— Простой сыщик знает о поэте Бродском! Не все так плохо. — Я не простой сыщик, я — старший следователь. И ем огурцы из банки, хотя голова моя в банку не пролезает. — Это юмор армейский, ментовский или?… — Или. Следственного комитета. — Угу, ясно. Кстати, в воскресенье утром я столкнулась с агрессией, конечной целью которой наверняка является нанесение вреда другому в любой форме. Незначительный вроде конфликт, но ты на всякий случай номерок этот пробей, — она обращалась к Менькову. — Прошу не праздного любопытства ради, но социологических исследований для. Просто мне, не такой уж слабой женщине, интересно, откуда такие уроды происхождение ведут. Татьяна раскрыла сумочку, лежащую на столике рядом с ней, достала визитку, на обратной стороне которой было написано «Lexus RX» и цифры с буквами — регистрационный номер. — Так вот, — продолжила она. — Еду я по Краснодарской, движение там не очень чтобы оживленное. Передо мной идет автобус. Не идет — плетется. На очередной остановке я решаю его обогнать. Чуть из-за него высунулась — непруха. По встречной полосе какой-то шустряк тоже идет на обгон. Ладно, я чуть притормозила, подождала, когда автобус отъедет. Только тронулась — жжах! — подрезает меня этот «Лексус», тормозит передо мной. Вываливаются двое. Один — типичный «браток». Бритая башка, кроме обычных перстней на руках еще и наколотые — явно товарищ с прошлым. Другой — пацан лет семнадцати-восемнадцати, правда, крупный, здоровый. «Браток» подходит к, моей машине, наклоняется к окошку — расстояние между нашими головами сокращается сантиметров до тридцати — и говорит: «Ты че творишь, коза?» Я сдержанно интересуюсь, какие у него могут быть претензии ко мне. Он объясняет — уже с применением ненормативной лексики, что я, дескать, перекрыла ему движение, когда он собирался идти на обгон, и тут же резко затормозила, создав аварийную обстановку. Я ясно чувствую запах алкоголя — скорее всего, пиво. Четко и пока сдержанно объясняю, что я даже не приближалась к осевой линии. А если он купил права только на прошлой неделе, то это его проблемы. «Проблемы будут у тебя», — заявляет он. «Неужели? — искренне удивляюсь. — Какие же?» «Большие», — тупит этот бык. Я: «Ты решил письками со мною помериться? Тогда должна тебя сразу огорчить: ты проиграл». У него челюсть отвисла — не привык «браток» к нестандартным ходам. Но запоздало выдавил из себя: «Как это?» «А так, — отвечаю я, — что мой клитор больше твоей письки». Меньков от восхищения даже рот раскрыл, потом расхохотался. Жена его изобразила притворный ужас на лице и прикрыла рот ладошкой. Отсмеявшись, Меньков констатировал: — Ну, мать, ход в самом деле нестандартный — ход психоаналитика. И на этом все закончилось? — Нет, не на этом. «Браток» за дверцу ухватился. Я ему спокойно: «Еще один перстень хочешь наколоть? Устрою. В лучшем виде». Тут подбегает его дружок и нагло так заявляет: «Это еще неизвестно, кто кому что устроит. Поспишь у параши, отучишься наглеть». Я запускаю движок, сдаю немного назад, вытаскиваю из сумки «мобильник», делаю два снимка — позже тебе на комп сброшу — объезжаю их и отправляюсь по своим делам. «Пробить» номера «Лексуса», разумеется, оказалось парой пустяков. Владелец — и в самом деле из бывших «братков». В середине девяностых, что называется, бандитствовал потихоньку — в ранге «торпеды» или «быка». Схлопотал срок — пять лет общего режима. После освобождения, как ни странно, «поднялся» — занимаясь уже рэкетом, который можно назвать «мягким». Пожалуй, этот род деятельности с натяжкой можно назвать и рейдерством. Но бывший «браток» так и оставался на подхвате, не «шестеркой», конечно, но по «братковой» табели о рангах, пожалуй, выше звеньевого не поднялся. — Однако же и этого хватило на «Лексус», — задумчиво произнес Меньков, перед тем, как позвонить другому своему старому приятелю. — Кто же его крышует? А «крышевал» бывшего «братка» бывший мент, вышедший на пенсию в звании полковника и оставивший хлебное место в областной «управе» — он там занимался