– Ларочка, вы такая непосредственная и своеобразная, я вас очень люблю. Ну зачем уезжать? Мы просто перешли на более высокий уровень отношений. – Это как? – оторопела Лара. – Мы стали друзьями. Это даже в чем-то выше любви. По крайней мере, дружба всегда взаимна, она более щадящая, милосердная, если хотите. Так что насчет чая? – Я пойду. Меня ждут. – Лара подумала и зачем-то повторила, хотя Наталья Иосифовна расслышала с первого раза: – Меня ждут. А конфету с собой дайте, я дома съем. Конфета была из набора «Ассорти», в ярко-красной фольге. Лара, проводив всех спать и оставшись на кухне одна, развернула ее и долго смотрела на красный лоскут в изломах. Потом, как в детстве, разгладила его ногтем, отчего фольга выгнулась дугой и стала похожа на маленький кораблик. Вспомнилось, как девочкой делала «секретики»: накрывала фантики стеклышком и закапывала их в землю. Только место надо запомнить, пометить как-то. Например, палочку воткнуть или камешек положить. А потом идешь мимо и знаешь, что там твой «секретик» лежит. Всегда можно дырочку расковырять, и на дне маленького земляного колодца сверкнет цветное донышко. Только терялись эти «секретики» часто. Ларисе захотелось сделать «секретик» из этой фольги. Выкопать ямку, выговориться в нее, рассказать этой дырочке про себя, про мужа, про их жизнь. Она нескладно говорила, другой и не поймет, а земляная дырочка все примет, все впитает и все поймет. Потом закрыть свою душевную смуту, маету, метания этой красной фольгой, прикрыть стеклышком, чтобы не запачкать, сохранить, сберечь. И засыпать, как похоронить. И никогда не раскапывать, но знать, что это есть. А если совсем прижмет, можно и раскопать, посмотреть на красный огонек, поверить ему, что все будет хорошо. Хотя почему будет? Все и есть хорошо. Домик в деревне Наталье Иосифовне знаменитый поэт Володя Высоцкий посвятил одну из своих лучших строк: «Если я чего решил, то выпью обязательно». Впрочем, они не были знакомы. Видимо, он писал воображаемой Наталье Иосифовне, для конспирации приписав ей мужской род и притянув алкогольную тему. Наталья Иосифовна не пила. По крайней мере столько, чтобы это было воспето. Просто она всегда добивалась своего. Внешность обманчива, а интеллигентная внешность – особенно. За интеллигентностью Натальи Иосифовны скрывался пролетарский напор. Она не терпела приблизительности и неопределенности. Если выходящая из лифта соседка по неосторожности роняла фразу про опадающий фикус, то дома ее уже поджидала трель звонка с четкими указаниями по спасению растения. И только необстрелянная соседка могла ими пренебречь. Бывалая знала, что проще прыснуть, подрезать, воткнуть, проколоть, чем стоять и краснеть перед музой Высоцкого. В мягкой и предельно интеллигентной манере ей не выговаривали, боже упаси, просто слегка пеняли: – Ну что же вы, милочка? Это же совсем не трудно. Я бы никогда не осмелилась советовать, но вы так страдали от ботанической неурядицы. Эти фикусы кого угодно сведут с ума. Я пережила это, поэтому так хорошо вас понимаю. Когда у меня начали погибать фиалки, я чуть с ума не сошла. Даже курить бросила. Но их это не спасло. Ну как тут было признаться в своем полном равнодушии к судьбе фикуса заодно со всей зеленой массой планеты? Соседка делала скорбное лицо, как будто присутствовала на похоронах фиалок. Наталья Иосифовна мягко подводила к единственно возможному решению проблемы: – Конечно, вам некогда. Это так понятно. Вы – само очарование, когда, раскрасневшись, опаздываете на работу. Я всегда любуюсь вами. Стремительность вам так идет. Поэтому давайте пока фикус поживет у меня. Как только он обретет силы, я верну вам вашего зеленого друга. И пока опешившая соседка в замешательстве готовила фразы для благовидного отказа, план по спасению вступал в завершающую стадию: – Мы с ним прекрасно поладим. Это совсем меня не затруднит. Пусть только ваш муж зайдет ко мне, чтобы передвинуть шкаф. Боюсь, фикус потребует некоторой перестановки. И что характерно, фикус действительно расцветал в руках Натальи Иосифовны. Цвести он не умел, но имитировал этот процесс массивностью листьев и густотой окраски. Фикус возвращался хозяйке вместе с обязательством еженедельных отчетов о его состоянии. Польза была всем: и фикусу, и хозяйке, которая старалась отныне реже пользоваться лифтом. Но люди, конечно, бывают гадостные. Одна тетка все-таки ухайдокала