В Колумбии любая знаменитость приходится кому-то двоюродным, троюродным или четвероюродным братом. Поэтому меня не удивляет, что однажды ночью, после очередной спортивной инаугурации, Пабло знакомит меня с бывшим мэром Медельина, мать которого – кузина главы семьи Очоа. Пабло зовет его «Доктор Варито». Тот сразу проявляет ко мне симпатию, на мой взгляд, он один из немногих друзей Пабло с видом порядочного человека и лицом интеллигента. Его имя – Альваро Урибе Велес. В 1980–1982 гг. он возглавлял Управление гражданской аэронавигации. Сейчас, когда ему тридцать один, весь мир прочит ему блестящую политическую карьеру, многие осмеливаются предположить, что однажды Урибе даже попадет в сенат. Пабло его обожает. – Мы с партнерами занимаемся перевозками. Пять тысяч долларов за килограмм тебе обеспечены, – объясняет мне потом Эскобар. – Все это при помощи взлетно-посадочных полос, самолетов и вертолетов. Этот славный парень вместе с заместителем директора Сезаром Вильегасом помог нам оформить десятки и сотни лицензий. Без собственных полос и самолетов мы бы до сих пор возили деньги с продажи кокаина в Боливию в шинах, а чтобы доставить товар американцам в Майами, пришлось бы добираться вплавь. Благодаря ему я знаю все, что происходит в Управлении гражданской аэронавигации Боготы и аэропорту Медельина. Его преемник готов помогать нам во всем, поэтому свои люди в аэронавигационном управлении – одно из обязательных условий, которое мы с Санто выдвинули обоим кандидатам на прошлых выборах. Его отец, Артуро – один из нас, и если однажды кто-то встанет на нашем с Сантофимио пути к председательству, этот парнишка будет моим кандидатом. Несмотря на внешний вид ученика семинарии, он очень смелый боец. В июне этого года, при попытке похищения «FARC», умирает отец Альварито, а его брат Сантьяго ранен. Так как семейный вертолет Урибе пострадал, Пабло предоставляет один из своих, чтобы перевезти тело из поместья в Медельин. На протяжении нескольких дней он глубоко опечален. Однажды ночью настроение у Пабло – хуже некуда, и он признается мне: – Правда, наркоторговля – золотая жила, поэтому говорят: «Не бывает бывшего педика или наркоторговца». Но это бизнес для настоящих мужчин, любимая, это – парад нескончаемых смертей. Те, кто называет деньги, заработанные на кокаине, «легкими», ничего не смыслят в нашем мире, не знают, каков он изнутри, как знаешь это ты. Если со мной что-нибудь случится, прошу тебя рассказать мою историю. Но сначала убедимся, что ты в состоянии передать все мои мысли и чувства. Пабло всегда мучило его странное положение. Он знал своих будущих врагов до того, как они готовились нанести первый удар. Ему было известно все, что произойдет с ним в следующие два года, а также предназначение каждого, кто встречался ему на пути. С той ночи за нашими счастливыми и страстными свиданиями в отеле почти всегда следовали деловые встречи. – Я хочу, чтобы к началу этой недели ты описала мне то, что увидела и почувствовала на свалке. В следующую субботу я вручаю ему шесть рукописных листов, он внимательно читает их и восклицает: – Невероятно… Хочется выбежать куда-нибудь, такое чувство, что вот-вот стошнит! Ты так пишешь, пробирает аж до мозга костей. – Так задумано, Пабло… Я пишу душой, кости – скорее твоя прерогатива. Неделю спустя он просит меня описать, что я чувствую, когда мы… занимаемся любовью. В следующую нашу встречу я отдаю ему пять с половиной страниц и смотрю на него, не отрываясь ни на секунду, пока он пожирает их глазами. – Это… самое невероятное, что я читал в своей жизни! Если бы я не так ненавидел педиков, то сказал бы, что… хочется почувствовать, каково это, быть женщиной. Они поместят твои труды в «Индекс запрещенных книг Ватикана»[54], от такого, честно говоря… можно кончить и не раз! – Так и задумано, Пабло… Можешь мне об этом не говорить. В третий раз он просит представить, если бы мне объявили о его смерти, и описать мои ощущения. Восемь дней спустя я вручаю ему рукопись в семь страниц и на этот раз, пока он читает, молча смотрю в окно на холмы, виднеющиеся вдали. – Это… невыносимо! Как больно, до глубины души! Ты так любишь меня, Вирхиния? Если бы моя мать прочла это, она бы проплакала всю оставшуюся жизнь… – Так и задумано, Пабло… Он спрашивает, действительно ли я чувствую то, что написала. Я отвечаю: это лишь часть того, что хранится в моем сердце с тех пор, как мы познакомились. – Тогда нам придется еще о многом поговорить. Но только попробуй начать осуждать или критиковать меня! Ты должна знать, я – не какой-нибудь святой Франциск[55], ясно? Я уже почти не задаю вопросов, позволяя Пабло решить, о чем именно он хочет рассказать. Теперь, когда он мне доверился, я не захожу за границы личного пространства, не пытаюсь допытываться, услышав в ответ: «Расскажу тебе как-нибудь потом», не выдаю оценочных суждений. Интересно: как и у всех в «Death Row» (камера смертников в Соединенных Штатах), у Пабло