обутой. Он ударил верхней поверхностью стопы, в каратэ называемой кин-гери, согнув пальцы — чтобы не повредить их. Ударил очень точно и сильно, направляя удар вперед-вверх. Противник Савичева — здоровый мордатый малый в милицейской рубахе с короткими рукавами, в бронежилете поверх рубахи, с укороченным АКС на правом плече, хрюкнул и опустился на корточки. Весь расчет омоновца строился на том, чтобы «вырубить», «отключить» Савичева сразу — заставить его согнуться, а потом наподдать в лицо коленом или опять же стопой, опрокинуть его. Не получилось. Все получилось, можно сказать, с точностью до наоборот. Тут поединок можно бы считать законченным — если бы Савичеву противостоял только один этот мент. А их было четверо — не считая участкового, скромно жавшегося к стеночке. О том, чтобы дотянуться до ручки двери и захлопнуть ее, не стоит и мечтать. Равно как и сожалеть о том, что поверил уроду участковому. Все без толку. Трое с автоматами и в «брониках», один придурок в форме с погонами капитана — участковый, один в гражданском. Этот, в гражданском, самый опасный — чутье Савичева никогда не подводило, не подвело оно его и на сей раз. Лицо — вернее, рыло — мужчины в гражданском показалось Савичеву знакомым. Ассоциации с кабаном просто сами по себе напрашиваются — сала на физиономии на два пальца и рыжеватая неопрятная щетина. И взгляд, мягко говоря, странноватый. Таким взглядом, как этот тип, мог смотреть либо наркаш, обкурившийся анаши, либо дефективный. То есть, его в любом случае стоило опасаться. А если еще учесть, что в руке этот тип держит пистолет, и пистолет этот нацелен тебе в низ живота или в бедро, опасаться стоит втройне. Три АКСа, тоже глядящих в лицо Савичеву вовсе неласково своими дульными срезами, не так опасны, как черный «зрачок» «макара». Савичев чувствовал, что тип со свиным рылом и бешеным взглядом может нажать на спусковой крючок в любой момент. И он сделал то, что, казалось бы, противоречило условиям сохранения его безопасности. Сделал шаг назад. Отступил в прихожую и сказал: — Что там в нашей Конституции прописано насчет неприкосновенности жилища? — Я тебе, сука, сейчас покажу неприкосновенность! — взвизгнул тип в гражданском. — Руки за голову! — И не подумаю, — спокойно ответил Савичев, внезапно вспомнивший, где он видел этого стебанутого. Конечно же — на полянке в то злополучное утро первого сентября! Ровно две недели назад. Тогда этот тип был одет в милицейскую куртку. Именно он стрелял в Савичева — вернее, метра на два выше головы Савичева. Секундное замешательство Савичева, связанное с этим вспоминанием, дало возможность троим омоновцам ломануться в прихожую и атаковать хозяина корпусом в корпус — как это делается в регби или американском футболе. Савичев смог отреагировать, быстро отступив на полшага, но инерция трех тренированных тел весом по пять с половиной пудов каждое оказалась способной свалить Савичева на пол. Ловкий и сильный, он смог вывернуться, в две секунды оказаться сверху барахтающихся омоновцев. Но сильный удар по затылку чем-то тяжелым и твердым на какое-то время лишил Савичева возможности ориентироваться в пространстве. Нет, он не выключился полностью — его состояние скорее определялось как нокдаун. Но несколько драгоценных секунд, в течение которых Савичев не мог сопротивляться, решили исход схватки. На запястьях заломленных за спину рук защелкнулись стальные «браслеты». — Ох, какие же вы пошляки! — сказал Савичев. За что удостоился ощутимого пинка под ребра. Наверное, пнул его «обиженный» омоновец, пропустивший удар в пах. Потом две пары сильных рук подняли Савичева с пола и толкнули в гостиную — довольно ловко толкнули, так, что он оказался как раз у кресла. «Лучше сидеть, чем стоять», — гласит китайская пословица. Вернее, первая