снабжением. Не по своей воле, конечно, оставил — в результате очередной кадровой перетряски. Теперь бывший мент стал бизнесменом — отнимал фирмы и фирмочки посредством рейдерских «наездов» и с помощью юристов-крючкотворов. — Дерьмо, — констатировал Меньков. К ситуации это определение вовсе не относилось. То есть, оно относилось к ситуации в более широком смысле — к тому, что бывшие менты имеют в подчинении бывших «братков», «отмотавших» срок. Меньков позвонил Рябинину, работавшему в «уголовке» городского отдела внутренних дел и попросил слегка «прессануть» наглеца, а заодно и выяснить личность попутчика или напарника «братка», угрожавшего Татьяне перспективой спать возле параши. Наглеца «прессанули». Грозили крупными неприятностями: «В лучшем случае отделаешься штрафом. В худшем — схлопочешь срок за (угрозы убийства — Статья 119. Угроза убийством или причинением тяжкого вреда здоровью — лишением свободы на срок до двух лет). За разбой сидел, теперь пойдешь по другой статье — для разнообразия. А то пятнадцать лет уже на свободе гуляешь — соскучился по киче, поди». Наглец, несмотря на свою «крышу», повел себя неожиданно смирно и покладисто: предложил замять недоразумение, компенсировав женщине нанесенную ей обиду хоть в виде извинения, хоть материально, хоть первое и второе вместе. А что касается пацана, бывшего в тот день вместе с ним, то он не при делах и вообще он сын влиятельного милицейского начальника. Узнав, чей сын угрожал Татьяне парашей, Меньков даже изумился: — Пословица не зря молвится — яблоко от яблони недалеко катится! Сын майора Вербина. (Кстати, Рябинина этот факт совершенно не удивил). Просмотрев один из файлов, оставленных Татьяной, Меньков получил еще одно подтверждение пословицы — внешне Вербин-сын являлся почти что точной копией Вербина-отца. Разве что с небольшой поправкой на возраст — небольшой поправка получалась потому, что Вербин-старший выглядел слишком уж моложаво, наверное, и бороду трехдневную поэтому завел. Меньков, по своей обычной привычке копаться во всем досконально, проверил, чем же этот наглый оболтус занимается. И поразился — наглый оболтус учился в одиннадцатом классе средней школы номер девяносто один города Приозерска. 14 Среда, 15 сентября Хорошее вино, хороший коньяк (арманьяк, виски) — все должно отстояться (или отлежаться), чтобы обрести нужные вкусовые качества. Внутрь бутылок или бочек, в которые эти благородные напитки залиты, извне больше ничего не поступает. Все изменения происходят внутри, используется только материал, заложенный раньше. Савичева давно занимал этот феномен — когда для изменения не нужно ничего, кроме времени. Сейчас с ним происходило то же самое — он чувствовал, что только время даст ему возможность понять, в какую ситуацию он попал и почему попал. Именно — «попал». Савичеву не нравилось это словечко из лексикона «братков» и «новых русских» — хотя лично он разницы между ними не видел. «Ну, мужик, ты попал!», «Ты попал на большие бабки, козел!» Три дня назад в него стреляли. А за два дня до той странной стрельбы он давал показания против Федяева, до смерти запинавшего несчастного инвалида Алевтинова. Теперь вот и Федяева убили. Оказывается. Еще вчера убили. Савичев узнал об этом сегодня все из того же «Штыка-пера». Можно связать три события, следующих одно за другим буквально с интервалом в два дня. А можно и не связывать. Хорошо, конечно, думать обо всем случившемся отстраненно: «связывать-не связывать» — особенно когда тебя это мало касается или совсем не касается. Но Савичев чувствовал, что его коснулось нечто. Он попал. Интуиция его практически никогда не подводила. Савичев сидел за компьютером и смотрел фильм «Однажды в Марселе». Фильм — драматичнее некуда. Вся мерзость жизни. Но «чернухой» это назвать нельзя. Талантливая режиссура, талантливые актеры. И еще чувство меры — у французов этого не отнять. Фильм этот Савичев просматривал уже не в первый раз — с интервалом в пару-тройку месяцев между просмотрами. Впечатления должны забыться. Как забывается