на каждый незаконный поступок есть идеальное, рациональное и моральное оправдание, согласно которому изысканные и креативные люди нуждаются в наслаждении, а он – просто поставщик одного из них. Эскобар заверяет: если бы не осуждение святошами и моралистами, как в случае с алкоголем во время «Сухого закона»[56], оставившего после себя только трупы полицейских и экономический спад, его бизнес был бы законным, он платил бы кучу налогов, а гринго и колумбийцы прекрасно ладили. – Ты как свободомыслящий человек, привыкший к роскоши, должна понимать: правительства обязаны выполнять свою работу и позволять жить свободно, не так ли? Если бы так и было, уровень коррупции пошел бы на спад, а количество вдов, сирот и заключенных снизилось. Потерянные жизни – непростительная роскошь для общества и очень дорого обходятся государству. Вот увидишь, однажды наркотики узаконят… Ладно, пока этот день не настал, я докажу тебе: у всего в мире есть своя цена. Потом Эскобар достает из портфеля два чека на имя Эрнесто Сампера Писано[57], главы президентской кампании Альфонсо Лопеса Микельсена. – Этот человек самый подходящий на роль президента в стране, могущественный и умный. А еще самый независимый, потому что Лопес не прогибается под американцев! – Это около… шестисот тысяч долларов. Только и всего, такова стоимость самого богатого президента Колумбии? На его месте я бы попросила у тебя… по крайней мере, три миллиона, Пабло! – Хорошо… Представим, что это… начальный взнос, любовь моя. Крах договора об экстрадиции затянется! Заберешь эти копии? – Нет-нет, ни за что! Я не смогу их никому показать, так как близкие тебе люди мне симпатизируют. А любой, кто более или менее соображает, знает: Эрнесто Сампер – ставленник Альфонсо Лопеса. Безусловно, только когда подрастет и созреет, потому что он на год младше нас. Рекомендую Пабло ознакомиться с выступлениями Хорхе Эльесера Гайтана[58], не только из-за интонации голоса, но и из-за программного содержания. Это единственный по-настоящему влиятельный народный лидер за всю историю Колумбии. Он был убит в Боготе 9 апреля 1948 года, когда почти стал президентом. Убийца, Хуан Роа Сьерра, – темная личность, впоследствии разгоряченная толпа устроила над ним ужасную расправу, таская по улицам искалеченный труп. Впоследствии подожгли центр города и дома председателей, невзирая на партии. Мой двоюродный дедушка Алехандро Вальехо Варела, писатель и близкий друг Гайтана, был рядом, когда Роа стрелял, и в клинике, где тот умер несколько минут спустя. Последующие недели, вошедшие в историю, как «Боготасо»[59], превратились в кровавую оргию пьяных снайперов. Все было в огне, кругом грабили торговцев и убивали без разбору. Тысячи трупов складировали на кладбище, потому что никто не осмеливался их хоронить. В эти три ужасных дня единственный колумбийский государственный деятель, Альберто Льерас Камарго, укрылся в доме своих лучших друзей, Эдуардо Харамильо Вальехо и Ампаро Вальехо де Харамильо, красавицы, сестры моего отца. Именно после смерти Гайтана началась эпоха безграничной жестокости, известная как расправа 1950-х («Ла Виоленсия»[60]). Еще подростком, когда я увидела кадры с войны, где были запечатлены надругательства мужчин над телами женщин и их еще неродившихся детей, мне несколько дней подряд было плохо. Я поклялась себе, что никогда не стану рожать. Не позволю моим детям жить в стране отморозков, монстров и дикарей. Обо всем этом как-то ночью мы говорили с Глорией Гайтан Харамильо, дочерью выдающегося человека, пока ужинали с Марией и Каталиной, двумя ее прелестными, похожими на парижанок, дочерьми, обладательницами пытливого разума, полученного в наследство от знаменитой матери, легендарного деда и бабушки аристократки, родственницы моей бабушки. Незадолго до этого, узнав о том, что Вирхиния Вальехо ищет диск или кассету с выступлениями ее отца, Глория вышла из офиса, расположенного в Центре имени Хорхе Элиесера Гайтана в Боготе, чтобы, пустив в ход свою очаровательную улыбку, поинтересоваться, почему мне все это так любопытно. Мой бывший муж, социалист и сторонник Перона, большой друг еврейского банкира и миллионера, принадлежавшего к аргентинской организации «Монтонерос»[61], однажды сказал: «Если и есть что-то, что заставляет сердце революционера трепетать – так это магнат, симпатизирующий его делу». Я рассказала Глории, что «Робин Гуд пайса», как и Гайтан, сын учительницы, поручил мне найти выступления ее отца. С моей помощью он хочет постараться тщательно их изучить, научившись управлять интонацией, дабы пробудить в общественных массах вдохновение, когда-то внушаемое знаменитым политическим деятелем. Спустя час увлеченного разговора о партиципаторной демократии, пробежавшись по центру и выставочному комплексу на стадии постройки, Глория пригласила меня поужинать с ее девочками в следующую пятницу. Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Выгодно купить можно у нашего партнера.