ее часть. Последняя часть к оптимизму не имеет никакого отношения: «Лучше умереть, чем лежать». Законченному пессимисту Савичеву эта пословица нравилась — от начала, до конца. Поэтому он и уселся в кресло. — Ох, какие же вы пошляки! — Савичев скривился от боли в затылке. Шишка гарантирована, хотя сотрясения мозга вроде нет — не тошнит пока, и головокружения особого не ощущается. — Поговори у меня, — проворчал тип в штатском. Чувствовалось, что он тут имеет самое высокое звание. — Поговорю, — кивнул Савичев. — Во-первых, я имею право на телефонный звонок. Во-вторых, кто-нибудь объяснит мне причины, по которым вы так нагло вломились в мою квартиру? — Объясним, — сказал капитан. — Вы Савичев Василий Витальевич, ведь так? — Спорить не стану. Именно так меня зовут. Ну и… — Вы подозреваетесь в покушении с целью убийства на Федяева Валентина Федоровича, — сказал капитан. — Нехилая задумка! — мгновенно отреагировал Савичев. — Раз уж пошла такая пьянка, я еще в одном убийстве признаюсь: телевизионщика Влада Листьева двадцать лет назад тоже я грохнул. Ну, и еще пару «мокрух» можете на меня повесить — добавить по вкусу, как пишут в кулинарных рецептах. — Остришь? — свиномордый мудак в штатском зловеще ухмыльнулся. — И не думаю, — возразил Савичев. И тут он увидел, что в гостиную из прихожей бочком проходит соседка сверху, старушка Мария Филипповна. Бабушке уже здорово за семьдесят, но старуха еще очень активная — даже сверх меры активная, из тех, про которых говорят «в каждую бочку затычка». И сосед Федя Бойков, тихий пьяница, отец двух беспутных девиц, тоже здесь зачем-то оказался. А вообще-то ясно — зачем. Мария Филипповна и Федя — понятые. Сейчас эти уроды станут «проводить обыск» — так, кажется, на их ментовском языке эти действия называются. Рыться в чужом белье, в чужих семейных альбомах, в чужих шкатулках с драгоценностями. Сейчас еще к вещам, в которых можно — как же, имеют право! — рыться, добавился персональный компьютер. — Эй, начальник! — Савичев намеренно обратился не к свиномордому типу в штатском, а к участковому с погонами капитана. — У вас так положено, будучи в чужом доме, хозяина в наручниках содержать? В гостях себя так не ведут. Капитан растерянно взглянул на свиномордого. Тот скривил жирную физиономию, обращаясь к одному из омоновцев: — Ладно, сними с него «браслеты». А ты веди себя тихо… хозяин, блин! Едва с Савичева сняли наручники, как зазвонил его мобильный телефон. — Это не сообщники, — пояснил Савичев, глядя на свиномордого. — С сообщниками я исключительно по интернету общаюсь. Свиномордый процедил: — Ты у меня договоришься. Савичев оставил этот комментарий без внимания и взял телефон. Едва взглянув на дисплей, он понял, что ситуация не так уж безнадежна. Ему звонит старший следователь городской прокуратуры. — Да, Михаил Юрьевич. Я просто тронут вашей заботой. Но получается так, что я Федяева вроде бы убил. Обыск в моей квартире сейчас собираются проводить. Кто? Я лично знаком только с участковым. Но одного из четверых неизвестных — он, кажется, главный — я как-то видел. Вместе с Федяевым, две недели назад. Нет, Михаил Юрьевич, я не мог ошибиться. А вот я ему сейчас трубку передам, он и представится. Свиномордый явно не мог похвастаться мгновенной реакцией. Руку за «мобилой» Савичева он начал тянуть как раз перед его заключительной фразой. Савичев, собственно, и фразу-то выдал для того, чтобы с достоинством выйти из положения. Жест, которым он, привстав из кресла, передавал телефон свиномордому, отличался изяществом и некоторым даже шармом. Зато в движении свиномордого сквозила плохо сдерживаемая ярость. — Да. Майор Вербин, начальник отдела уголов… Что значит превышаю служебные полномочия? Пункт пятый статьи сто шестьдесят пятой УПК никто не отменял! Да, именно исключительный случай! Между прочим, он оказал сопротивление при задержании! Я действую так, как считаю нужным! Потому что у меня есть информация из заслуживающих доверия источников. Я не могу сейчас прекратить оперативные мероприятия. Я должен вас поставить в известность в течение двадцати четырех часов и не более того — это во-первых. А во-вторых, я вам не подчиняюсь. Что значит?