— Да вам и не грозит, ваше счастье. — Тебе бы такое счастье, сынок. Не хочешь? — не удержалась я от язвительной вспышки. — Извините, гражданка Леман, — дежурный сегодня был на редкость благодушен. — Я к тому, что вам-то, с вашими мертвыми каналами, полная проверка не потребуется. Все подозрительные вспышки в городе сейчас проверяют. Даже мне прибор дали. — Он повертел в руках диск с вплавленными в металл камнями, чем-то похожий на тот, что показывал мне целитель Смокт, только крупнее. — Вот он мне и показал, что от вас ни малейшего всплеска, даже от зонта не фонит подарочками. Кстати, о подарках. Вам подписано помилование, поздравляю. Дайте вашу руку, метку снимем. Я протянула левую руку. Метка выглядела как вживленный под кожу предплечья бронзовый жук. Маг приложил прибор, руку обожгло, как кипятком, но я бы вытерпела и большую боль, лишь бы избавиться от позорного клейма. Закончив, маг бросил «жука» в коробку и зажал небольшую ранку марлевой салфеткой, наверняка не стерильной. — Вот и всё, гражданка Леман. Не беспокойтесь, остаточная магия амулета не даст ранке загноиться. Поболит несколько дней. Останется небольшой шрам, но бывалые люди его маскируют татуировками, могу посоветовать мастера… — Вряд ли он мне понадобится, — фыркнула я, баюкая ноющую руку. Вопреки словам мага, боль уходила стремительно. — Как пожелаете. И еще я должен выдать вам документы и пособие. Распишитесь в получении. Я расписалась, разорвала конверт, развернула бумаги. Копия помилования, оригинал метрики с моим посмертным, скажем так, именем; в отдельном конверте — подарочный сертификат от лавки дешевого готового платья на пятьсот фритов. А главный сюрприз — я изумленно вздернула бровь — пятитысячный чек на имя Мар Леман в Первом городском банке Фритана. Сумасшедшие деньги для неимущих. Если экономить и спать на скамейке в парке, то и на месяц можно растянуть. — Что это? Как это понимать? Дежурный широко заулыбался, встал из-за стола, одернул мундир и торжественно произнес: — Гражданка Леман, позвольте поздравить вас с полным искуплением вины и обретением свободы. Что до денег, то это «БлаФПОМ», благотворительный фонд помощи осужденным магам, выделил вам пособие для начала новой честной жизни. Фонд уже десять лет работает, многим помог, его основатель — магистр Симон Альеди, сделал на этом неплохую политическую карьеру, и его прочат в мэры. Голосуйте за Симона Альеди. Я стиснула зубы и не смогла даже улыбнуться. Хотелось разорвать подачку и швырнуть клочки в лицо благодетеля. БлаФПОМ, подумать только! Совесть замучила? Взятку мне решил дать? Искупить свое бездействие в те давние дни, когда его помощь была действительно нужна? Он даже на заседание суда не явился как свидетель, ни слова не сказал в мою защиту! — Спасибо… И прощайте! — Сложив чек и метрику в карман, а остальные бумаги в надорванный конверт, я направилась к выходу. — Надеюсь вас больше никогда не увидеть в этих стенах! — крикнул вслед дежурный. Да услышит тебя Предивная! Говорят, свобода — это счастье. О да. Свобода — это ликование, эйфория, ощущение божественной легкости, словно тебя поцеловал ангел. Но эти состояния не могут длиться вечно, иначе поцелуй ангела превратится в смертельный. Так вот, теперь я точно знаю: счастье — это распоряжаться своей свободой. Как оглушенная, я брела по Деловому кварталу в сторону Торговых рядов и под косыми взглядами респектабельной публики, спешившей на службу или по насущным вопросам, чувствовала себя воробьем, сдуру залетевшим в элитную голубятню. Полицейские провожали подозрительными взглядами, но не останавливали. Возможно, их обманывал мой решительно-радостный вид, полная достоинства походка и курьерская магическая папка в руках. Я должна вернуть ее в больницу, как и маркер, но не сегодня. Пожалуйста, не сегодня. Надеюсь, господин заведующий не обвинит меня в воровстве больничного имущества. Я то и дело трогала предплечье левой руки, чтобы убедиться, что я не сплю и метки там нет. А дойдя до Торговых рядов, как назывался целый квартал мелких лавочек, ярмарок и рынков от Блошиного, где продавалось все на свете, до узкоспециализированных Рыбного, Лошадного, Скорняжного и прочих, я не выдержала и закатала рукав. Увиденное поразило: рваная рана исчезла, а на ее месте розовела свежая кожица. И никакой «остаточный магический фон» не мог ее так быстро заживить, или я ничего не понимаю в целительстве и напрасно закончила магическую академию! С отличием, между прочим! Как ни странно, несмотря на все потрясения и бессонную ночь я чувствовала себя великолепно, словно у меня выросли два крыла, и я даже знала их имена: свобода и воля. Но, увы, к крыльям прилагался хвост, и назывался он голод. Лавки на узких улочках уже открылись, несмотря на утреннее происшествие с Погодной башней. До меня долетел умопомрачительный запах сдобных булочек, и моя решимость вернуть господину Смокту «проездные» деньги пошатнулась. Но сначала я нашла лавку дешевого платья и подобрала себе самую скромную коричневую юбку и бежевую блузку. Сертификата не хватило, пришлось доплатить. Ведь я уже пошла на сделку с совестью, кутить так кутить! После грубой робы я чувствовала себя так, словно надела бальное платье. Щедрая хозяйка еще и подарила не новый, но вполне приличный жилет. — Да у вас фигура девушки, почтенная. Поразительное преображение! — хозяйка лавки поцокала языком, когда я за ширмой переоделась в купленное и вышла. — Вы словно помолодели лет на десять! То-то мне показалось при взгляде в зеркало, будто морщины слегка разгладились, а губы стали ярче. Значит, не показалось? Вот что значит свобода — лучшее средство от морщин! И я потратила еще двадцать фритов на скромную шляпу-панаму вместо опостылевшей рабочей косынки. И еще сорок на холщовую сумку, куда и сложила пустую папку, конверт и свою полосатую робу. Да я транжира! Но на мясную лепешку и ночлег в самых дешевых номерах деньги еще остались, а завтра… это и будем решать завтра. Еще пять фритов я заплатила на ближайшей почте за конверт с маркой. Вложила в него чек на пять тысяч и отправила по адресу БлаФПОМа. Презирать себя буду, если приму эту подачку от «будущего мэра» Симона Альеди. Ничего, если остатка от «проездных» не хватит на ночлег, подвину троллей и переночую у реки под мостом. В отличие от людей, у этих существ прекрасная память, а я не раз им помогала в прежней жизни. А деньги… Есть у меня идея, как их заработать. — Утренний номер «Вестей вольного града»! — донесся петушиный голос газетного разносчика. Мальчишка бежал мне навстречу, то и дело останавливаясь у открытых дверей лавок, совал торговцам газету, ловил монеты и мчался дальше. — Что будет с Фританом после падения Погодной башни? Смертелен ли магический град? Выживет ли кандидат в мэры? Объявлена охота на кладбищенского убийцу! О, вот последнюю новость я не могла пропустить. Я нашарила в кармане купюры. Их ведь не обязательно возвращать прямо сейчас, правда? Я же могу вернуть их с первого заработка? Мальчишка с коробом за спиной пробежал мимо меня, пришлось окликнуть. Взяла сложенный листок, сдачу, вдохнула давно забытый запах свежей типографской краски и торопливо развернула газету. Отличная новость: объявлена премия за помощь в поимке серийного убийцы и кормильца личей. На это я и надеялась. Обычно мэрия в таких шумных делах не скромничает, назначает плату за любые сведения и честно платит, если они подтверждаются. Конечно, есть вероятность, что мерзавец, приманивающий бедных людей на имя Арлиль, — заядлый рыболов или просто работает в рыбной лавке. И всех их работников наверняка уже проверяют. И вряд ли найдут. Потому что в таком случае преступник прекрасно знает, что пропах рыбой, и примет меры, чтобы не оставлять столь явные улики. Для этого хватит самого дешевого амулета, перебивающего запахи. А значит, убийца не чувствует собственного запаха. И только одна болезнь имеет такие симптомы, когда человек пахнет тухлой рыбой и не чувствует этого. Болезнь, обостряющаяся, когда человек слишком часто ест дешевую пищу — яйца и потроха. А из этого следует еще один вывод: преступник не только орудует в тавернах бедного квартала, но и сам из бедняков. И что получается? А получается, что у меня есть еще один повод навестить целителя с шоколадными глазами, чистосердечно признаться в растрате «проездных» денег и предложить компенсировать их из премии за поимку преступника. Потому что наверняка убийца, оскорбивший мое прежнее имя, когда-то засветился среди пациентов Смокта — люди с синдромом рыбного запаха страдают еще кучей попутных расстройств, одно из них — агрессия. И сопутствующие ей травмы. Надо лишь поднять истории болезней и внимательно изучить особые пометки. Может быть, кто-то из целителей обратил внимание на назойливый запах? Перспективы вырисовывались самые радужные, съеденная в булочной горячая лепешка придала сил, и я направилась в сторону реки, решив сначала заглянуть в тот трактир, где убийца обманул юного некроманта, как вдруг… Я даже не поняла, что случилась, но, свернув за угол на перекрестке улиц, почувствовала, как закружилась голова, а в следующий миг я оказалась не на улице, а в