Заработали роты поверх фланговых флешей и люнетов. Бах! Бах! Ударили дальней картечью ослабленные полубатареи полковых «Единорогов», что располагались в тылу и на флангах. Но хватило. Залп. Залп. Залп. Продолжали методично бить стрелки линейной пехоты компрессионными пулями из своих ружей с колесными затворами. А фронтальные «стволы» пока еще работали картечными гранатами, что вспухали белыми облачками над густой массой пехоты, идущей на приступ полевых укреплений. Даже у закаленных в боях ветеранов-легионеров было на лице четко отпечатан страх. Да практически ужас. Но они держались. Оборачивались на Дмитрия и держались. Тот-то стоял с едва заметной улыбкой и с явным интересом наблюдал за тем, как продвигается пехота противника. Легкая кавалерия же его совсем не интересовала. И то, что с флангов и тыла постоянно доносились выстрелы он, казалось, даже не замечал. Но вот, наконец, ударили первые залпы ружей рот, стоящих с фронта. А следом за ними 3-фунтовые «Единороги» перешли на дальнюю картечь. Залп! Залп! Залп! Бах! Бах! Бах! Пехота продолжает накатывать, неся огромные потери. Но в этой беспорядочной лаве простым бойцам того не разобрать. А вот представитель султана, командующий артиллерией и янычарами, прикомандированными Гераю, все видел и все замечал. Он восседал на своем коне и внимательно всматривался в поле боя с помощью зрительной трубы. И хмурился. Как все замечательно начиналось… Там, под Коломной. Гяуры вели себя так, как и надлежало неверным. Сначала часть перешла под руку правоверного правителя, а остальные были рассеяны благословенным огнем его пушек. Сейчас же он не только потерял всех артиллеристов и большую часть орудий, но и на его глазах совершенно растерзали практически всех янычар, не дав тем даже дойти до рукопашной. Странные укрепления. Кто так ставит вагенбург?! Дикари! Однако, именно это построение и позволило им массировать огонь орудий и ружей. Вон какой плотный огонь! Османский паша, побывавший не в одном сражении и успевший отличиться в последней войне с Габсбургами, был очень недоволен увиденным. Он знал – внутри укреплений – горстка воинов, по сравнению с той монументальной лавой, что накатывается на них. И радовало его только одно – их задавят. Их должны задавить. Вон, пехота прошла дальше вчерашнего продвижения казаков. Вот она уже охватывает с двух сторон передовой люнет. Названия паша не знал, но смысла это не меняло. И вдруг начались взрывы. Много взрывов! Такой чувство, что у воинов Аллаха, что первыми прорвались к укреплениям московитов, сама земля под ногами стала взрываться. То, что в дело включились гренадеры, руками начавшие метать гранаты в великом множестве, он отсюда не заметил. Слишком плохие оптические свойства зрительной трубы. Вот ударили полевые 12-фунтовые «Единороги» дальней картечью с малой дистанции, прорубая натурально просеки среди врагов. Вот их поддержали полковые 3-фунтовые орудия. А потом артиллеристы просто отступили, оставив свои орудия. Вместо них выдвинулись штурмовики с дробовиками. Впрочем, этого ни паша, ни хан не видели. Дым от выстрелов и мешанина людей на укреплениях не способствовали удобству наблюдения. Включились гренадеры с трех других позиций, натурально затопив накатывающую пехоту взрывами ручных гранат. Из-за чего она отшатнулась и стала расходиться стихийными колоннами, обходящими укрепления. Артиллеристы вернулись к «Единорогам» и частыми ударами картечью, подрубили основания этих колонн. Бить вдоль густой толпы дальней картечью с малой дистанции было одно удовольствие. Маленькие чугунные ядра пробивали по пять-шесть человек, прежде чем теряли энергию. Время от времени заряжали ближней картечью – когда масса противника становилась разреженной. А потом снова дальней. Да по самой гуще людской. Передовой люнет все же захлестнула волна пехоты противника. Завязалась рукопашная схватка. Янычар к тому времени уже выбили, поэтому линейная пехота столкнулась «в штыки» с казаками да степняками. Точнее у легионеров был штык, которым они ловко орудовали, удерживая плотный