Я так рассыпалась в благодарностях, что не заметила, как мы одолели последний поворот проселочной дороги, а за ним показалась гостиница. То, что я увидела, на первый взгляд вряд ли заслуживало такого названия. Раньше это были два квадратных двухэтажных дома. Соединенные вместе, они образовывали длинное приземистое здание. Строение справа было обычным жилым домом, большим по деревенским стандартам, возможно из пяти комнат. Второе – деревенский кафенейон, или кофейня. Большая комната в цокольном этаже с распахнутыми ставнями была открыта на улицу и выполняла теперь двойную роль – деревенской кофейни и гостиничной столовой. В одном углу этой комнаты – изогнутая стойка со штабелями фаянсовой посуды и стаканов и с полками для бутылок позади нее. Между кофеваркой и лоукомафес – стойкой – было несколько изысканных пирамид фруктов. Дверь в задней части комнаты, по-видимому, вела в кухонные помещения. Пол в ресторане был дощатый, чисто вымытый, стены побелены, как в деревенской кофейне, но белые полотняные скатерти накрахмалены, и на некоторых столиках – цветы. В конце здания, снаружи, у внешней стены ресторана, была каменная лестница, она вела в комнаты наверху. Как видно, ею пользовались – выщербленные ступеньки побелены, на каждой стояло цветущее растение: вьюнок с длинными голубыми колокольчиками, спускающийся до низа стены, алые герани, разноцветные гвоздики, от глубоких ярких тонов до перламутрового румянца тихоокеанской раковины. Стены здания были недавно побелены, а все подлежащие окраске детали выкрашены в синий цвет. Все это производило эффект простоты, свежести, а цветы, деревья тамариска за домом и поблескивание моря вдали придавали этому виду настоящее очарование. Георгий с шумом поставил мой чемодан размашистым движением, которое с успехом скрыло его облегчение, и позволил без особого труда уговорить себя принять пять драхм. Чувство собственного достоинства – палликарас – заставило его скрыть свой восторг, и он степенно удалился в сопровождении носящейся вокруг него Ариадны. Но я видела, как, не успев исчезнуть из поля зрения за стеной первого здания, он пустился бежать. Новость уже обрела крылья. Георгий оставил меня у края крытой террасы, которая была построена вдоль фасада гостиницы. В тени ее, за решеткой для вьющихся растений, было установлено несколько маленьких металлических столиков, где, очевидно, любили сидеть старейшины деревни. Этим утром трое из них были здесь, двое играли в триктрак, третий внимательно наблюдал за ними. За столиком рядом с ними сидел, качая ногой, юноша и курил. Он поднял глаза и посмотрел на меня с интересом, старики же не удостоили вниманием. Когда я направилась к главному входу, юноша повернул голову и что-то крикнул. Мужчина, который до этого был где-то позади столовой, быстро прошел ко мне мимо игроков в триктрак. – Вы, должно быть, мисс Феррис? Выговор был чисто английский. Значит, это Тони. Я с интересом посмотрела на него. Тони был молод, лет около тридцати, трудно сказать, с плюсом или с минусом, среднего роста, худенький, в движениях его была своего рода грация, которую обычно связывают с балетом. Светлые волосы, тонкие и прямые, были несколько длинноваты, но безукоризненно расчесаны. Лицо узкое, умное, глаза голубые. Он был в отличных джинсах в обтяжку и белоснежной рубашке. Улыбка у него была обаятельная, а мелкие ровные зубы похожи на молочные. – Да, – сказала я. – Здравствуйте. Вы ожидали меня сегодня вечером, не так ли? Я знаю, что появилась немного рано, но тем не менее надеюсь на ланч. – Рано? – Он засмеялся. – Мы как раз собирались обратиться в полицию для розыска. Вы только представьте себе! Мисс Скорби думала… – Полицию? – В моем голосе, очевидно, прозвучал испуг, без всякой на то причины, и мне показалось, что в его глазах мелькнула тень удивления – сердце у меня неприятно екнуло, затем часто забилось. – Мисс Скорби? О чем вы? Моя кузина что, уже здесь? – Нет-нет. Она звонила вчера вечером. Она сказала, что яхту все еще задерживают в Патрах, но она доехала поездом до Афин, а там сумела попасть на самолет. – Браво! Значит, она попадет на сегодняшний автобус. Она приедет к обеду? – К чаю. Сказала, что не будет ждать автобуса, она решила, что путешествие на каике с овощами интереснее, да и приедет она раньше. – Легкая улыбка