Он облизывает губу. — Смотря что вы пожелаете дать мне взамен. Мое сердце пропускает удар. Я выгибаю бровь. — Вы ведь шутите, да? Он наклоняется, пока его рот не оказывается близ моих губ. Пока их не целует его дыхание, отдающее сигаретами и сладким вином. — Если дело касается вас — никогда. В этот самый момент мы оба слышим, как какая-то женщина говорит: — Bonsoir, Себастьен. Вздрогнув, я отступаю назад, а Себастьен переключает внимание на соседку. — Bonsoir, Марион. Vous passez une bonne soiree? Пока женщина отвечает, он кладет мне на поясницу ладонь — меня будто током пронзает — и притягивает к себе. — Идемте со мной, — шепчет мне на ухо. Потом обращается к женщине еще раз и, сказав ей нечто такое, отчего она заливается смехом, затягивает нас обоих к себе в апартаменты. — Лучше подождать здесь, иначе она пригласит себя на полуночный стаканчик, — усмехнувшись, добавляет он в качестве объяснения. Когда он подается вперед, я, решив, что он хочет ко мне прикоснуться, вдыхаю и съеживаюсь. Но он, не делая и попытки дотронуться до меня, берется за ручку двери и закрывает ее у меня за спиной. — Не бойтесь меня, Валентина. — От его хриплого шепота рядом с ухом по моей спине бежит дрожь. Скрестив руки, я потуже затягиваю вокруг себя кардиган. — Я и не боюсь. В ответ этот невозможный мужчина понимающе ухмыляется. Я провожу ладонью по волосам, придумывая новую тему, и тут замечаю над камином картину. — Я еще не поблагодарила вас, как полагается, за подарок, так что спасибо. Почему вы сразу мне не сказали, что автором были вы? — Не счел это важным. Кроме того, теперь вы уже знаете, — пренебрежительно прибавляет он. Я не согласна, что это было неважно, но тема ему явно не нравится, и я решаю не продолжать. Теперь, когда обсуждать больше нечего, мой разум гонит меня обратно к себе, но меня тормозит предупреждение о соседке. Я будто застряла здесь навсегда. Чтобы отвлечься от стоящего напротив мужчины, я нервно оглядываюсь. На стенах много картин. Слева кухня. На спинке дивана небрежно лежит вчерашний пиджак. Квартира выглядит уютной и обжитой. Но все бесполезно. Битва проиграна. Потому что все атомы моего тела настроены на него, остро осознают, что он здесь. Я вижу, как он проводит ладонями по лицу. Ощущаю запах выкуренной им сигареты. И кожей почти чувствую вздох, который срывается с его губ. Между тем, чертово время никуда не торопится. Секунды словно минуты, а минуты словно часы. Наконец я, не выдержав, прерываю молчание. Ну, формально не я. Мы заговариваем оба. Одновременно. Действительно, почему бы не добавить неловкости к той, что уже есть. — Может, вы… — Я лучше… Сражаясь с улыбкой, я закусываю губу. — Говорите вы первый. — Нет, вы. Что вы собирались сказать? — Я лучше пойду. Уже поздно. Теперь ваша очередь. Что вы хотели сказать? Он с сожалением улыбается. — Ничего важного. Я выключу музыку. Музыку? Какую музыку? — Спасибо. — Я открываю дверь и внезапно ощущаю себя сдувшимся шариком, потому что он… Что? Не предложил мне остаться? Я качаю головой. Иди спать. Переступив через порог, я оглядываюсь. — Доброй ночи. — Кстати, мое предложение по-прежнему в силе. Я останавливаюсь и опять поворачиваюсь к нему. — Какое? — Я хмурю брови. — Насчет решения вашей небольшой проблемы со сном, — говорит он, широко улыбаясь, точно мальчишка в магазине игрушек. — Спокойной ночи, Себастьен. — Я закатываю глаза, а он только смеется. — И еще: наденьте рубашку, окей? Снова смешок. — Bonne nuit, Валентина. По пути обратно в квартиру я подношу руку к губам и понимаю, что улыбаюсь. Глава 6 Уильям на мне, мы