– Не знаю. Твой отец был ничем не лучше. Двадцать лет брака – коту под хвост. Бросить меня, когда я уже перевалила за пятый десяток! И ладно бы ради другой женщины. Но нет! Просто взять – и бросить. Любая тема их разговора всегда сводится к этому: как же подло поступил ее отец и как Дарье стоит уже начать готовиться к подобному развитию событий. Но что удивительно, после того как эта злободневная тема некоторое время висит в воздухе, Лидия всегда вновь превращается в элегантную даму шестидесяти лет, у которой не просто порох в пороховницах – танки в окопах. – У нас все отлично, мам. Спасибо, что спросила, – уже мягче говорит Дарья. Она давно привыкла к этой своеобразной манере поведения матери, а потому не обижается на постоянные подколки в сторону Дениса. В конце концов, у Лидии прелестные внуки, и она не станет этого отрицать. – Он тебе уже что-нибудь подарил? Напомни, что там было в прошлом году? Сертификат в спа-салон? – Сертификат в спа-салон и сотня воздушных шариков. – Ну да, это меняет дело. – Лидия, может, и хотела прозвучать серьезно, но сарказм в тоне все равно не остался незамеченным. – Денис – замечательный муж. – Говоря это, Дарья прикрывает глаза, размеренно вдыхая запах новой кожаной обивки в салоне. – Дай бог, чтобы было так, – наконец соглашается мать, и они переходят на более нейтральные темы: рецепты морковных тортов, марки бюстгальтеров и лучший зимний лагерь для близнецов. Лидия настаивает на Швейцарии. Когда Дарья жила вместе с родителями, у нее было чувство, что рядом с ними ей трудно дышать. Оба – отец и мать – вроде бы были вполне сносны, и все же только в университете Дарья могла чувствовать себя свободно и спокойно, а потому никогда не пропускала пары. Но едва они с Денисом съехались – это было еще до свадьбы, как все стало гораздо проще, легче. Теперь она с радостью заезжает к матери в гости, ходит с отцом на футбольные матчи или проводит выходные на даче полным семейным составом. Сейчас она наконец может любить их по-настоящему, а не только потому, что в этом мире так принято – любить тех, кто тебя воспитал. Красота. Грация. Изящество. Тонкие, плавные линии, острые ключицы, озорная улыбка. Пряди шелковых волос, падающие на лицо. Яркие, задорные глаза, полные жизни. Очаровательный румянец на щеках. Аккуратные ноготки и мягкая кожа рук. Маленький носик, тонкая шейка. Талия, переходящая в крутые бедра. Остальное – мелочи. Идеально скроенное платье, ладно сидящее на фигуре. Черные туфельки на небольшом каблуке и с остренькими носами. Красная матовая помада. Не пошло-красная, а такая – утонченно-изящная, придающая не возраста, а ценности. Очаровательные сережки из белого золота, какие не постыдилась надеть бы и первая леди. И наконец, небрежно наброшенное на плечи пальто. Просто и изящно. Лиза торопливо отворачивается от зеркала, потому что там всего этого нет. Зато там есть другая Лиза: молодая, но уже уставшая. Круги под глазами не скрывает даже самый плотный консилер, а забавно торчащие по сторонам уши делают ее похожей на мальчишку. А волосы!.. Вот есть такой цвет – мышиный. Увидишь один раз и больше никогда не вспомнишь. Забудешь и ни секунды не пожалеешь; скорее наоборот, тут же побежишь приобщиться к прекрасному: шатенкам, блондинкам и рыжим. Один раз она даже дошла до салона. Зашла – и тут же попала в пасть белоснежных зубов гостеприимного администратора. Щелк-щелк. «Вы на какое время? А чаю не хотите? А платить – наличными или картой?» Через минуту все эти слова слились в единый протяжный звук, за которым уже нельзя было ни разглядеть, ни расслышать окружающий мир. Тогда она позорно бежала с поля боя, капитулировав безоговорочно и навсегда. После этого были еще попытки что-то улучшить в себе самостоятельно: дорогая косметика, маски для волос, кружевные чулки, но ничто из этого не помогло любить себя больше. Там, в зеркале, безобразная девица, которой даже на саму себя смотреть противно. Знаете, что там еще? Мутные, серые глаза. Бесцветная, бумажная кожа. Сплошная посредственность. И если отдельно каждая черта лица и могла бы смотреться приемлемо, то вместе они в единую картину ну никак не складываются. На кровати лежит выглаженный серый костюм в скучную белую полоску – как раз для такой скучной девушки, как Лиза. Длина