незнакомом, пыльном и душном помещении. И не одна. Напротив стоял молодой, хрупкого сложения парень, смутно кого-то напоминавший. — Кто это, Гилберт? — спросил низкий голос позади. Справившись с изумлением от столь резкой смены обстановки, я оглянулась и успокоилась: полицейский. И не простой, а из магического подразделения. Только они могли позволить себе полное пренебрежение к служебному уставу: небритость и общая помятость, мундир расстегнут и даже, как мне показалось, местами прожжен, а местами в блестках. Но присутствие офицера магполиции означает, что все под контролем и бояться нечего. Я переспросила у юноши: — Гилберт? И тут меня озарило. Ну конечно! Гилберт Грин! Именно так звали моего племянника, которого я помнила совсем еще мальчиком. То-то у него такие знакомые яркие глаза! И тут он меня изумил еще раз просьбой прикоснуться. Он что, думает, что я призрак? — Только быстро, — прошептала я. И меня встряхнуло как молнией, когда Гилберт быстро дотронулся до моей руки. Да он же… он же вкачал в меня магию! И, главное, я ее приняла, впитала словно губка! Как? Я же уже не маг. С пережжеными каналами я — птица с вырванными крыльями… — Невозможно! — прошептала я. И только тогда заметила амулет в руке полицейского. Страшный амулет. Именно такими меня убивали, изымая магию на экзекуции. Надо спасать племянника! Как же не вовремя уехал из города отец, если верить болтливому шоферу! К счастью, полицейский поверил в мой рассказ об особенностях семейной магии, а Гилберт оказался сообразительным и понял, что очную ставку пора прерывать, пока нас не поймали на несостыковках, а они неизбежны, взять хотя бы мой возраст на лице и в документах: какая из меня тетка для восемнадцатилетнего парня? Скорее бабушка. Не прошло и десяти минут, как меня перенесло обратно, и я едва не наступила на хвост рыжего кота. Тот шарахнулся, обругал меня по-своему, и удалился, гордо взвеяв хвост. А мой взгляд уперся в листок, наклеенный вместо вывески на обшарпанную голубую дверь: «Лавка Плюгта». Не может быть! Тот самый ростовщик, о котором говорил студент-некромант? За которого по воле жадного отца должна выйти замуж его любимая? И это — в вольном граде Фритане? Не раздумывая, я толкнула скрипящую дверь. Надтреснуто брякнул колокольчик, а я вошла в темную каморку. Ничего лишнего: стол с колченогим стулом, полупустая витрина, в которой валялись тусклые безделушки и амулеты вперемешку с дохлыми мухами, вдоль стен — пустые полки. Или тут была выставлена пыль и паутина на продажу? Постучала еще зонтом о рассохшиеся половицы — вдруг ростовщик плохо слышит? На звук, шаркая ногами, из подсобки вышел старик, настолько древний, что впору звать некроманта и упокаивать. Ростовщик оглядел меня с ног до головы, пожевал сухими губами и прошамкал: — Нищим не подаю! — У нищих и не прошу, — я красноречиво посмотрела на пустые полки. — Иди отсюда, иди, пока полицию не вызвал! — А я, может, по делу! — и я достала из сумки магическую папку. — Мне нужно пятьсот фритов под залог артефакта. Эта магическая папка стоит гораздо больше. Не горит, не тонет, невозможно украсть… — Дешевка, а не артефакт. У кого своровала? — Старик протянул руку, но я подалась назад и убрала папку. — Невозможно, говорю. Нет, в руки не дам. Я передумала. У тебя грядут большие перемены и разорение, и прощай моя ценная вещь… — Что ты каркаешь, дрянь? — Видишь, у меня в роду эльфийская кровь? — я приподняла шляпу и показала слегка заостренное ухо. — И пророческий дар. Вот ты жениться хочешь на молоденькой красотке. Не женись. — У тебя еще не спросил! Почему? — Плохая примета. Денег не будет. Уже никогда, господин Плюгт. Ни денег, ни жизни. Оценив ужас в глазах ростовщика, я повернулась и гордо покинула лавку, хлопнув так, чтобы звук колокольчика превратился в похоронный звон. Ну и что с того, что у меня уже нет целительской магии, а вместе с ней — дара внушения! Наша непредсказуемая семейная магия проявилась в моем случае именно так: забирая болезнь, я пробуждала душу, а с ней — и совесть пациента. Но это не всегда во благо. Точнее, никогда. Мой дар — мое проклятье. Главу купеческой гильдии замучила совесть за бессчетные обманы, и он разорился, раздав нищим все свое состояние. Его семья выступила на суде обвинителями. Ведьма, попавшая ко мне с безнадежно запущенным открытым переломом и заражением крови, встала на ноги, выбросила свои яды и любовные привороты и громогласно раскаялась. Полгорода узнало о коварстве и изменах своих супругов. Вторая половина города обвинила меня в том, что довела ведьму до сумасшествия.