обнимаемся, лежа в постели, комната погружена в темноту. Его лица я не вижу, но ощущаю его слюну, пока его язык воюет с моим языком. Наши тела слились воедино. В безмолвии ночи мое сердце бьется только ради него и того удовольствия, которое дарят мне его щедрые ласки. Шорох нашей одежды и наше дыхание нарушают окружающую нас тишину. Я его пленница, прижатая его весом, но пока он, смеясь мне на ухо, творит с моим телом сладкие вещи, мне все равно. Мне нравится все: его тяжесть, твердость, контакт, внутренний жар и желание большего. Он в точности знает, как ко мне прикасаться, как вытягивать из моей груди протяжные стоны. Посасывая мою шею, он проникает мне в трусики, раскрывает меня, пробуждает давлением пальцев. Вторжение становится быстрее и жестче, но этого недостаточно. Я начинаю насаживать себя на его пальцы, тереться о них. Умолять его своим телом не останавливаться. Я хочу, чтобы он унял боль у меня между ног — и чтобы продолжал меня мучить. Точность, с которой он ласкает мой клитор, сводит с ума. Корни моих волос промокли от пота. Ладони лежат на грудях, я сжимаю себя. Вокруг нас — запах секса. Я дрожу, мои стоны становятся все громче и громче по мере того, как он все ближе подводит меня к сладкому забытью. Его губы на мне, он целует меня с такой жадностью, словно задумал высосать из моих легких весь кислород. Его рот трахает мой поцелуем за поцелуем, пальцы берут меня толчок за толчком, лишая воли мой разум и тело. Единственное, на что я способна в данный момент, это чувствовать. Чувствовать, чувствовать, чувствовать… По моим венам разливается страсть. Мои ноги непроизвольно раздвигаются шире, я предлагаю ему себя. Приглашаю его, умоляю мной овладеть. И он берет меня, берет божественно хорошо. Наши языки сплетаются воедино. Я держусь за его скользкие от пота широкие плечи, а он, растеряв всю свою выдержку, трахает меня пальцами, вознося к небесам. Наконец я кончаю, разлетаюсь на части, мое тело сотрясается на простынях. Мало-помалу наше дыхание замедляется. В темноте лицо Уильяма остается по-прежнему скрыто, но я чувствую на себе его вес. Я довольно вздыхаю. — М-м-м… Он смеется мне в ухо, его горячее дыхание щекочет мне шею. — Валентина… — шепчет он хрипло, но это голос не Уильяма. Это голос Себастьена будит меня ото сна и толкает в реальность. Я открываю глаза и оглядываюсь — наполовину боясь, наполовину ожидая увидеть Себастьена, лежащего на кровати рядом со мной. Но моим глазам предстает только пустая комната и полная тишина. Я тяжело выдыхаю. И внутри меня, точно пролитые чернила, расползается стыд, потому что на миг, перед тем как проснуться, я хотела, чтобы это не было сном. Глава 7 Я провожу утро на Елисейских полях. Мой французский такой же паршивый, как был, но теперь я, по крайней мере, могу гулять без карты и без помощи Пьера. Я изучаю музеи и магазины. Влюбляюсь в Париж и его волшебное je ne se quois (нечто необъяснимо приятное, то, что нельзя выразить словами или описать — прим. пер.). Делаю остановку в прелестной пекарне и обедаю ванильными макарунами, потому что… а почему бы и нет? Жизнь слишком коротка, чтобы морить себя голодом. Добравшись в итоге до Триумфальной арки, я вместе с остальными туристами отваживаюсь забраться наверх, а там восторженно выдыхаю перед открывшимся видом на город. Слева и справа от меня — по три обсаженных деревьями бульвара. Эйфелева башня, такая страшно высокая, стоит гордо, как королева среди придворных. Вокруг столько красоты, которой я раньше не замечала. И это забавно, потому что до этой поездки все мои воспоминания о Париже были связаны только с Уильямом. Я закрываю глаза, наслаждаясь бьющим в лицо сильным ветром. Пять лет назад Уильям привез меня в Париж в качестве сюрприза после одной крупной ссоры. Мы покидали Нью-Йорк, еще помня все отвратительные слова, еще негодуя. Но стоило нам приехать сюда и оказаться вдали от наших проблем, от повседневной жизни и всего, что к ней прилагалось, как магия города захватила нас целиком. Мы больше не были Уильямом и Валентиной. Мы превратились в двух давних любовников, которые заново открывали друг друга. Я видела город глазами Уильяма, и этого было достаточно. Мы ходили туда, где он хотел побывать, ели то, что ему хотелось попробовать, пили вина, которые он любил, восхищались картинами, которые он хотел посмотреть. Я была счастлива, потому что счастлив был он. Потому что мне довелось побыть с ним наедине. Такие моменты уже стали редкими и потому бесценными для меня. К тому времени он все чаще задерживался допоздна на работе, а по выходным уезжал по делам. Иногда все наше взаимодействие за день сводилось к мимолетному утреннему поцелую или телефонному звонку на бегу. Я находила способы, как занять себя, чем заполнить созданную его отсутствием пустоту. Фитнес. Обеды. Благотворительность. За баснословно дорогими салатами я узнавала о бонусах хорошей жены. Покупала ненужные вещи, украшая наш дом, который теперь воспринимался скорее как фешенебельная тюрьма. Все это было лишь мишурой. Я знала, что мне повезло. У меня была крыша над головой. Красивый супруг. Денег столько, что за всю жизнь не потратишь. Но какое это имело значение, если мне нужен был только он? Иногда по ночам я сидела с бокалом вина на балконе, курила тайком и задавалась вопросом, что было бы, если б я не вышла за Уильяма. Как сложилась бы моя жизнь, не позвони я ему? Наверное, я бы сбежала с тем парнем с курса литературы. Это не было нарушением верности. Это было обычное любопытство. Одиночество. Меланхолия. И, возможно, чересчур много вина. Потом я рассмеялась бы, но мой смешок походил бы скорее на всхлип. Боль была слишком близко, и я не могла ее утаить. Еще я начала избегать Сэйлор. Сэйлор с ее мужем, который за очень скромные деньги работал с девяти до пяти. Сэйлор с мужем, который боготворил ее и своих двух маленьких дочерей. Сэйлор, которая всегда выглядела прелестной растрепой с чернотой под глазами и детским питанием, засохшим на ее недорогих свитерах, и тем не менее была беспредельно счастлива и влюблена. Я убеждала себя, что мы отдалились, потому что живем в слишком разных мирах и у нас теперь мало общего. Но истина заключалась в том, что я ей завидовала. Очень завидовала. Я хотела всего того, что выпало ей. Я завидовала ее небогатому дому, где всегда пахло ванилью и яблочным пирогом. Я хотела, чтобы Уильям всегда был рядом со мной, как рядом с Сэйлор был Такер, и смотрел на меня так, как он смотрел на нее. Когда я сидела в их жалкой гостиной и смотрела, как она кормит дочь своим молоком, тогда как моя утроба и руки были пусты, то зависть, которая вздымалась во мне и граничила с неприязнью, а, может, даже и с ненавистью, становилось все сложнее игнорировать или скрывать. Я возвращалась домой, ложилась в кровать и с выключенными светом дожидалась Уильяма. Когда он наконец приходил, то целовал меня в щеку и говорил, что очень устал. Потом спрашивал, каким был мой день — без особого интереса, потому что уже думал о душе и сне. И пока он развязывал галстук, я опять начинала тот разговор, который начинала всегда, вернувшись от Сэйлор. Уильям… давай заведем ребенка. Я хочу, чтобы мы стали семьей.