– А? – не услышал дед. – Это рейнсверский демон! – проорала я. – Ага, вот и я говорю, пес что надо. – Подарить? – обрадовалась я. Он почесал седую колючую щетину на подбородке, словно обдумывая соблазнительное предложение, но с большим сожалением покачал головой: – Не прокормлю. Глава 10 Ребусы и разгадки Несмотря на злоключения, в академию мы вернулись как раз перед началом занятий. Точнее, за полчаса до звонка. Ни о каком завтраке речь не шла, времени оставалось лишь закинуть в общежитие вещи и со всех ног рвануть на учебу. В панике я заметалась по комнате: одной рукой натягивала мантию, другой – собирала нужные учебники. Потом бросилась поливать обиженно притаившийся кустик. На радостях, что безответственная хозяйка вернулась, мандрагора вцепилась клыками в рукав. Я пролила воду, отодрала кусаку от мантии, впопыхах пнула корзинку с обездвиженным демоном и замерла, осознав, что впервые в жизни прогуляю лекцию. Сначала разберусь с домашним хозяйством. «Не жди меня», – предупредила я Тильду «приветиком». «Не жду, сплю», – коротко и ясно ответила она. Зверинец находился на задворках академического парка. Договариваться пришлось с дерганным старшекурсником, по всей видимости, люто ненавидящим любых животных. В какой-то степени я его понимала: попробуй каждый день почисть клетку под «методическим материалом» и покорми «живые пособия» для уроков по фауне Рейнсвера. При приближении источника тепла у игольчатого кота из подшерстка моментально вылезали острые шипы. Красноухая черепаха, закованная в зеленовато-коричневый панцирь, беспрерывно скребла длинными когтями по стенкам водного резервуара и шипела, как ядовитая змея. Возможно, ею себя и воображала. Про саблезубых кроликов даже упоминать не буду: увидишь в темноте чудище со светящимися длинными клыками и алыми глазами-углями, до конца жизни останешься заикой. Желтый в синюю крапинку папель на фоне местных жителей казался верхом красоты. С другой стороны, Буся вообще выглядел забавным. Пока у него не начинался приступ обжорства. – Кто там? – кивнул лаборант на корзинку. – Буся, – объявила я и тут же исправилась: – Рейнсверский папель. С брезгливым видом парень приподнял крышку на корзинке и заглянул внутрь. Губы у него вытянулись и свернулись трубочкой. Буся был вновь парализован. Поверьте, я не злодейка и испытывала искреннюю жалость, превращая вертлявого «крысеныша» в застывшее чучело, но только заклятие обездвиживания заставило его прекратить жрать! Как оголтелый, он лопал любую гадость, которая лично ему казалась съедобной, а я еще не научилась на глазок определять «деликатесы», чтобы спрятать их от прожорливой болонки. На ферме был съеден старый башмак дедушки, во время полета на воздушном судне пострадал саквояж Тильды. Насилу отбили! Терпение лопнуло, когда паршивец, с энтузиазмом облизав мой палец, широко раскрыл пасть, чтобы этот самый чистенький палец заглотить. Раззявленный окаменелый Буся выглядел до смешного нелепым. Парень вытащил песика, повертел и так и сяк, посмотрел в сощуренные глаза, проверил клыки, кончиком пальца потрогал спрятанные на холке под шерстью шипы и резюмировал: – Не возьмем. – Как не возьмете? – опешила я. Сказать откровенно, отказ в мои планы не входил. Замороженный Буся не представлял угрозы для общежитского имущества, но что мне делать с размороженным Бусей?! – Цвет слишком яркий, – нудным голосом начал перечислять недостатки этот знаток фауны Рейнсвера, – размер не дотягивает до стандарта, хвост без ядовитого шипа. – Что-то не пойму, – раздраженно перебила я. – У вас академический зверинец или выставка чистокровных демонов? Чем вам его цвет не угодил? Желтая шерсть, синие пятна, вертикальные зрачки. Два сердца бьются, иголки на месте. Что еще надо-то? – Иголки не вылетают. – Ну, извините! – взмахнула я корзинкой. – Мы все с недостатками! – Слушайте, по папелю видно, что он выведен искусственно, а на занятиях разрешено демонстрировать только оригинальных демонов. Он же почти ручная собачка. – Ага, только ест, как дикий игуанодон, – огрызнулась я. – Надевайте намордник. – Подозреваю, что он и намордник сжует. – Перевяжите пасть. – И когда он освободится, сначала сожрет меня во сне, а потом придет за тем, кто посоветовал ему челюсти завязывать. – Что вы от меня хотите, адептка? – Лаборант раздраженно сунул мне в руки обездвиженного зверька с двумя быстро стучащими сердцами. – Продайте его на птичьем рынке. – Да кто купит папеля? – Но вы же купили. – Мне его насильно подарили. Понимаете? Обманом! – Сочувствую. – Не надо мне сочувствовать, – огрызнулась я. – Лучше заберите папеля! – Но папеля забрать не могу, – старательно пряча злорадство, развел руками лаборант. С раззявленным Бусей под мышкой я вышла из зверинца на обледенелые ступеньки. День выдался солнечный, ясный, светлый. Снег искрился, мороз кусал щеки, а я стояла на ступеньках академического зверинца и понятия не имела, что делать с прожорливой зверюшкой без разрешительных документов. – Адептка! – выскочил из дверей парень и, охнув от мороза, моментально съежился. – Могу оформить вашего папеля на постой. У нас тут, бывает, собачек держат. Вольеры теплые, кормежка два раза в день. Только напишем, что он песик. – Как в гостевом доме, только для животных? – оживилась я. – Ага, любой каприз за ваши деньги. – Дыша паром, он спрятал подбородок в высокий ворот вязаного джемпера и засунул руки в карманы. – Сколько стоит этот каприз? – Пятнадцать соримов в месяц. За выгул два сверху. – Сколько?! – не поверила я. – Слушайте, за пятнадцать соримов в месяц я сама гостевой дом для папелей открою! С оскорбленным видом я сунула Бусю обратно в корзинку и, гордо задрав подбородок, направилась в жилой корпус. Идея прикупить демону намордник за полтора сорима (за два, если выбрать с блестящими камушками) больше не казалась абсурдной. И ничто не предвещало беды, пока возле парковой статуи – фигуры адепта со снежными горками на каменной голове и плечах – мы не столкнулись с Армасом. Проклятие отличников в действии: впервые в жизни решишь прогулять и тут же попадешься в лапы главному тирану первого курса! Только благодаря силе воли я не дала стрекача, а сдержанно поздоровалась. – Прогуливаете, адептка Эден? – спросил он, одарив тем самым колюще-режущим взглядом, от которого обычно в животе начинался болезненный спазм. – Не то чтобы прогуливаю, – возразила я, – скорее занимаюсь благотворительностью. – И какое же, позвольте спросить, благо вы творите в середине лекции по истории? – спросил Армас. Позволять не хотелось, но кого волновало мнение скромной адептки. Стоять на морозе было неприятно, ледяной холод, исходящий от каменных плиток под ногами, прокусывал подошвы ботинок. – Ищу семью для брошенной сироты, – туманно пояснила я и, пока Армас соображал, что именно ответ мог бы значить, использовала прием торговцев всякой чушью: – Вы когда-нибудь думали о том, чтобы завести домашнего питомца? Сказала и сама обалдела, как нагло прозвучало. Подозреваю, Армас тоже несколько удивился. – Я живу в пансионе для преподавателей, – вдруг ответил он. – То есть домашних питомцев вам заводить запрещено? – Почему же? – усмехнулся магистр. – О, тогда, может быть, спасете жизнь сироте? Взгляд собеседника вдруг потяжелел, и я не сразу догадалась, насколько двусмысленно прозвучал вопрос от девчонки, давным-давно потерявшей родителей. – Я имею в виду рейнсверскую болонку. – Болонку? – Магистр покосился на корзинку в моих руках. – Ну, он не совсем болонка, скорее чуточку папель. – Простите? – Крошечный, неприхотливый в еде папель Буся.