… Ну, это мы еще посмотрим! О чем это вы? Будьте уверены, с вашим Савичевым будут обращаться в пределах существующего законодательства. Ладно, господин старший следователь, отложим этот разговор до завтра. Утро, как говорится, вечера мудренее. Да-да, посмотрим, кто окажется прав. Савичев с удовольствием наблюдал за игрой цвета на рыле майора Вербина — нежно-розовый ровный цвет сменялся белым с нездоровыми пятнами («зефир бело-розовый»), потом кожа делалась кумачовой, а из кумачовой — багровой. А еще он думал, правильно ли поступил, сообщив Менькову о том, что опознал Вербина. Если у Вербина и были какие сомнения в том, что свидетель расправы с Алевтиновым представляет опасность не только для Федяева, но и для него лично, то теперь эти сомнения отпали. Но, с другой стороны, теперь об этом знает Меньков. А стоит ли Менькову доверять? Интуиция подсказывала Савичеву — стоит. Майор Вербин раздраженно сунул телефон в руки Савичеву — даже не сунул, швырнул. Только хорошо развитая реакция Савичева спасла «мобилу» от падения на пол. Связь с Меньковым, оказывается, не прервалась. — Василий Витальевич, — услышал Савичев в трубке голос старшего следователя, — я настоятельно советую вам не реагировать ни какие провокации. Делайте то, что вам прикажут. Продержитесь до утра. Вы очень правильно поступили, позвонив мне и предупредив. До завтра. Любой бы на месте Савичева не то что воспрял — просто воспарил бы духом. Однако как пессимист по жизни, Савичев знал, что надежда в подавляющем большинстве случаев — не более чем иллюзия. Он чувствовал, что свиномордый майор Вербин заранее приготовил для него кучу пакостей. И вмешательство следователя прокуратуры способно лишь смягчить удар, который свиномордый майор нанесет. Пессимистические ожидания оправдались очень скоро. Появившийся вместе с Филипповной и Федей тощий вертлявый тип в штатском — шестой по счету мент в квартире — громко произнес: — Понятые, подойдите, пожалуйста, сюда. Савичев на пару минут превратился в оптимиста — подумал, что они нашли его нож. Конечно, выдавать этот нож за кухонный и уж тем более перочинный смысла нет. Однако и вменить Савичеву применение этого ножа в каком-то преступлении менты не смогут. — Савичев, вы тоже подойдите сюда. Савичев встал из кресла и вышел в прихожую. Тощий вертлявый тип в штатском, встав на табуретку, руками в тонких резиновых перчатках вытаскивал что-то с антресоли над дверью в кухню. Савичев уже не помнил, как давно он пользовался этой антресолью. Точнее, не сам он — его бывшая жена. Она там хранила пустые стеклянные банки для солений и варений. — Понятые, смотрите, я при вас достал эту коробку, — сказал вертлявый. «Ни хрена не при вас, — мысленно возразил Савичев. — Ты им полностью закрыл обзор. Ты из-за пазухи мог хоть три кило героина вытащить и на антресоль засунуть, хоть пистолет-пулемет». Но вслух он ничего не сказал, спокойно ожидая дальнейшего развития событий. А события развивались так, как пессимист Савичев, в общем-то, и предполагал. Спрыгнув со стула, вертлявый показал Филипповне и Бойкову небольшую картонную коробку, закрытую и заклеенную скотчем. Отодрав скотч, он открыл клапан наверху коробки, заглянул в нее и, не сдержавшись, присвистнул. Потом поочередно поднес коробку едва ли не под нос Филипповне и Бойкову. Филипповна заполошно взвизгнула: — Ой, батюшки, что делается!