вкус хорошего вина или виски. Алкоголики, пьющие каждый день напитки даже очень высокого качества, наверняка не получают удовольствия — если не считать ощущения эйфории от опьянения. Сегодня Савичев смотрел «Однажды в Марселе» — с компьютера, на мониторе с диагональю в двадцать два дюйма — и потягивал «Совиньон» вполне приличного качества. — Что ты обо всем этом думаешь, террористка? — он поднял взгляд от монитора на изображение Нины Риччи на стене. — Думаешь, что все это нехорошо кончится? Вообще ничего не думаешь? Молчишь? Ну да конечно, тебе бы только кусаться да царапаться. Кого это там принесло? Последняя фраза уже не адресовалась изображению кошки. Заливался, разливался соловьиными трелями звонок на входной двери. — Вот мудаки, всем что-то от нас надо, — зарычал Савичев, которого этот звонок сбил с элегически-трагического настроя. — Почему я ни к кому не хожу, почему я никому никогда ничем не надоедаю? А тут всякое чмо норовит свои проблемы на меня навешать. Террористка, а вдруг нас с тобою дома нет? Точно, нет нас! Ты-то вон где лежишь, а я… А я погулять вышел. О, наконец-то перестали звонить, чмошники. Он долил из бутылки остатки «Совиньона» в стакан, не спеша выпил. И секунд через двадцать опять услышал звонок. Но на сей раз звонил телефон. Трубку телефона Савичев решил таки снять. — Василий Витальевич, добрый вечер. Это опять ваш участковый беспокоит. Вы сейчас, как я понимаю, дома? Савичев мысленно обругал себя последними словами — идиот, зачем трубку снимал?! Тебе-то никто не нужен, тебе-то разве мог кто-то звонить по городскому? Вот если бы звонили по междугороднему — это другое дело. — Ну, дома, — с тяжелым вздохом сказал Савичев. — Хотя собираюсь выходить сейчас. Прогуляться. — Мне надо срочно поговорить с вами. Я у вас отниму, самое большее, пять минут. «Да уж, пять минут! Ты, мудила соленый, позавчера тоже про полчаса толковал, а в результате сколько меня промурыжили?» Тем менее, вслух он произнес: — Ладно, на пять минут я согласен. Но ни минутой больше. Где мы с вами встретимся? — У вас, конечно, — быстро ответил участковый. — Я уже в ваш подъезд вхожу. И отключился. — Как тебе это нравится, террористка? — спросил Савичев у изображения Нины Риччи. — Совсем не нравится? Знаешь, мне тоже это не нравится. Он выключил компьютер, стащил спортивные брюки, стал натягивать джинсы. И тут в дверь опять позвонили. Не так настойчиво, как несколько минут назад, скорее деликатно даже. — Иду, иду! — прокричал Савичев, прекрасно зная, что снаружи его вряд ли услышат. Он уже двинулся было по прихожей в направлении входной двери, как вдруг… Конечно же, все дело в его развитой интуиции. Опасность! Как он раньше не связал эти три последовательных события — наглый, продолжительный звонок в дверь, потом, буквально через минуту, звонок участкового по телефону, а потом, буквально через пару минут, опять звонок в дверь. «Я уже в ваш подъезд вхожу» — а если бы меня дома не было?! Почему бы тебе не позвонить за полчаса до встречи, пусть она даже и продлится не более пяти минут? Откуда такая уверенность — «Я уже в ваш подъезд вхожу»?! Савичев схватил со столика мобильный телефон, быстро нашел в контактах телефон старшего следователя следственного управления Менькова, нажал на кнопочку вызова. В дверь опять позвонили. Теперь соловьиная трель звучала дольше. — Иду, иду! Нет, это я не вам. Михаил Юрьевич, это Василий Савичев, свидетель по делу… Ага, вы меня сразу узнали. Вот что, Михаил Юрьевич, если я вам не перезвоню минут через пятнадцать-двадцать, значит, со мной приключилась крупная неприятность. Откуда звоню? Да пока что из дома, из своей квартиры. Он сунул телефон в карман джинсов и решительно отпер замки на внутренней двери. Затем выглянул в смотровой «глазок» на внешней двери. Участковый. Тот самый, румяный и пухлолицый. «Может быть, я погорячился, позвонив Менькову? Теперь-то он уж точно меня в «психи» запишет — устроил панику на ровном месте». Савичев отпер замок на внешней, укрепленной двери, слегка толкнул ее и…