строй. А вот наседающие махали сабельками, мешая друг другу. Не зря Дмитрий решил опираться на развитую немецкую школу дуэльного фехтования двуручным мечом. Именно она, богатая на колющие удары, прекрасно подошла для создания школы штыкового боя. И вот сейчас легионеры демонстрировали прекрасный уровень навыка. – Ура! – Закричали штурмовики, ударившие контратакой по запирающему передовой люнет противнику. Залп из дробовиков с малой дистанции. И, крепкие, хорошо накачанные и тренированные мужчины в латных кирасах и шлемах врубились в рыхлую толпу противника. В одной руке дага, в другой – тяжелая боевая шпага, коей можно и колоть, и рубить. Отбросили. И линейная пехота люнета незамедлительно вернулась на позиции, откуда открыла огонь из своих ружей. Утроенные запасы готовых выстрелов в бумажных патронах были запасены заранее. Но вот атака захлебнулась. Очень сложно идти вперед пробираясь по телам своих товарищей, а также их фрагментам, что сплошным ковром покрывали предполье укреплений. И не все из них были мертвы – многие шевелились и матерились. Этакое кошмарное месиво. Легкая кавалерия тоже изрядно пострадала. Будучи изначально более удобной целью в силу габаритов силуэта, она ловила куда большее количество попаданий. И потому изрядно поредела. Имитации атак давались ей очень дорого. Легионеры выжимали в среднем по три выстрела в минуту, да били прицельно по толпе на триста метров. – Андрей, – произнес Дмитрий командиру линейного батальона, что стоял в резерве. – Выводи своих людей через тот проход. Чтобы по месиву не идти. Строй в линию. И атакуй. Видишь, как неуверенно отступают. Пытаются огрызаться. Вот и дашь им пинка под зад. Возьми с собой музыкантов. Пусть под барабаны и флейты идут. Командир быстро повторил приказ и вполне довольный тем, что его батальону тоже удастся участвовать в бою, бросился его исполнять. – А вы, – произнес Император, обращаясь к командиру кавалерии легиона, – выходите через вот этот проход. И бейте натиском с другого фланга. Пики не берите. Зачем добро изводить? В кончары их берите. – Есть, – также обрадовался Басманов. Атака линейной пехоты и гусар радикально ускорила отступление противника. Легкая кавалерия попыталась контратаковать. Но ее подготовка была слишком явной и долгой. Дмитрий успел сконцентрировать на ней десять полковых «Единорогов» и все четыре полевые, которые сообща ударили туда картечными гранатами. Чем и сорвали контратаку. Почему? Потому что степная кавалерия очень плохо управлялась, особенно после довольно напряженной «карусели» в которой полегло немало командиров, ведущих своих людей «впереди на белом коне». Вот и пришлось накапливаться и хоть как-то организовываться. Дойдя до реки Лопасни гусары с пехотинцами остановились. Еще пара ружейных залпов. И тишина. Звенящая. Прямо-таки давящая на уши. Легион потрепан. Ощутимые потери. Но он выстоял и сохранил боеспособность. Дмитрий велит играть Имперский гимн, и бойцы охотно начали его петь, радуясь, крича и потрясая оружием. Они верили в своего Императора. И он не подвел их. Второй день сражения завершился. Глава 6 19 декабря 1607 года, река Лопасня После отражения натиска на укрепленный полевой лагерь войско Герая пребывало в полном разладе и упадке духа. Изрядно поредевшие отряды легкой кавалерии вернулись на левый берег реки. Османский корпус усиления был уничтожен. Пушки – вон стоят. Только обслуга кончилась. А янычары всем скопом легли на правом берегу. Отступить-то им не дали наседающие сзади войска. Вот и перебило их пулями да картечью. Остальным тоже досталось. Серьезно. На закате османский паша проехал по лагерю и сделал неутешительные выводы. Войско было совершенно деморализовано и расстроено. Русские помещики, перешедшие поначалу на сторону хана, активно роптали. Они активно участвовали в отвлекающих маневрах кавалерии и прекрасно видели ту мясорубку, что там была. Казаки так и вообще открыто высказывались о том, что Бог на стороне Дмитрия и пора бы и честь знать. Но их можно было понять – у них каждый второй погиб. Ногаи, черкесы, татары