обнажила мелкие зубы. – Энергичная женщина. Она вот-вот будет. Лодка, как всегда, опаздывает. Я засмеялась: – Еще и появиться не успела, а уже показала, на что она способна! Удивительно! – Да, она считает, что хорошо все придумала. Она собиралась догнать вас в Ираклионе – вы должны были вместе сесть сегодня на автобус, да? – но вы уехали. Ей сказали, что вы уехали вчера и направляетесь прямо сюда. Он закончил с явно вопросительной интонацией. Мне, я надеюсь, удалось естественно объяснить: – Да, я действительно уехала из Ираклиона вчера и собиралась было сразу сюда и приехать. Но очень симпатичные американцы предложили подвезти меня, однако они решили остановиться на ночлег в Ханье и осмотреть там турецкий квартал. Так что добралась я сюда только сегодня, да мы и не спешили, ведь я не думала, что вы меня ждете. – Тогда все понятно. Мы особенно-то и не беспокоились, и, знаете, думаю, вы бы предупредили нас, если бы собрались приехать раньше. Сказать по правде, сомневаюсь, чтобы мы могли вас принять до сегодняшнего дня. – Все заполнено? – Нет-нет, ничего подобного. Но страшно заняты, знаете, так много дел. Мы пока только наполовину привели все в порядок. Вы пешком от дороги? – Да. Я попила кофе у моста, а потом дальше мне нес чемодан Георгий. – Идите, пожалуйста, распишитесь в Золотой книге, а потом я проведу вас в вашу комнату. Коридор представлял собой широкий сквозной проход через весь дом. На полпути у стены стоял старомодный стол со стулом позади него, на стене щиток с гвоздиками, на них – четыре ключа. Это была стойка портье. На двери рядом надпись: «Private»[14]. – Не «Риц»[15], знаете ли, – бодро заметил Тони. – Но всему свое время, расширяется со страшной силой. Уже целых четыре комнаты. Неплохо для Айос-Георгиоса. – Прелестно! Но как вы тут оказались, ведь вы англичанин, не правда ли? Книга посетителей совершенно новая, ее пустые страницы – как закрытые глаза. – Да, конечно. Меня зовут Тони Гэмбл, и я игрок по натуре, что вполне соответствует моей фамилии[16]. Но вы, как и все, можете называть меня просто Тони. Так вот, знаете, деньги тут можно заработать, при таком туристском буме, и гостиницы везде растут как грибы, правда здесь пока еще не очень, но вот построят сюда дорогу, и потекут настоящие денежки. Мы решили подготовиться к этому. И климат прекрасный, особенно для таких, как я… со слабыми легкими… – Он запнулся, быть может почувствовав, что несколько навязчив со своими объяснениями; потом улыбнулся, веко слегка дрогнуло. – «La dame aux camelias»[17], понимаете ли, и все такое. Вот что на самом деле заставило меня обосноваться так далеко от дорогого для меня дома старого священника. – Да, – сказала я. – Не повезло. Ариадна действительно говорила мне, что вы считаете Лондон нездоровым местом. Она, должно быть, именно это и имела в виду. Ну а здесь, мне кажется, очень мило, так что я желаю вам удачи. Мне тут писать, наверху? – Да, как раз здесь. – Хорошо ухоженный палец показал мне, откуда начинать первую строчку на девственно-чистой странице. – Вы знаете, дорогая мисс Феррис, что вы наша самая первая постоялица? Можете удостовериться, страницы пустые. – И не думаю сомневаться в этом. А как же насчет моего приятеля-датчанина, который направил меня к вам? Вам бы следовало попросить его расписаться, он довольно известен. – Я назвала его имя. – Ах да. Но он не в счет. Мы еще не были официально открыты, и Стратос принял его ради рекламы и потому что ему просто больше негде было остановиться. Мы еще красили. Я написала свое имя, постаравшись сделать этакий небрежный росчерк. – А англичанин? – Англичанин? – Он выглядел озадаченно. – Да. – Я взяла промокательную бумагу и приложила к написанному. – Дети говорили, что вроде у вас тут был англичанин на прошлой неделе. – А, этот… – наступила недлинная пауза. – Знаю, кого они имели в виду. – Он улыбнулся. – Это не англичанин, это был грек, знакомый Стратоса. Наверное, ребятишки слышали, как он со мной разговаривал. – Возможно, не помню точно. Вот. – Я подтолкнула к нему книгу. Он взял ее. – Никола Феррис. Очень милое начало для первой страницы. Спасибо. Нет, дорогая, он тоже не в счет, он даже здесь и не останавливался, просто заглянул по делам и уехал в тот же вечер. Пойдемте посмотрим вашу комнату. – Он схватил с гвоздя