реанимированный цветок и, желая это скрыть, купила другой, точно такой же. Наталья Иосифовна почувствовала подвох и добилась аудиенции с зеленым другом. Обман вскрылся. Наталья Иосифовна скромно произнесла маленькую речь про то, что в жизни можно простить многое, но не такое. И с достоинством удалилась. Познания Натальи Иосифовны и ее готовность помочь распространялись не только на фикусы. В круг ее забот входило все живое, включая домашних животных, чужих мужей и детей. Временно пожить у себя она им не предлагала, но контролировала ситуацию дистанционно. – Дорогая моя, ваш сынок Петенька сегодня другу что-то грубое кричал из окна. Это не мое дело, я не прислушивалась, боже упаси. Однако хочу заметить, что у него прекрасный голос, вполне возможно, это тенор. А в России это такая редкость, все больше баритоны. В Италии, кстати, наоборот. Но мы живем здесь, и такие подарки природы надо ценить. Я могу договориться о его прослушивании в приличный хор. Это так облагораживает!.. Пораженная несуразностью предложения мама (где хор и где ее Петя?) округляла глаза и запаздывала с ответом. А Наталья Иосифовна не мешкала: – Ну что вы так разнервничались, душенька? Рано еще меня благодарить. Право же, пустяки. Мне это совсем не трудно. Руководит хором приятель моего покойного мужа. Конкурс там огромный, но тенор Петеньки пробьет себе дорогу. И Петенька уныло плелся на прослушивание под обещания родителей, что его сразу прогонят обратно. Но нет, его приняли в хор. Потому что был предварительный звонок от Натальи Иосифовны: – Сударь, вы всегда были выдающимся музыкантом. Но музыка – это еще и миссия, это труд души. К вам зайдет ребенок с чудным библейским именем Петр. Он, как бы это сказать, пока не совсем облагороженный. Это ваша миссия пройтись рукой мастера по его судьбе. Рука мастера покрывалась мозолями, периодически опускалась, сжималась в кулак, но Петя реально запел. Классика и шансон долго соперничали за его горло. И неизвестно, чья бы взяла. Но Наталья Иосифовна подставила классике плечо, и шансон отступил. Не такие отступали. Петр привозил из зарубежных гастролей подарки жене, маме и Наталье Иосифовне. И выслушивал неизменное: – Голубчик, это лишнее, право слово. Не тратьтесь впредь. Но мне очень приятно. Какое счастье, Петенька, что я тогда стояла под окном, когда вы кричали ужасные слова! Я их не использую, но знаю. * * * Наталья Иосифовна жила одна. Так было не всегда. Были муж и дочь, потом появились зять и внук. Дерево разрасталось, казалось, его ничто не свалит. Но время и не таких укрощало. Сначала умер муж, а вскоре и дочь с семьей уехали на постоянное место жительства в Германию. То ли обиделись на отечественную медицину, сгубившую отца, то ли просто надоело видеть из окна серый панельный город. Последней каплей была установка мусорных контейнеров прямо под их окнами. В очередной раз проснувшись от дребезга мусорных баков, дочь стала звонить кому-то. Впервые прозвучало слово «эмиграция». Конечно, проще было сменить район, чем страну. Но дочь с зятем сильно подозревали, что это будет обменом шила на мыло. Наталью Иосифовну пригласили присоединиться, но как-то ненастойчиво. Она осталась. Не хотела ничего менять, да и к могиле мужа ближе. Но перемены иногда приходят против воли. Обычно так оказывается с переменами к худшему. В Германии у зятя, этнического немца, не очень получалось воспитать в себе толерантность. Обнаружилось, что он более немец, чем те, что родились там. Он искренне считал, что Германия – для немцев, включая него. А другие народы, при всем к ним уважении, должны жить в своих пределах. Когда ему указывали на гуманистические идеалы, он раздражался тупости гуманиста. «Если у соседа засорится унитаз и он решит пожить в вашей квартире, вы ему позволите?» – вопрошал он собеседника, который не знал, где спрятаться от такого неудобного разговора. Забавно, но именно выходцы из СССР, дружной семьи народов, были наиболее ярыми сторонниками той точки зрения, что залог дружбы – раздельное существование. Конечно, говорить можно все – в свободной-то стране. Ему не запрещали. Он дошел до того, что стал критиковать однополые браки. Стоит ли удивляться, что его карьера забуксовала, заработок просел, оптимизм потух. Сотрудник без социального оптимизма не нужен процветающей фирме. Под благовидным предлогом его сократили. Дочь Натальи Иосифовны так и не нашла работу, поскольку