неправильная, рукава чуть велики, но ей все равно, потому что ничто не сделает ее еще хуже, чем она уже есть. Не хватает только каких-нибудь толстых очков в роговой оправе – и типичный образ неудачницы двадцать первого века готов. Только и тут не повезло: зрение тоже оказалось среднестатистическим и не требующим стильных очков. В полной тишине Лиза движется по маленькой квартирке-студии, как стеснительное привидение. Каждый шаг легким шуршанием нарушает тишину, но в остальном девушки здесь как будто и нет. Быстро выпить стакан питьевого йогурта, пробежаться расческой по волосам, достать из шкафа заношенные коричневые сапоги, которые больше бы подошли пятикласснице, – все это без единого звука. В движениях Лизы нет уверенности в собственном присутствии. В следующий раз она бросает взгляд на свое отражение только в ванной, в заляпанном зеркале, окутанном туманной дымкой, которая всегда появляется, когда слишком долго принимаешь душ. Все, что видно в этом отражении, – это бледно-розовые шрамы, уродливыми змеями-ниточками расползшиеся по девичьему телу. Хотя нет, не так. Шрамы – это единственное, что Лиза в себе безоговорочно любит. Без этих шрамов она вообще бы сейчас не ходила по этой земле. Поймав свой собственный взгляд, Лиза на мгновение замирает, но затем вновь продолжает чистить зубы, теперь уже смотря только вниз, в серовато-желтую керамическую поверхность раковины. Когда девушка выходит из ванной, это уже просто рефлекс – побыстрее накинуть хоть какую-нибудь одежду, чтобы не «не быть», а именно не чувствовать себя голой. С вешалки летит застиранная хлопковая блузка, за ней – похожая, только с кружевом на манжетах. Но это все равно что надеть на слона слюнявчик и понадеяться, что другие слоны оценят. Вот так и Лиза знает, что всем плевать. Всем плевать на неразговорчивую девушку, которая хоть и приходит на работу вовремя, ничем не примечательна, кроме разве что своей непримечательности. Оттого и нечего терять. После небольшого замешательства Лиза, словно загипнотизированная, тянется к пластиковой шкатулке на прикроватном столике. Помимо запасных ключей и использованных батареек там лежит кое-что еще, что, кажется, попало туда по совершенной случайности. Пальцы касаются холодного металла с нежностью, будто это новорожденный младенец. Это ожерелье вполне подошло бы какой-нибудь представительной женщине, вроде тех, которых Лиза всегда воображала в качестве своего идеала. Однако, застегнув цепочку на шее, девушка слегка расправляет плечи. В глазах появляется голубой оттенок мечтательности; лицо трогает краска. Это уже совсем не та девушка, что с отвращением вглядывалась в свое отражение. В этой версии Лизы гораздо больше женственности. И пусть черты ее остаются прежними, внутри как будто что-то переключается на совершенно иной режим. Не колеблясь, Лиза снимает украшение. Возможно, сегодня просто не тот день. Но когда она добирается до работы, уверенность в собственных силах, которая до этого и так была не на высоте, мгновенно тает и начинает стремиться к нулю. – Пропуск? – Коренастый охранник со стрижкой «ежик» смотрит на нее безапелляционным взглядом. – Я работаю здесь четвертый год, – полушепотом оправдывается девушка. К сожалению, она не из тех, кому хватает обворожительной улыбки или милого прищура глаз, чтобы получить желаемое. С другой стороны, она и не пробовала. С третьей – пробовать и не хотелось. Дрожащими руками Лиза открывает поношенную сумку с крепкими ручками. Сердце колотится, как на американских горках, а в голове лишь одна мысль: «Господи, пожалуйста, пусть это скорее закончится». В глаза не смотрит – только куда-то в район туловища, туда, где голубая синтетическая рубашка переходит в низкокачественные черные брюки. Округлые очертания пивного брюха заставляют морщиться от отвращения. Этого охранника она видит практически каждый день, и каждый день – одна и та же история: недоверчивый взгляд из-под кустистых бровей и сложенные под грудью руки в немом осуждении. – Сейчас. – Содержимое сумки все не кончается, а терпение мужчины, похоже, уже на исходе. – Одну минуту. Наконец пропуск находится. Он прячется где-то на самом дне, среди коралловых рифов влажных салфеток и разбитой пудреницы, укрытый пенными волнами целлофанового пакета. – Вот, – Лиза