ключ, резко поднял мой чемодан и повел меня назад ко входной двери. – Вы сказали, что лодка должна прийти сейчас? – Да, в любую минуту, но знаете, как бывает. Наша гостья, конечно, будет здесь к чаю, – он усмехнулся через плечо, – позвольте вам сказать, одной заботой у вас будет меньше. Я сам готовлю чай. – О! Хорошо. Кузина любит чай. Но не я: у меня было время акклиматизироваться. – Акклиматизироваться? Вы хотите сказать, что вы здесь давно? – В его голосе прозвучал неподдельный интерес. – Больше года. Я работаю в британском посольстве в Афинах. Я бы сказала, что взгляд его был оценивающим. Он размахивал моим чемоданом, будто тот ничего не весил. – Так вы говорите на местном наречии? Сюда, дорогая. Мы поднимемся по наружной лестнице. Боюсь, она довольно примитивна, но это часть простого, естественного очарования нашей жизни. Я последовала за ним вверх по заставленным цветами ступенькам. Запах гвоздики был густой, как дым на солнце. – Я нахваталась немного греческого. – Мне пришлось решиться на это признание, ведь я повстречала детей, и он все равно узнает об этом; собственно, я и сама уже призналась, что говорила с ними. – Но это ужасно трудно, да еще алфавит… – извиняющимся тоном добавила я. – Я могу задавать простые вопросы, ну а что касается разговора… – Я рассмеялась. – На работе ведь большую часть времени проводишь с соотечественниками, я к тому же живу в одной комнате с девушкой-англичанкой. Но когда-нибудь я по-настоящему возьмусь за ученье. А вы? – О, моя дорогая, едва ли, этот греческий ужасен, уверяю вас. Я могу на нем изъясняться только в случае крайней необходимости. К счастью, у Стратоса английский худо-бедно сносный… Вот мы и пришли. Просто, но довольно мило, вы не находите? Декор – моя собственная идея. Изначально это была простая квадратная комната с грубо оштукатуренными стенами, скобленым деревянным полом и маленьким окном в толстой стене с видом на море. Теперь грубые стены были побелены с синькой, несколько новеньких соломенных циновок прикрывали пол, а кровать, на вид достаточно удобная, была застелена ослепительно-белым покрывалом. Солнце, уже почти полуденное, проникало косыми лучами через окно-амбразуру, ставни были раскрыты, занавески отсутствовали, но снаружи вилась виноградная лоза, и солнечный свет просеивался сквозь нее, украшая стены подвижным узором из теней листьев и усиков. – Жаль закрывать, верно? – сказал Тони. – Очаровательно. Это и есть ваш декор? Я думала, вы имели в виду, что сами его создали. – Можно сказать, что я не дал его испортить. Стратос настаивал на жалюзи и двухцветных обоях, чтобы это был дом как дом, уютный дом. – О, я уверена, что вы были правы. Э… Стратосом вы называете господина Алексиакиса? – Да, он хозяин, вы ведь знаете? Ваш приятель-датчанин рассказывал о нем? Довольно романтическая история про местного парня, заработавшего много денег, не так ли? Это то, о чем мечтают все эмигранты, выросшие в этих убогих крольчатниках, – вернуться домой лет через двадцать, приобрести недвижимость, осыпать деньгами семью. – А у него есть семья? – Только сестра, София, и, между нами говоря, здесь у Стратоса есть некоторые трудности. – Тони положил чемодан на стул и обернулся ко мне с видом человека, соскучившегося по милой сердцу сплетне. – Осыпать деньгами Софию – значило бы осыпать деньгами ее мужа, а наш дорогой Стратос ужиться не может со своим зятем. Да и кто сможет! Я тоже не скажу, что без ума от него, а уж мне так просто угодить, второго такого добряка не сыщешь. Помню… – Чем же он так плох? – Джозеф-то? Во-первых, он турок. Ну, не то чтобы я имел что-нибудь против этого, хотя некоторые люди в деревне считают, что даже болгары или немцы – лучше. А она, бедняжка, ведь все у нее было: и деньги, и уважаемый отец, чем не партия для хорошего критского парня? Нет, бросила все, уехала, вышла замуж за чужака – турка из Ханьи. Тот промотал и пропил почти все ее деньги, а сам палец о палец не ударит, только всячески ею помыкает. Обычное, знаете ли, дело, такая вот печальная история. И что еще, в церковь он ее не пускает, это уж совсем через край. Что же тут хорошего? – А что, священник не может помочь? – У нас нет постоянного священника, только приходящий. – Ах, бедная София. – Да, только теперь и вздохнула, как Стратос вернулся домой.