– Вот что заводит зрителей. Синдром пропажи хорошенькой девочки, ну, сама знаешь. Эта новость как нельзя кстати. – Он ударил рукой по столу, как будто попал точно в цель. Эллен несколько раз моргнула, чтобы сфокусироваться. Джимми продолжил: – Такие материалы нам нужны. Личные, чтобы нельзя было остаться равнодушным. Не можем же мы делать репортажи только на общие темы. Мы должны конкретизировать. Понимаешь? Чтобы затронуть чувства зрителей. Эллен уже хватило его разъяснений – ее будто ударили в солнечное сплетение, а в руки впились иголки. – Девочка пропала с Королевского теннисного корта. Сегодня, во второй половине дня. Надо действовать. Я хочу, чтобы ты… Эллен покачала головой: – Это случилось сегодня? – Да, во второй половине дня. Эллен выпрямилась и попыталась сделать глубокий вдох, но ей сдавило грудь. – Ты видел ее фотографию? – спросила она, дав волю злости. – Что ты хочешь сказать? – Ты ведь назвал это синдромом пропажи хорошенькой девочки. Она что, хорошенькая? Джимми отъехал от нее на стуле. – Думаю, ты понимаешь, что я имею в виду. – Он поднялся. – Это устойчивое выражение. – Да, знаю. Можешь мне поверить. На самом деле это называется синдром пропажи белой девочки. Ведь она белая? Наверняка ты это уже проверил. – Она дышала, как загнанная, пытаясь это скрыть. Вместо ответа он поднял с пола свою сумку для макбука. – Ты ведь надеешься, что с ней на самом деле произошло что-то ужасное? – Эллен не могла успокоиться. – Что ее изнасиловали? Или, может быть, она утонула? Лучше всего, если ее расчленили. Чем больше кусков, тем вкуснее. Ты понимаешь, что речь идет о восьмилетней девочке? Джимми огляделся. Понял, что их слушает вся редакция, заговорил тихим голосом: – Вот это ты и проверишь. Я хочу, чтобы с самого начала мы были в курсе всех обстоятельств. – Он захлопнул крышку макбука. – С самого начала… – Да, с самого начала. – Он повернулся к ней. – И еще: пересмотри свои контакты с полицией, ты криминальный репортер и должна была уже знать все это раньше меня. Она утерла пот со лба. – Но это не новости для канала ТВ4… – Подумать только: без году неделя на канале, а уже учит ее, что ей делать. – Может быть, ты думаешь, что пришел работать в вечернюю газету, но… – Да, ты права, – перебил ее Джимми. – Это не новость. Пока что. Но может стать новостью, и поэтому я хочу, чтобы мы всех опередили. Мы не можем позволить себе ждать, а потом рассказывать о событиях после всех остальных. Создавай новости. – Он положил компьютер в сумку. Теперь иголки впились во все тело. Эллен точно знала, что с ней произойдет дальше. – А что мы будем делать, если она недостаточно хорошенькая? – продолжила она. – Ну ладно, если ты не можешь, я дам это задание кому-нибудь другому в редакции. – Джимми взял сумку под мышку и устало посмотрел на нее. – Я просто подумал, что… – Ладно, берусь, – согласилась Эллен. – Хорошо. – Джимми пошел к лифтам. – Смерть, смерть, смерть, – прошептала она, когда он уже не мог ее слышать. И тогда ее охватила паника. Эллен. 20.40 Маленькой девочке было восемь лет. Ровно столько, сколько тогда было Эльзе. Эллен открыла глаза. Несколько раз моргнула. Ей стало жарко, и она сняла куртку. От шума вентиляции в ушах гудело. Земля уходила из-под ног, и ей пришлось схватиться за раковину, чтобы не упасть. – Смерть, смерть, смерть, – прошептала она, тщательно выговаривая каждую букву. От боли в груди она едва могла дышать. Кто-то дернул ручку двери. Эллен открыла кран до упора, наклонилась и, налив воду в сложенные в горсть ладони, ополоснула лицо. – С тобой все в порядке? – Да-да, – ответила она, пытаясь говорить нормальным голосом. Увидев себя в зеркале, снова быстро опустила глаза. Дыши Эллен, попробуй дышать. – Ну что там? – Я сейчас! – Закусив губу, она обеими руками держалась за раковину. Из крана по-прежнему хлестала вода. Она закрыла кран, оторвала кусок бумажного полотенца и вытерлась. Смерть, смерть, смерть. Последний из вереницы психологов, с которыми она имела дело, посоветовал ей повторять как заклинание какие-нибудь слова, чтобы не дать панике взять