двумя пальцами протягивает потертую карточку и краем глаза замечает, что мимо нее проходит группа щебечущих девиц из соседнего отдела. Их нелюдимый охранник приветствует кивком. Вот сво… – Идите, – коротко разрешает мужчина; всего на мгновение их взгляды пересекаются, и Лиза вспыхивает. Неужели все так очевидно? Ее злость, отчаяние, недовольство сегодняшним днем? – Давайте уже. Приходится подчиниться. У лифта скопилось слишком много народу: придется ждать как минимум еще несколько минут. А ехать на тринадцатый этаж. Лиза по-овечьи присоединяется к толпе, но, по мере того как люди обступают с разных сторон – душные, плотные, слишком реальные, дыхание девушки становится все более тяжелым. Мужчина спереди в красном галстуке оборачивается и пристально смотрит. Услышал? Еще один легкий всхлип – приезжает лифт. Толпа неуправляемым стадом упаковывается в эту крохотную коробку, где стоять придется еще теснее, еще ближе. Лиза не двигается. Никто не спросит: «Вы не заходите?» Просто несколько удивленных взглядов, и створки лифта гладко съезжаются, совсем как стеснительная морская раковина, желающая скрыть от посторонних глаз свою единственную жемчужину. Не дожидаясь следующей порции людей, Лиза разворачивается и нетвердой походкой направляется к туалетам. Тяжелый запах хлора тут же забивается в легкие, но именно он почему-то помогает успокоиться. Сумка цвета хаки резко летит в угол раковины. Лиза упирается руками в кафельный бортик, закрывает глаза и запрокидывает голову, чтобы не заплакать. Нет. Не так все должно быть. С самого утра. С самого начала. Слышится шум смываемой воды, и из кабинки выходит дама, чуть полноватая, чуть за сорок. Всего в ней – «чуть»: немного косметики, немного лака для волос, немного надменности, немного сострадания. И вот такая непонятная бесформенная смесь расторопно вытекает в общественный коридор, будто и не было ее вовсе. Или, точнее, будто Лизы здесь и не было. Только тогда девушка решается взглянуть на свое отражение в зеркале. Стекло здесь чище и больше, чем у нее дома, но тем страшнее. Никаких разводов или царапин – все видно четко и ясно. Каждое сомнение, каждую каплю бездонного страха. Решение приходит почти мгновенно. Лиза хватает сумку и начинает выворачивать ее наизнанку. В раковину летят бесчисленные мелочи, которые обычно покоятся в женской сумочке, даже злосчастный пропуск – тот и вовсе вылетает одним из первых. Наконец в воздухе сверкает то, что Лиза так отчаянно искала. – Ну вот и все, – ободряюще произносит она и теперь уже совершенно спокойно начинает собирать разбросанные вещи обратно в сумку. Последней домой возвращается разбитая пудреница с заляпанной крышкой. Из лифта Лиза выплывает уже совсем другим человеком: взгляд с прищуром, губы полуизогнуты в ухмылке, а спина прямая, как у модели во время главного показа сезона парижской недели моды. Шумный офис неожиданно стихает, будто кто-то выключил звук или поставил на «авиарежим». И все смотрят только на нее. Но что же в ней такого особенного? Среди всех зрителей этого спектакля одного актера есть и начальник отдела. Он изучает Лизу с любопытством, как какую-то диковинную зверушку. У кого-то из сотрудников падает ручка. В сложившейся тишине – это все равно что разорвавшаяся граната посреди ромашкового поля. – Зайдешь ко мне? – просит он, и правая бровь взлетает в немом вопросе. – Конечно, – улыбается Лиза, и они со смуглокожим Дмитрием исчезают в двери его личного кабинета. Когда они остаются одни, шеф поворачивается и снова смотрит на подчиненную заинтригованным взглядом. – Интересно, почему я никогда не замечал, какая ты красивая? Утреннее солнце бросает игривый отблеск на колье на ее шее. – Сама не знаю. – Лиза пожимает плечами, а затем, плавно покачивая бедрами, движется в сторону начальника. Глаза опасно сверкают, наполняясь цветом и становясь уже не серыми, а скорее голубыми. Дмитрий эхом отражает ее слова: – Вот мне и хотелось бы узнать. Последнее расстояние преодолено, и их тела связываются в неразрывный морской узел. Уже тяжело вспоминать, что это за девушка примостилась на его коленях, почему она его так манит и почему этому невозможно сопротивляться. Но, несмотря на место, участников и обстоятельства, почему-то именно это ощущается правильным.