Кто же там? Пожалуй, преодолеть чужое запирающее заклинание, не зная плетения, могут не многие, я уверена только в трех самых сильных магах — это ректор Академии Зоровадэль, мой отец Эдмунизэль и мой брат Александрэль. На пороге комнаты остановилась… мама. — О-о-о-х! Еваниэль! Как ты сюда попала?! И зачем пришла? Ведь ты же видела белый флаг? По традиции, у меня есть три дня, и никто не должен меня в это время беспокоить. А ещё и один день не прошёл! — слабым, перетруженным и слегка хрипящим голосом озвучила я своё удивление, разочарование и возмущение. — Защитное заклинание снял Эдмунизэль, а я пришла узнать, что ты задумала? — голос Еваниэль был доброжелательный, заботливый и без притворства спокойный, несмотря на ситуацию, из ряда вон выходящую. Она, что, не верит в серьезность моих намерений? — А разве ты не поняла это по траурному флагу на крыше? — с раздражением ответила я. Ну, спрашивается, зачем задавать вопрос об очевидном? — Нет, не поняла. Потому что, чтобы уйти из жизни таким способом надо прожить минимум лет семьсот-восемьсот. Во всех других случаях смерть эльфа возможна только от тяжёлых физических травм не совместимых с жизнью, от сильнодействующих ядов, или запредельного истощения магического резерва с использованием и разрушением собственной ауры, что возникает крайне редко, в чрезвычайной, насильственной ситуации. Так вот в чём дело! Оказывается, я напрасно пыталась остановить своё сердце. — Я этого не знала, — тяжело вздохнув, неохотно призналась я. — Никто, никогда, в моем присутствии, не обсуждал вопросы добровольной смерти эльфа. Еваниэль прошла в комнату и присела рядом со мной на диван. Как всегда, она обалденно приятно пахла Лесными Жемчужинками, и этот родной, с детства знакомый запах чуть-чуть ослабил мое внутренне напряжение. Она погладила меня по голове и, наклонившись, поцеловала в нос. Вообще-то эльфы не любят ничьих прикосновений, но мама не эльфийка, у неё свои представления, что хорошо, а что плохо, и в нашей семье мы привыкли к частому телесному контакту. От её ласки, горькие слёзы опять наполнили мои глаза. — Давай, детка, расскажи мне, что случилось. Один ум хорошо, а два лучше. Вместе мы обязательно найдём наилучший выход из любого положения, — серьезно сказала она. И столько уверенности я услышала в её голосе, что невольно подумала — и правда, чего я раньше-то с ней не посоветовалась? Стыдно? Так теперь ещё стыднее! Несмотря на очень молодой возраст моей матери, из-за которого мы воспринимались почти как ровесницы, она, благодаря другой, иномирской, физиологии, родила нас, своих детей, очень рано. Но, мы, никогда не воспринимали её как подружку. Она всегда была для нас безусловным авторитетом. Мы безоговорочно принимаем её старшинство, мудрость, превосходство во всём, гордимся ею и тем, что мы её дети. Впрочем, и к отцу мы испытываем аналогичные чувства, но это-то и понятно, ему уже почти двести пятьдесят лет, и он один из самых сильных магов в Эльфийском Лесу. Где были мои мозги? Почему я не хотела с Еваниэль обсудить свои возникшие проблемы? Что за крокодилье упрямство на меня накатило? Неужели, и правда, половое созревание и гормональная буря его сопровождающая, заглушают здравый смысл? Еваниэль взяла меня за руку, ласково поглаживая большим пальцем моё запястье, кажется, влила в меня немного Силы и поторопила: — Ну, рассказывай. И как будто плотину прорвало. Я, то морщась от недовольства собой, то плача от жалости к себе, то сжимая кулаки от злости на Лазарэля, подробно рассказала ей всё о том, как протекала моя семейная жизнь. Как я одновременно любила и ненавидела, притворялась внешне послушной, при этом, временами, сгорая от бешенства внутри. И к чему всё это, в итоге, привело. Закончив свой рассказ, я внутренне сжалась, ожидая заслуженного упрёка, что меня об этом предупреждали и пытались удержать от неверного, необдуманного, поспешного шага. Но, как всегда, Еваниэль