Когда мы поднимаемся на холм, я бормочу: — Со всеми этими вещами, похоже, ты переезжаешь к нам. — Мы должны быть женаты, чтобы я могла это сделать. Улыбка появляется на моих губах, но я подавляю ее. Нет. Ни за что. Я начинаю придумывать, как отправить ее к Фрэнки или Томми. У него есть дополнительная спальня, если только Джио там не остановился. Хотя, зная самого шикарного Коста, у него наверняка есть номер люкс на курорте. Когда мы возвращаемся в дом, хвосты Птички и Лося виляют. Один большой. Один маленький. Оба дружелюбные и преданные. Оба свежевымыты и носят на шее плетеные красные, белые и зеленые ленточки, оставшиеся от марафона по упаковке подарков, в знак благодарности от мисс Рождество. Вечнозеленая гирлянда обвивает перила. Перед окном светится елка. На столешнице стоит тарелка с печеньем. Айви уже оставила слишком большой след в моем доме. В моей жизни. В моем сердце. После того как разжигаю огонь и подбрасываю несколько поленьев, я говорю: — Нам нужно поговорить. Наполнив шкафы продуктами из города, она замирает, затем медленно опускает руку и поворачивается. — О чем? Я скрещиваю руки перед грудью. — Ты пытаешься сделать жизнь похожей на один из тех фильмов «Холлмарк», которые смотрит Фрэнки. — Мне хочется верить в рождественские чудеса. — Судя по тону ее голоса, она чувствует, что что-то не так. То, что катится к нам и набирает обороты со вчерашнего вечера. Пора оттолкнуть ее с дороги, подальше от меня. — Айви, я не уверен, что мы... я увлекся. Девушка не двигается. — Что? — медленно спрашивает она. — Это. Мы. Боюсь, что ты возлагаешь слишком большие надежды. Ты ищешь родственную душу. Идеального партнера. Я не такой. — А я уже сказала тебе, что я за женщина и чего хочу. Настоящей любви. Защиты. Дружеского общения. Ты подходишь по всем пунктам. О, и давай не будем забывать о работе по дому, совместных ужинах, уютных посиделках у камина. — Веселье наполняет ее голос, как будто, если она будет говорить достаточно воодушевленно, я соглашусь на эти условия. Проблема в том, что мелкий шрифт говорит о том, что я все это разрушу. Сожгу в пепел. — Я же говорил тебе. Это не я. — У тебя есть однояйцевый близнец и вы поменялись местами? Или твоя предыдущая девушка требовала больше, чем ты мог дать? — Что-то вроде этого, вообще-то. Она складывает руки перед грудью. — Пожалуйста, поделись. Вот так. Я собираюсь подлить масла в огонь. Слова обжигают мой язык, не успев вырваться изо рта. — Моя школьная подружка, Кимми, порвала со мной на выпускном вечере. Она давила на меня на вечеринках. Попала не в ту компанию. Наркотики и алкоголь. Все в таком духе. И хотела более близких отношений. Когда я сказал «нет», она сказала, что я никогда не найду никого другого, похожего на нее. Кто любил бы меня так же сильно, как она. — Мой голос понижается, когда я добавляю: — Она сказала, что надеется, что я всегда буду один. Была уверена, что так и будет, потому что я большой, тупой дурак. Ни на что не годный. Кусок... — Ты слышишь себя? — Она прокляла меня, Айви. Девушка приподнимает бровь. — И ты в это веришь? — Когда я видел ее в последний раз, она стала алкоголичкой и попала в тюрьму за попытку ограбления винного магазина. Я пытался ей помочь. Она даже не узнала меня. — Видишь? Как мы и обсуждали прошлой ночью, ты поступаешь правильно. Помогая кому-то в трудную минуту. Но это не так. Я бросаю полотенце, которое держал в руке, на прилавок и оно падает на пол. Я даже это не могу сделать правильно. Выбегаю из дома и направляюсь в сарай. Топчусь там, звеня инструментами и швыряя случайные предметы, мои эмоции на грани, я неспокоен. Ненавижу это чувство, когда не могу полностью овладеть собой. Я мог бы покататься на снегоходе. Мог бы просто уехать и не оглядываться. Айви может жить здесь. Неважно. Снег хрустит под сапогами. Зачем Айви последовала за мной? Мне