немецкий язык оказался выше ее сил. Внук требовал денег в довольно категоричной форме. Начались скандалы. Толерантные соседи вместо того, чтобы постучать по стене, стали стучать в полицию. В этой непростой ситуации на пороге их социального жилья возник Отто, у которого с оптимизмом была зеркальная проблема – его было слишком много. Он предложил создать российско-германскую фирму, которая обещала быть прибыльной. Зять, ослепленный обаянием Отто, вошел в это дело. Закончилось все судебными исками. Отто, вечно занятый более важными делами, как оказалось, не успевал подписывать деловые бумаги. Везде стояли размашистые подписи бывшего русского немца. Это обстоятельство сыграло решающую роль в суде. Нужно было возмещать новой родине сумму причиненного ущерба. Денег не было. В тюрьму не хотелось. Не хотелось настолько, что пришпоренная мысль обратилась к Наталье Иосифовне. Точнее, к ее квартире. Надо сказать, что квартира у Натальи Иосифовны была знатная. С антикварной мебелью и урановым стеклом, тяжелыми портьерами и дубовым паркетом. Бывало, что контакт с городом утомлял Наталью Иосифовну настолько, что даже речь ее становилась какой-то упрощенно-демократичной. Но стоило ей переступить порог дома, опуститься в свое любимое кресло, как возникало желание сказать: «Голубчик, а не испить ли нам кофейку?» Или закурить, вставив сигарету в длинный и тонкий мундштук, какими пользовались звезды немого кино. Конечно, не было ни мундштука, ни «голубчика», но само их существование было допустимо в этом интерьере. А это уже немало. Когда ночью позвонила дочь и с соплями-слезами рассказала про Отто, суд, иск, долг, страх, швах, Наталья Иосифовна была в таком шоке, что могла думать только про то, что все эти слова какие-то короткие, как будто неполноценные. Но потом шок прошел. И к утру она уже имела план действия. * * * – Петенька, вы неоднократно хвалебно отзывались о моей квартире. Кажется, она была бы вам впору. И рояль там есть куда поставить. А мне она с годами стала великовата, – начала реализовывать план Наталья Иосифовна. – Так бывает. Туфли, знаете ли, с годами жмут, а квартира тяготит своей необъятностью. – Вам деньги нужны? – сразу догнал ситуацию тенор Петя. Даже классическая музыка не убила в нем здравый смысл и житейскую наблюдательность. – Что вы! Я же не великая княгиня, продавать бриллианты. Это было бы как-то театрально. Просто я решила поменять что-то в жизни, – попробовала отшутиться Наталья Иосифовна. Но вышло натужно. А у Пети был абсолютный слух. – Ясно. И как вы видите себе эти перемены? Комната в коммуналке вам впору будет? – строго допрашивал Петя. – Ну зачем же сразу в коммуналку? Есть другие прекрасные варианты. Например, домик в деревне. Голубчик, эта часть жизни прошла мимо меня. Я чувствую неизбывную горечь, что провела жизнь в бетонном колодце под названием город. У меня даже дачи никогда не было. – Ясно. К земле потянуло. Так бывает с возрастом. Не буду отговаривать. Дайте мне подумать до вечера. Вечером Петя зашел к Наталье Иосифовне, делая вид, что не замечает ее покрасневших глаз. Его план был четкий и ясный, что выдавало в нем пацана, знакомого с плохой лексикой. – Значит, так. Есть план. Не для обсуждения, а для выполнения. Вам нужны деньги, это ясно. – Что вы, голубчик, вы сгущаете краски, – начала Наталья Иосифовна, но быстро поняла, что это смотрится глупо, и замолчала. Петя понял, что его больше не будут перебивать, и обстоятельно изложил свой план. Он был простой и реальный. Денег он даст, но немного, потому что он поет классику, а не шансон. В чем виновата, кстати, сама Наталья Иосифовна. Вторую порцию денег она получит от сдачи квартиры в аренду их филармонии, которая регулярно краснеет перед приезжими артистами за местные гостиницы. Там директор – свой человек, он умеет крутиться, деньги будут вполне достойные. Петя не стал вдаваться в подробности, что директор регулярно ходит налево от своей жены-сопрано. И за свободную квартиру он заплатит как за три люкса, учитывая конфиденциальность варианта. А Петя как квартирный благодетель получит от директора лучшие гастрольные туры, расценки, гонорары, чем отобьет деньги, подаренные Наталье Иосифовне. Создавалась идеальная конструкция: Петя имеет благодарность директора и зеленый свет для своей карьеры, директор чувствует себя не обладателем дешевых филармонических шалав в гостиничных