верх. Сначала Эллен это казалось банальным, но она решила попробовать. Она где-то вычитала, что Астрид Линдгрен всегда начинала разговор со своими сестрами именно с таких слов, чтобы потом больше не пришлось говорить о страшном. Эллен выбрала для повтора слово, которое больше всего пугало ее и воскрешало воспоминания, которые она хотела, но не могла стереть из памяти. В печали и потере была такая же определенность, как и в самой смерти. Иногда ей это действительно помогало. Она взялась за ручку двери, но передумала. Исступленно щелкнула пальцами, последний раз пытаясь сбить мозг с толку. Надо прийти в себя, здесь нельзя больше оставаться. Дрожащими руками Эллен открыла дверь. – В этом здании есть и другие туалеты, – бросила она коллеге, пройдя мимо нее на свое рабочее место. Ей казалось, что все на нее смотрят. Ей хотелось поехать домой, раздеться и залезть в постель. С головой забраться под одеяло и отключиться, но сейчас она и мечтать об этом не смела. Руки по-прежнему дрожали, когда она достала телефон и набрала номер Уве. – Почему я ничего не знала о девочке, которая пропала с теннисного корта? – Она не сочла нужным поздороваться. Уве рассмеялся на другом конце провода. – Не понимаю, с каких пор вы начали интересоваться сбежавшими детьми? У вас что там, новостная засуха? Хотя на улице льет как из ведра. Она действительно услышала, как ему самому понравилась его гётеборгская шутка. Эллен зашла в один из свободных конференц-залов, чтобы никто не мешал. – Это мне решать, что для нас новость, а что нет. Между ними существовала договоренность. Уве, работающий в полиции отвечал за связи с прессой и знал практически обо всех происшествиях. Все журналисты работали с осведомителями. В этом не было ничего особенного. Гордиться тут было нечем, для Эллен это было неизбежным злом. По условиям сделки Уве должен был следить за тем, чтобы она получала соответствующую оперативную информацию. В том, что Уве не связался с ней, на самом деле не было ничего странного. Исчезновение людей более обычное дело, чем можно подумать, и когда за ним не стоит преступление, об этом редко узнают новостные редакции. Если на ТВ4 все же становилось известно о пропаже человека, они не спешили это обнародовать, пока не убеждались в том, что это преступление, которое представляет всеобщий интерес. Но с приходом Джимми на место начальника наступили новые времена. – Почему ты говоришь, что она сбежала? Вам это известно? – Потому что чаще всего так и бывает. Сейчас наши сотрудники едут на корт, чтобы поговорить с ее родителями. Эллен представила себе, как Уве ходит взад-вперед по длинным коридорам здания полицейского управления и разговаривает с ней через свой новый блютуз, который специально заказал из Токио. Во время разговора он медленно качает головой, будто на все говорит «нет». Взад-вперед. Седые волосы прекрасно уложены с помощью воска. Она прозвала его Совой. И не только потому, что он похож на сову, но и потому, что в народе совы ассоциируются с неудачей и смертью. Грубо говоря, на этом и строились их отношения. Сова также является символом мудрости, что, к сожалению, по ее мнению, к Уве не относилось. В конце концов, ей удалось уговорить его связаться с ней, как только у него появятся дополнительные сведения о девочке. – О'кей, но если вы все-таки решите сообщить об этом, не ссылайтесь на полицию, – пробормотал Уве, прежде чем положить трубку. – У нас нет возможности принимать от граждан массу бесполезной информации. Эллен вернулась на свое место и села на стул. Ее взгляд задержался на кадре репортажа из Тумбы, который она остановила на компьютере, нажав на паузу. Она по-прежнему не могла унять дрожь, обливаясь холодным потом, и чувствовала себя в полном смятении. Как смог Джимми силой вовлечь ее в эту историю? – Ну ладно. Вечер пятницы. Кто будет пить со мной кофе? – спросил Лейф. – Пользуйтесь, пока с вас не стали брать деньги, – сказал он, вставая. – Итак, кофе. – Спасибо, не буду. – Эллен покачала головой. – Ну, понятно, бедных это не касается, – продолжил он. У нее не было сил даже на комментарии.