нужно побыть одному, потому что реальность такова, что я заслуживаю одиночества. Бросаю гаечный ключ, который следовало бы положить обратно в ящик для инструментов, на рабочий стол, и он с громким лязгом отскакивает от металлических тисков. Стоя в дверном проеме, Айви вздрагивает, как будто ее ударили. Это не так. — Что с тобой случилось? — Ее голос мягкий, совсем не осуждающий. И мне хочется сгореть от стыда, обжигающего до мозга костей. Провожу рукой по лицу. Ты случилась со мной. Вместо этого я говорю: — Мы не можем этого сделать. Это не сработает. Ты заслуживаешь лучшего, чем я. — Лучшего, чем тайный Санта, выращивающий елки, дровосек, разносчик пиццы и экстрасенс? Ты должен повесить вывеску в городе с такими разнообразными услугами. — Что ты имеешь в виду под экстрасенсом? — Ну, ты каким-то образом знаешь, чем все это закончится? — Она резко выдыхает через нос. — Да, знаю. — Вот оно. Как лавина, которую невозможно остановить, я собираюсь показать ей самую уродливую рану. Рассказываю ей о том, как однажды ночью мы с Айзеком были на дежурстве. Патрулировали район, где были враги. — Я был измотан. Вырубился. Только один из нас дожил до рассвета. — Мой голос ломается, и я не могу заставить себя произнести последнюю часть. Мое сердце замерзло после этого. Айви медленно подходит ко мне, как я двигался к Птичке, когда заметил ее во дворе. Она обхватывает меня руками и не отпускает. И я оказываюсь на грани того, чтобы выпустить все эти сдерживаемые эмоции. Наконец, она говорит: — Я вижу, что ты просто пытаешься меня отпугнуть. Я многое повидала, Лука Коста. Не войну, к счастью, но всяких людей. Я буду смелой, мужественной. Собравшись с силами, я делаю глубокий вдох. — Лука, ты можешь не осознавать этого, но я думаю, что ты борешься с чувством вины выжившего. Но внутри тебя присутствует дух Рождества. Я надеюсь, ты поймешь это, пока не стало слишком поздно, и решишь, что собираешься делать дальше в своей жизни. — Нежно поцеловав меня в щеку, она поворачивается и уходит. В тот момент, когда она переступает порог сарая, оставляя меня одного, эмоции, копившиеся несколько лет, наконец, вырываются наружу. Тяжесть наваливается на мою грудь, когда я прислоняюсь к верстаку, удивляясь, как такой сломленный человек мог встретить такую совершенную женщину. Женщину, которую я не заслуживаю. Чувство вины за потерю Айзека давит на мою грудь, как каменная глыба. Вдох за вдохом, я пытаюсь отпустить это, снять с себя тяжесть. Вдалеке Птичка лает четыре раза, указывая на то, что кто-то находится на территории. Хорошая девочка. Шаги приближаются, и я выпрямляюсь, не желая, чтобы Айви увидела меня таким уязвимым. Вместо этого в дверной проем заходит другая женщина с черным шарфом на голове. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает она. Я вздрагиваю. — Мам? Что ты здесь делаешь? — Пришла навестить свою новую невестку, но застала ее в доме в слезах. А у Фрэнки начались схватки. Я пришла за вами. — Ты проделала весь этот путь пешком? — Я практически пешком добралась до этой страны из Италии. Думаешь, я не справлюсь с небольшим количеством снега? — Здесь есть медведи. Она ворчит. — Это они должны бояться меня. Я борюсь с ухмылкой, потому что она права. — Что ты сделал, чтобы разбить сердце этой женщины? — В том-то и дело, мам. Это мое сердце разбито. Ее кулаки сжались, словно она готова драться за меня. Она вполне могла бы сразится с медведем. — Нет, мам, Айви ничего не сделала. Она удивительная. Прекрасная. Она ‒ все. — А, понимаю. Все еще бередишь старую рану. — Мама прищелкивает языком в знакомой мне манере. Она хочет сказать, что позор в том, что я все еще цепляюсь за рану, а не за сам источник раны. По крайней мере, на это указывает слияние ее присутствия и голоса Айзека в моей голове. — Да, — говорю я, благодарный за то, что она понимает.