– И что сейчас с девчонкой стало? – Замуж выдали. Я чуть с коня не свалилась. – Не поняла? Это как? – А так. В деревне она б одна не выжила. Так что его величество лично посаженым отцом на свадьбе был. Сговорили девчонку за сына старосты, они примерно ровесники. Покамест найдется кому с хозяйством помочь, а когда уж ей семнадцать стукнет, там можно и детей рожать. Его величество так распорядился. И добавил, что если что-то с девчонкой случится, до ее сорокалетия, он найдет, кем деревья украсить. Я хмыкнула. – А если б король там рядом не охотился? – Каменоломни, я же говорю. Для всех причастных. А девчонку бы в приют забрали, имуществу опекуна назначили, до совершеннолетия или брака. – А ты там каким боком оказался? – не удержалась я. – Так у меня там родня живет, в соседнем селе. Да и дело получилось известное. И не одно оно такое, уж поверь. Я задумчиво кивнула. Да. Кое-как этот закон защищал девчонок. А если вспомнить судьбы моей тетки-тезки, мамину судьбу… им бы такая защита не помешала. Да вот не в Раденоре дело было. – А если его все-таки обходили? Бывало ведь? – У нас если кто малолетку… ты поняла, да? Я кивнула. Чего тут не понять. – Так все просто и очень быстро делается. На площади отрубают и сжигают. – Человека? – Нет. Обрубок. А человек пусть потом живет… если, конечно, кровь остановить успеет или от болевого шока не помрет, палач-то ему не лекарь. Я хмыкнула. И вот ни капельки не посочувствовала подонкам, принуждавшим детей. Туда и дорога. * * * Дом стоял в Зеленом городе и представлял собой крепкое зажиточное строение. Белый камень, красная черепица, зелень вокруг… И пять заплаканных женщин в трауре. Симпатичные, нет – и не понять. Все рыдают, у всех слезы текут, все горюют, у всех носы со сливу величиной и такого же цвета. Все страдающие, все тоскующие, все… все – врут! С Барсетом мы договорились так, что он расспрашивает, а я слушаю. И если замечу вранье, коснусь его локтя, или подмигну, или сама вопрос задам – по ситуации. Но первое, что я заметила… Никто. Ни одна из женщин не была огорчена. Мать, жена, три дочери… и вокруг всех преобладали тревожные цвета, но и радостных хватало. Этакая смесь из грязно-коричневого, мутно-желтого, голубого и розового. Они радовались… смерти хозяина дома? Они боялись… чего? Это и предстояло выяснить. Барсет начал с матери хозяина, повторяя все то, что спрашивал и раньше, я слушала, иногда тоже задавала вопросы. И все яснее вырисовывалась картина. Донельзя странная. Мать врала. Она знала, кто приговорил ее сыночка. Более того, даже не горевала об этом. Принялись расспрашивать жену, потом дочерей, дело упрощалось тем, что все были собраны в одной гостиной и спрашивать можно было любую – на выбор. И жена, и дочери – врали все. Либо они все вместе собрались и убили, либо… либо я ничего не понимаю! – Барсет, – шепнула я, – будь человеком, расспроси их про покойника как про человека. Какой он был? Что собой представлял? – Хорошо, – шепнул в ответ Барсет и принялся докапываться до семейной жизни. И тут-то появились первые признаки. Женщины врали. Я внимательно вглядывалась и вслушивалась. А потом принялась задавать вопросы сама. И наконец вытащила Барсета из дома. – Давай перемолвимся словечком. Пять женщин проводили нас нечитаемыми взглядами. Договорятся, наверняка, но мне это было безразлично. Картинок из их памяти я нахваталась столько, что аж тошнило. – Что не так? Шайна, кто виноват? – хмуро поинтересовался расследователь. – Они все, – просто сказала я. – Они убивали вместе. Но если что, я буду свидетельствовать в их пользу. Барсет повел себя как профессионал, которого ничем нельзя удивить. Он пожал плечами. – Ну, я как-то так и думал, но почему? Что случилось? – Лучшее, что мы можем сделать, – сказать, что покойный уронил на халат селедку в масле. К примеру. – Я подумала, как лучше озвучить то, что вытащила из памяти женщин, а потом махнула рукой и сказала как есть: – Покойный был тварью и садистом. Лупил всех. Мать, жену, дочерей, оскорблял, ноги вытирал… терпение у баб лопнуло после того, как он по пьянке чуть младшую не изнасиловал. Так-то они привыкли, даже возражать боялись, но всему наступает предел. – Может, старшую? – Младшую. Ты сам их видел… Барсет вздохнул. Это верно – старшая и средняя дочь там были не особенно красивыми, этакими рабочими лошадками, а вот младшенькая уже сейчас обещала вырасти редкостной красавицей. Светлые волосы, большие карие глаза, фигурка… бывает такое, ребенок взял все лучшее от родителей. – Мелкую они все любят до безумия, и когда так получилось… он не раскаялся. Собрался повторить, думал, что все зашуганы… кстати, что за такое полагается? – За инцест? Смерть. Мужчин вешают за это самое, а потом за шею перевешивают, женщин отправляют в монастыри. – Считай, приговор привели в исполнение, только чуть заранее. – А ты уверена? Я кивнула еще раз. В памяти младшей осталось все. И искаженное дикой похотью лицо отца, и руки, рвущие на ней одежду, и тяжелое дыхание, и его обещание: «Никуда ты от меня не денешься, малышка»… Встреться я с этим типом, пока он был жив, сказала бы точнее. Но даже если это было в шутку… Шуточки? Со своим родным ребенком? Такие? Вешать и только вешать. За самое это самое. Девчонку было бы искренне жалко, ведь такое на всю жизнь сломает… хорошо, если она сейчас сможет забыть и жить дальше с таким грузом на совести. А ведь эта тварь еще и в храм ходила, и ничего у него в душе не ворохнулось… неужели и так можно? Ты же веришь в Светлого, разве он тебе разрешает мучить ни в чем не повинных людей? Не понимаю. Хоть я и маг разума, но таких – не понимаю. Да и какой там разум у мрази? Барсет подумал пару минут… – Пошли? – Пошли… Мы вернулись в дом. – Дамы. – Барсет был чрезвычайно серьезен. – Я правильно понял, что ваш покойный обожал кушать ночью? Что-то масляное… – Рыбку в масле, – подала голос мать. – Он так любил, – всхлип, в котором искренности меньше, чем масла в рыбе, – ей вино заедать. – А когда обратно возвращался, и оскользнулся случайно. – Жена тоже утерла слезинку. – Конечно, вы виноваты, следить за мужем и отцом надо было лучше. Но… всякое бывает. Мы предполагаем, Светлый располагает, а я могу лишь посочувствовать вашему горю. Дамы активно зашмыгали носами, я вспомнила, откуда знаю этот запах, и не выдержала.