комнатенках, а королем-солнце, окруженным фаворитками в антикварном интерьере, а Наталья Иосифовна зарабатывает очень хорошие деньги, сдав квартиру в аренду. Она посчитала столбиком, сколько стоит свобода зятя. Оказалось, что достаточно уединиться в деревню на полгодика. Вариант был один – родовая деревня Пети, где остался бесхозный дом его предков. Тех самых, кто дал ему библейское имя Петр после просмотра фильма о Чапаеве и его верном соратнике Петьке. И уже через несколько дней Наталья Иосифовна уезжала в деревенскую ссылку. Деньги были получены авансом, переправлены в Германию, зять спасен, дочь обрадована. Осталось прожить полгода в новом месте – в деревне с романтическим названием Болтино, потому что построили ее на месте болот. * * * Первого осмотра местности хватило, чтобы понять: рекламу «Домика в деревне» снимали в другом месте. Или в другой стране. Петя помог с первоначальным обустройством дома, но на обустройство деревни ему времени не хватило. Да что ему? Большевикам семидесяти лет не хватило. Пришли капиталисты, рассчитывающие на вечность. Но история никому таких подарков не делает. И они уступят место кому-нибудь, передав в наследство распухшую и раскисшую от сна деревню Болтино. Это была обычная деревня, не сдавшаяся ни большевикам, ни капиталистам. Она продолжала жить по своим законам, глубоко равнодушная к ландшафтному дизайну, альпийским горкам и даже мелкобуржуазным палисадникам. Георгины не просвечивали сквозь штакетник. Не было ни того ни другого. Георгины были выброшены из оборота по той причине, что их корни надо осенью выкапывать, а кому охота копаться в холодной осенней земле? Заборы проще сварганить из металлических пластин, кокетливо изогнутых в подобие волн, вроде шифера. Быстро, надежно, экономно. И, главное, от чужих глаз заслон. Металлический забор, разномастный, разновысотный, с амбразурами ворот и калиток, придавал улице подобие военного укрепления. Но укрепления, обреченного на поражение, какого-то бутафорского, дешевого. Лоскутность и рваность заборов дополнялась заплатками дорог. Вот два дома в складчину подсыпали дорогу, а третий сосед, видимо, забастовал. И дорога плавно уходит в огромную лужу, символизируя тщетность призывов к кооперации и объединению. Даже собака если оставляла кучу, то прямо посередине дороги, чисто из принципа. В первую ночь, ложась в чужую кровать и пытаясь поднять себе настроение, Наталья Иосифовна вспомнила: «На новом месте приснись жених невесте». И усмехнулась. Она еще та невеста. А уж женихи тут – можно вообразить. Но воображение было бесконечно беднее реальности. На следующий день к ней пришли соседи собирать деньги. Двое мужчин, взятых для солидности тремя говорливыми женщинами. Мужчины были с любопытными глазами. Но любопытство не распространялось на Наталью Иосифовну. Они разглядывали убранство дома, как будто прикидывая, что тут плохо лежит. Тетки много говорили, но она мало что поняла. Однако сообразила, что с нее пытаются взять деньги за какие-то столбы, которые были установлены пару лет назад. Наталья Иосифовна отказалась платить в вежливой, но законченной форме: – Мне бы не хотелось быть неверно понятой, но я не имею возможности оплачивать уже проведенные строительные работы. Могу предложить чаю. Ей ответили фразой из голливудского блокбастера, что однозначно свидетельствовало о включенности Болтино в мировую культуру: – Залей этот чай себе знаешь куда? Она не знала, но догадывалась. Уточнять не стала. На этом ее первый контакт с односельчанами закончился. Второй произошел вскоре у передвижной продуктовой лавки. Наталья Иосифовна услышала радостные голоса за забором: «Фермер приехал!» Продукты имело смысл подкупить, тем более фермерские. Наталья Иосифовна встала в очередь из трех женских тел и стала изучать ассортимент. Печенюшки, вино, мармелад, карбонад, консервы… Фермерство сильно отличалось от пропагандистско-телевизионного образа. Правда, сметана и творог были в больших пластиковых флягах. Вот оно – исконное и искомое. А мармеладки – так, сопутствующие товары. Желая выразить поддержку идее фермерства и ее конкретному представителю, Наталья Иосифовна сказала с пафосом: – Какой колоссальный труд влит в эти фляги! Она всегда впадала в пафос, когда волновалась и не знала, как себя вести. Но фермер, еще крепкий мужик, не желал делать скидку на ее волнение. Он сбил ее пафос довольно бесцеремонно: