Часть 2 из 8 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
«На смерти… хмельной…» — донеслось горестное шепто-пение из палаты 812. Источником его был унылый горчичный кустик с кислолицей мордочкой на стебельке. Завидев злодея, маленький констебль р-рьяно шагнул внутрь, выставил указательный палец и обвиняюще завопил «До-об-дый день!». У Питера начало складываться четкое впечатление, что мистер Шнапс имел обыкновение утрамбовывать в данную фразу не только приветствие, но и любые возможные значения. Так, сейчас, было похоже на «Ага, негодяй!».
— Пошто укдал Семицветика, пдоходимец?! — продолжил знакомство пряничный человечек.
Кустик обернул печальное личико к вошедшему и тихо сказал:
— Ах… как это все тоскливо, — почесал веточку и ссутулился. — Снег, Рождество… Как пусто и тоскливо. Семицветик…
«Как это тоскливо», — мысленно повторил Питер, закатывая глаза к потолку. Мистер Шнапс тем временем попытался спросить, где вчера находился кустик «между шестнадцатью нуль-нуль и аналогично осемнадцатью».
— Где я могу быть, мне негде быть, — последовал протяжный вздох. — Жизнь моя печальна и бессмысленна. Зачем я существую? Зачем нужно существование? Ты знаешь? — спросил кустик Питера. Тот в ответ заморгал и пожал костистыми плечиками.
— Шифдуется, задаза, — подытожил пряничный человечек и вздохнул. — Пойдем, гдомила.
Напарники, как мысленно уже поименовал себя и маленького констебля Питер (или точнее, «нападники»), вернулись к фее и стали узнавать о подозреваемом. Оказалось, кустик уже давно лечился от «большого ума» и целый день вчера был в палате.
— Несостыковочка, — почесал цилиндр мистер Шнапс. — Кто ж тогда укдал цветок?
Питер предложить еще раз осмотреть место преступления и неожиданно для себя приписал:
«Я мог бы помочь», — на самом деле мальчик был готов расследовать хоть секреты ночного уборщика, лишь бы не просидеть все Рождество в палате.
— А верно! Ты, гдомила, со своей башни много чего увидишь! — завертел усами пряничный человечек и засеменил к лифту. — Впедед! Служить и защищать, гдомила, служить и защища-а-пчхы!!! Вот, пдавду говодю.
Глава 2,
в которой дело запутывается еще больше или Зачем Примусы ездят в Плимут
Питер — у которого внутри все пело и разве что не порхало в предвкушении Свободы — одел зеленую курточку и желто-вишнево-полосатые штаны (что хранил на тот редкий случай, когда врачи отпускали мальчика на прогулку) и отправился с мистером Шнапсом в вестибюль больницы.
Там все сверкало и искрилось в предвкушении праздника, а неразлучная парочка из охранника Бута и медсестрички Рашель смотрела выпуск новостей по барахлящему телевизору.
Питер на всякий случай помахал рукой, но дядечка и тетечка оказались слишком увлечены забастовкой авиаслужб. Поэтому, когда входные двери зашуршали и гнусавый голос пробасил «добдого вам дня и пдесчастливейшого Дождества», никто не обратил на беглеца внимание.
— В такую погоду и дазмякнуть недолго, — поворчал, раскрывая карамельную тросточку-зонтик, мистер Шнапс, и с комфортом уселся на плече Питера (прямо скажем, его «ходули» гораздо лучше подходили для местности вокруг больницы).
«Неужели, все взаправду? Только бы не догнали!» — шаг, другой: мальчик боялся даже повернуться; казалось, вот-вот завизжит мерзкая сирена, и луч прожектора испепелит невезучих героев.
Не сдаваться — идти. Идти! Укутанными снегом аллеями, горбатым мостиком — его освещали два лепесиновых и почти незаметных в метели фонарика, — немножко попетляли да и уткнулись в проселочную дорогу. Мистер Шнапс успел подышать на ручки и потоптаться (как и Питер — он принял действия «нападника» за ритуал вызова голубиных авиарейсов), когда из-за поворота показался самый необычный автобус, который мы могли бы представить.
Корпус его был из пористого и отменно, смею вас уверить, пропеченного бисквита, кресла — из слоеного теста, а в окошках колыхался рисовый пудинг (самый пуденистый, из всех, что когда-либо видел Питер).
— Два до Чудного, Пипиндук, для меня и гдажданского детектива Питеда, — скомандовал мистер Шнапс водителю — седобородому мухоморчику в черных очках. У Питера от улыбки затрещали щеки (эх, ну кто бы из нас не отказался называться гражданским детективом?). — За счет полицейского упдавления, — добавил маленький констебль, залихватски крутанув ус.
— Есть, Шнапс! Ик! Питед, привет! — грибок чуть приподнял очки и подмигнул.
— ПитеД, — поправил мистер Шнапс.
— Ик! ПитеД, — Пипиндук кивнул в знак понимания.
— ПитеДД, бдевно ты глухое!
— Я и говорю Пит… Ааа, Питер, — посмотрел мухоморчик на блокнот, где наш герой спешно рисовал букву «Р». — Ик! Так бы и сказал. Какие дела на страже закона, Шнапс?
— И не спдашивай… — пряничный человечек перебрался на приборную панель из глазури, и начал с грибком обсуждать задержание банды ирисок, которые всегда, отдам должное, доставляли немало забот правосудию (я и сам их не очень жалую, только тс-с-с!). Питер заскучал и, усевшись на переднее сиденье, ерзал всю дорогу, то разглядывая заснеженный лес и такую же искристо-белую автостраду, то карамельные поручни, а то и группу сорванцов — из проколотого крекера, луковицы-модницы и тертого сыра в кепочке, которые разместились в хвосте салона и до удивления красиво пели отрывок из древнего сказания:
— В чертогах старинных,
За сотней дверей
Могущество тает
Былых королей.
Все в пыль обернется,
Сквозь пальцы прольется —
Как память сотрется
За поступью дней…
От этих слов Питер вдруг ощутил небывалую и необъяснимую тоску по героям баллады, тому времени, которого не знал никогда и не видел, но чувствовал, как родное. Казалось, невидимая рука подхватывает мальчика и уносит в таинственные земли… Где из леса доносятся звуки битв и королевской охоты, парят над облаками башни родовых замков, и нет ни машин, ни больниц, ни набившего оскомину Плимута.
Питер помотал головой и вынул блокнотик, решив заняться делом полезным и, несомненно, приятным — расследованием. Юный детектив нарисовал цветок в горшке, кружок со знаком вопроса и прочертил меж ними стрелочку. Подразумевалось, что мистер «М» с неясной целью «Ц» украл Семицветика.
«Вот, непонятно: кто и зачем?»
Вероятно, похищение имело смысл, посему Питер прикрутил к своей схеме еще один знак вопроса и выписал подсмотренное в книжке про Холмса слово «Мотив». Понятнее конструкция не стало, но выглядела теперь вполне себе симпатично.
— Мотив? — посмотрел на чертеж мистер Шнапс и надул усы. Тут мимо лобового стекла пролетела стайка воздушных шариков в новогодних шапочках и полосатых шарфах; все летуны дрожали и стучали зубами, но выглядели чрезвычайно целеустремленными. — Добдый день! — сейчас это, вероятно, значило «ну приехали!». — Кабы я сам понимал, уже все-о, — пряничный человечек развел ручками, — раскдыл! Пипиндук, ддуг ты мой седдешный, как думаешь, зачем кдасть Семицветика? Обычный же цветок!
— Ик! Не знаю. В шахматы играть?
Питер мог бы возразить, что цветки из северного сияния скорее относятся к редким и исчезающим видам (как было написано в одной заумной и трудночитаемой книжке про ландыши), тем более, играющие в шахматы, и наш герой сам бы не отказался иметь такой (но в любом случае ничего бы не стал воровать). Подумав, Питер нацарапал на листке:
«А вдруг цветок ни при чем, и все связано с г-ном Примусом?»
— Почему ты не говоришь? — спросил Пипиндук и довольно икнул, когда крекер в хвосте автобуса попытался сделать сальто, но из-за своей, извините, квадратности, шлепнулся на пол.
Питера от слов мухоморчика бросило в жар и холод одновременно — мальчик живо представил, что, едва «уголовное дело» (он не слишком понимал отношения геометрии и расследования, но звучала фраза умно и частехонько встречалась в детективных фильмах) закончится, ему придется вернуться в больницу. И опять пойдут долгие месяцы лечения, и будет та же палата, и то же окно — грязное, с паутинкой в левом верхнем углу…
— Болеет, неужели непонятно?! — поворчал маленький констебль и продолжил. — Быть может и связано! А-а-а… пчхы!!! Спасибо, спасибо! — предупредил он возможные «будьтездоровья». — Ух, говодила моя матушка: «Тводчество до добда не доводит». Скульптоды, понимаешь! Налепят всякого, а мне потом — ищи. Пдимус… Что я знаю о Пдимусе? Ничего я не знаю о Пдимусе. Пдимус, как Пдимус.
— Вчера Примус ездил в Плимут, — пожал шляпкой мухоморчик. — Рейс, ик, который в 16:20.
— Хмм, — мистер Шнапс глубокомысленно почесал цилиндр и до конца дороги впал, как понял Питер, в еще более глубокомысленную задумчивость, которая, несомненно, выдававала в пряничном человечке истинного профессионала.
Сам мальчик написал в блокнотик «Зачем Примусы ездят в Плимут?», обвел фразу тремя жи-и-ирными кругами и стал над ней размышлять. По всему выходило, незачем. Ибо, насколько Питер знал примусы, те вообще были мало склонны к каким-либо перемещениям (да и к скульптуроделанью, прямо скажем, тоже).
За окном (пардоньте, за пудингом!) снежные поля сменил частокол сосен — храпящих, сопящих и причмокивающих. Временами то на одном, то на другом стволе приоткрывались сонные глаза и недовольно смотрели на автобус. Тут Пипиндук один раз остановился, чтобы подобрать дородную фрау Штрудель с племянницей Тарталеточкой; мадам всю оставшуюся дорогу охала и ворочалась, а молодая особа благоухала и вежливо покашливала, как умеют благоухать и вежливо покашливать исключительно в роду Тарталеток и некоторых Профитролей.
Глава 2 с хвостиком,
в которой повествуется о трудной жизни ботинок
Чудной городок показался из-за поворота настолько ярко, шумно и неожиданно, насколько можно себе вообразить.
«Да, я определенно сплю».
Представьте себе улицы, заметенные сахарной пудрой, домики из дрожжевого теста, их глазурированные крыши и витражи из разноцветного мармелада. Представьте, как тут, там, сям — везде, где только можно, — ходили, бегали и прыгали множество пряничных человечков, а также лягушек, тюленей и ягнят из белого и черного шоколада (а некоторые — и в полоску). Все они оделись в рождественские наряды с мишурой и носили алые шапочки. А еще карамельные трости самых разных цветов — прям как у мистера Шнапса.
— Пдиятно, понимаешь, домой веднуться, — смахнул слезу маленький констебль и дернул себя за ус.
Напарники вышли на центральной площади, и, попрощавшись с Пипиндуком, направились к месту преступления. Питер при этом все вертел головой и никак не мог понять, какому созданию больше удивляться. Мэру ли городка — Торту Батенбергу из бисквита в шахматную клетку из желтого и розового коржиков и с марципановой глазурью; булочке Салли Лан, до того пышной и на дрожжах, что становилось завидно. А может быть, печенью Оливеру в сырном плащике с гербом?
— Смотрите, смотрите! Настоящий мальчик! — показались из-за угла Батские булочки-хохотушки (с кулончиками из запеченного сахара и россыпью цукатов).
— Хихихи! — засмеялись одни.