Джеб протягивает руки. – Иди сюда. И я не колеблясь приникаю к нему. Я так изголодалась по привычным, нормальным ощущениям. Вместе со мной он доходит до кушетки, не разрывая моих отчаянных объятий – руки Джеба обвиты вокруг моей талии, ногами я стою у него на ботинках. Я вдыхаю смешанный запах шоколада и лаванды, пока не начинаю в нем тонуть. Мы вместе плюхаемся на подушки. Я сама не понимаю, что плачу, но, когда наконец отстраняюсь, майка Джеба прилипает к моей мокрой щеке. – Извини, что испачкала, – говорю я, пытаясь стереть макияж, отпечатавшийся у него на левой стороне груди. – Ерунда, – Джеб застегивает пиджак, скрывая пятно. – Вот и вся моя гордость, – шепчу я, вытирая лицо. Он отводит несколько прядей волос, прилипших к влажным вискам. – Ничего, сейчас тебе станет легче. На, посмотри. – Джеб выуживает что-то из внутреннего кармана. – Школьный комитет проголосовал за бал-маскарад. Таэлор купила мне маску. – Выпускной бал-маскарад? О-очень оригинально. Я изображаю сарказм, радуясь, что Джеб больше не говорит о кресле и об Элисон. И мне неважно, ради чьего спокойствия – моего или своего – он держит язык за зубами. – Не смейся, – говорит Джеб, надевая маску – черную, атласную, с резинкой. Над прорезями для глаз и внешним краем маски колышутся миниатюрные павлиньи перья. Такое ощущение, что на лицо ему неудачно приземлилась бабочка. Я, не сдержавшись, фыркаю. – Эй. – На подбородке Джеба появляется ямочка, и он тычет меня в бок. Я ловлю его за палец и улыбаюсь. – Значит, ты сегодня нарядился гомиком? – Ну, ты напрашиваешься, спортсменка. Он принимается щекотать меня. Я падаю на подушки, а Джеб наваливается сверху. – Ой… – Я хватаюсь за бока – они болят и от плача, и от смеха. – Я тебе сделал больно? – Джеб замирает, по-прежнему держа меня за талию. – Немножко, – вру я. Мы почти соприкасаемся лбами. Из прорезей маски высовываются длинные черные ресницы. Лицо Джеба – воплощенное раскаяние. – Где? Больно ногу? – Везде. Больно от смеха. Он ухмыляется. – Ага. Ну что, берешь свои слова обратно? – Конечно. Ты больше похож на метелку из перьев. Джеб смеется, снимает маску, раскручивает ее и запускает через всю комнату. Маска ударяется об стену и падает на пол. – Скатертью дорога, – одновременно говорим мы и улыбаемся. Вот чего мне недоставало. Общаясь с Джебом, я чувствую себя почти нормальной. Пока не вспоминаю, что это не так. Я поспешно отодвигаюсь. – Тебе пора. Ты же не хочешь, чтобы Таэлор увидела, как ты выходишь из моей квартиры. Он кладет мою левую ногу себе на колено. – Сначала я посмотрю твою лодыжку. Я собираюсь сказать, что она уже почти не болит, но от прикосновения сильной, теплой ладони к колену у меня отнимается язык. Прикусив нижнюю губу, я наблюдаю, как Джеб расшнуровывает сапог. Когда он оттягивает лосины и осторожно обводит указательным пальцем родимое пятно, по моей ноге пробегает дрожь. Это необыкновенно интимное прикосновение. Джеб не сводит с меня глаз, а я гадаю, почувствовал ли и он то же самое. Он снова рассматривает мое лицо так, как будто я – одна из его картин. Гром сотрясает комнату, и мы отрываемся друг от друга. Я откашливаюсь. – Видишь? Уже лучше. Высвободив ногу, я зашнуровываю сапог. – Эл… – Джеб сглатывает, и я вижу, как у него прыгает кадык. – Пожалуйста, брось эту затею с Хитчем. Что бы там ни было, оно не стоит того… – он запинается, – …чтобы лишаться чего-то ценного. Невероятно. Джеб считает меня такой скромницей, что даже не решается сказать конкретное слово. – Ты имеешь в виду мою девственность? У него краснеет шея. – Ты заслуживаешь лучшего, чем интрижка на одну ночь. Такой девушке, как ты, нужен парень, чтоб по-настоящему тебя любил. Понимаешь? Прежде чем я успеваю ответить, меня отвлекает шелест крыльев. Поначалу я думаю, что мне, как обычно, мерещится, потом замечаю какое-то движение за спиной у Джеба. Свет молнии, пробившись из-под шторы, озаряет коридор. Ошибиться невозможно. Махаон, которого сфотографировала Элисон, – огромный, с черными атласными крыльями и блестящим синим туловищем – зависает на мгновенье перед зеркалом в коридоре, а затем влетает в мою комнату. С ума сойти. – Нет, – говорю я. Это не может быть бабочка с фотографии… бабочка из моего детства. Они живут всего несколько дней. Не годы. – Что? – спрашивает Джеб, не замечая бабочку и глядя только на меня. – Ты все еще хочешь рискнуть? Биение сердца так громко отдается в моих ушах, что почти заглушает рингтон Таэлор. Она звонит Джебу. – Лучше иди. – Я отталкиваю Джеба и направляю его к двери. – Подожди, – говорит он через плечо, неохотно делая шаг за шагом. И поворачивается ко мне, стоя на пороге. – Я хочу знать, что ты собираешься делать сегодня вечером. Сквозь дождь я вижу белый лимузин на подъездной дорожке у соседней двери и в последний раз задумываюсь, не сказать ли Джебу правду. «Я еду в Лондон искать кроличью нору. Пусть даже мне страшно подумать, куда она приведет, кто там ждет моего появления и что от меня потребуется, когда я спущусь. Но вариантов нет». Фантазия разлетается вдребезги, когда я вспоминаю слова Таэлор: «Джеб слишком талантлив, чтобы нянчиться с тобой…» В животе у меня словно смыкаются клещи. И я говорю самое жестокое, что только могу придумать: – Ты не имеешь никакого права диктовать мне, что делать. Ты променял нашу дружбу на Таэлор. Поэтому не лезь, Джеб. Он, как зачарованный, отступает на крыльцо. – Куда не лезть? – В его голосе звучит боль, которая буквально рвет меня напополам. – Не портить твой отличный план – подцепить на ночь какого-нибудь случайного лоха? Или в принципе не лезть в твою жизнь? Лимузин гудит, и лучи фар прорезают мокрую дымку. Прежде чем моя решимость успевает отказать, я говорю: – Никуда не лезь. А потом захлопываю дверь и сползаю по ней на пол. Я сижу, вжавшись спиной в твердое дерево. Раскаяние захлестывает мое и без того переполненное сердце, но я не позволяю боли одержать верх. Как только лимузин, шурша колесами по мокрому асфальту, отъезжает, я иду в гостиную за рюкзаком. Пора отправляться на поиски собственного прошлого. Выйдя в коридор, я останавливаюсь. Мой взгляд падает на мозаики, висящие по обе стороны зеркала. Что-то не так с «Сердцебиением зимы». Серебристые стеклянные бусины, из которых сложен ствол, пульсируют, излучая свет, а сверчки, составляющие фон, дергают ножками в такт.