и прочие просто хмурились. Совершенно очевидно они не ожидали ТАКОГО отпора. А ведь впереди их ждала Москва, которая совершенно точно готовилась к обороне. Как ее брать-то? Особенно без пушек и крепкой пехоты. Утром же произошло то, чего больше всего опасался османский генерал. Дмитрий вывел свои батальоны в поле. Второй батальон, вынесший на своих плечах всю тяжесть мясорубки, остался в лагере на хозяйстве. Там каждый второй был ранен. Пусть легко, но все же. Остальные же пять батальонов – с первыми лучами солнца выступили из лагеря и в полной тишине направились к реке. Раненые за ночь перемерли, да и вообще вчерашняя кровавая каша знатно подмерзла и уже не выглядела настолько отвратительно. Поэтому преодоление заваленного трупами предполья проблем не создало. А вслед за линейными батальонами выдвинулась также и тяжелая пехота с кавалерией. Дмитрий решил провести решительную атаку на деморализованного противника, поэтому задействовал все доступные ему силы. Собственно, в сонном лагере их заметили только тогда, когда, войска перешли на ту сторону реки, пехота выстроилась по нормам линейной тактики в шеренги, и начала свое наступление. Да под барабаны с флейтами играя Московский пехотный марш. Прекрасная выучка с дисциплиной и тщательно вытоптанный снег позволили им идти словно по плацу. Ровные шеренги линий. Строгое равнение. И молчаливая невозмутимость. Легион надвигался без криков и песен. Только ритмичная музыка марша, задающая темп движения. Сразу за пехотой ехал на коне Император со своим штабом, знаменной группой и наблюдателями. За ними батальон тяжелой пехоты и кавалерия. Артиллерию оставили в лагере. И полковые и полевые «Единороги» выкатили за пределы позиций и поставили в линию для удобства управления. В случае опасности, они должны были поддержать отступление легиона картечными гранатами. В лагере хана и его союзников началась паника. Тохтамыш Газы Герай неистовствовал, пытаясь организовать оборону. Ведь никому даже в голову не пришло, что этот безумец попытается атаковать настолько превосходящие числом войска. А османский паша, минуты три понаблюдал за тем, как красиво шли легионеры, развернул своего коня и, прихватив свиту покинул ставку крымского хана. Исход этой атаки был ему ясен. А дальше? Его это не интересовало. Кампания была проиграна, о чем ему и требовалось доложить в Стамбул. Да желательно с самыми точными подробностями. Хан заметил его отъезд, но препятствовать не стал. Да и тот, в конце концов, был представителем сюзерена и, если всплывет такой поступок – жизнь хана не будет стоить ничего. Однако, не только Тохтамыш заметил отбытие паши. Каким-то удивительным образом это не скрылось от глаз всего войска, став тем самым триггером, что запустил наиболее негативный сценарий. Все еще огромная армия Герая побежала. Кто куда. Русские помещики постарались «свинтить» в родные пенаты, обдумывая то, как они станут вымаливать прощение у Дмитрия. Расстрел бояр видели все. Но и о судьбе новгородцев, сдавшихся на милость Императора, тоже слышали. Поехать камешки ковырять куда-нибудь под Пермь – не самая худшая судьба. Во всяком случае, она намного лучше смерти. Часть войска Герая попыталась уйти на юг. Через Оку. Основная же масса двинулась по проторенной дороге обратно на Коломну. Конечно, какие-то очаги сопротивления имели место. То здесь, то там войска Герая пытались организовать отпор. Но линейная пехота неизменно плотным ружейным огнем попросту выкашивала всех, кто отказывался бежать. Крымский хан, претендовавший на московский престол, бросил свою артиллерию. Она была ему уже не нужна. Не увезти. Да и не воспользоваться. С артиллеристами – полный швах. Кончились. Частично был брошен обоз. Взяли только самое ценное и нужно – боеприпасы, еду и походную казну. Но и то неплохо. – Победа! – Радостно воскликнул Петр, когда легион, наконец, остановился. И вместе с ним так же весело закричали и остальные. Даже наблюдатели и те, выражали восхищение произошедшим. У них в голове просто не укладывалось, как можно было ТАК победить.