поступила неожиданно. Удивлённо вскинув брови, она спросила: — А почему ты выбрала такой печально нелепый выход из положения? Логичнее было бы порадоваться, что ты получила важный и полезный жизненный урок. Осмыслила свои ошибки и в будущем их уже не совершишь, тем самым построив свою дальнейшую жизнь более правильно и гармонично. Ты такая красивая, умная, смелая, а теперь ещё и более опытная, у тебя всё впереди, и всё в твоих руках. — Эх, Еваниэль, это ты красивая, умная, смелая. А я, может быть и красивая, может быть и смелая, но не умная, — горько возразила я, вытирая ладонями слезы. — Тебе, вообще, не повезло с дочерьми. Каждая из нас с дефектом. Вот и Алинаэль — и красивая, и умная, но не смелая. Еваниэль в ответ весело засмеялась: — Не могу с тобой согласиться. Дочери у меня самые лучшие, каких только можно пожелать. Просто, вы ещё не выросли, и пока, временами, просматривается не ум, а начитанность, как у Алинаэли, не смелость, а авантюризм, как у тебя. Но я уверена, у вас всё впереди. Каждая из вас будет достойнейшей из достойных. Поверь мне, ты ещё встретишь своего мужчину, настоящую любовь, и будешь счастлива. А сейчас, собирай-ка свои вещи, и пойдём домой. Эдмунизэль нас уже, наверное, заждался у порога. — Я не могу… мне стыдно. Что обо мне подумают и будут говорить окружающие? И по-поводу моего скоротечного замужества, и по-поводу траурного флага на крыше? Я приобрету славу демонстративной, истеричной дуры. — Об этом можешь не беспокоиться, Эдмунизэль снял твой флаг через пять минут после того, как ты его вывесила. Так что, никто его не видел. От удивления я широко раскрыла глаза: — Как же он об этом узнал? И почему тогда ты сразу не пришла ко мне? — Я знала, что у тебя не всё в порядке, и хотела поговорить с тобой. Пришла повидаться, сразу же, после ухода Лазарэля в Дозор. Ты не вышла ко мне на сигнал посетителя, и я забеспокоилась, чувствуя, что ты-то в доме. Позвала Эдмунизэля. Когда мы с ним, уже вдвоем, подошли к твоему дому, то увидели, как ты выбралась на крышу с белым флагом. А сразу я к тебе не зашла, чтобы дать тебе время осмыслить происходящее. Я даже надеялась, что ты и сама, к исходу ночи, решишь снять флаг. Да вот, не утерпела, пришла раньше. — Еваниэль, спасибо тебе за деликатность, доброту и понимание, но я, и в самом деле, не хочу жить. У меня это не получается так, как мечталось. А по-другому я не согласна, — не смогла я удержать хладнокровное выражение на лице, и не справилась со скорбной гримасой, думая о том, как это всё-таки печально, что жизнь потеряла для меня ценность, ещё толком не начавшись, когда я даже совершеннолетия не достигла. — Ивануэль, давай поговорим об этом дома, в родных стенах, после того как ты попьёшь, поешь, поспишь и восстановишь резерв Силы. Ладно? После этих слов в животе у меня предательски заурчало, и я с грустью подумала, что тело моё, в отличие от души, умирать явно не хочет. — Ладно, — согласилась я, с тяжелым вздохом. В конце концов, и правда, я могу подумать обо всём, ещё раз, завтра, в своей родной комнате. И окончательно решить, что же мне делать. Я встала с дивана, пошатываясь от слабости. Заколола мокрые от слёз, волосы. Начала собирать свои вещи, принесённые ещё из родительского дома, твёрдо решив, что не возьму ничего из подаренного Лазарэлем. Но двигалась я так медленно и неуклюже, что Еваниэль была вынуждена включиться в этот процесс. Когда четыре больших сумки были собраны, Еваниэль пошла за Эдмунизэлем. Опять всё сжалось у меня в груди от тревоги, перед встречей с отцом. Что я ему скажу? Наверное, чувство стыда и вины будут теперь всегда со мной. Но говорить, к моему облегчению, ничего не пришлось. Эдмунизэль подошёл ко мне, обнял, прижал к груди, погладил по спине. Поцеловал в макушку, ни слова не сказав и не спросив, отпустил меня. Подхватил две сумки и, так же молча, двинулся к выходу. Мы с Евануэль, тоже, взяли по сумке, и пошли за ним. Около двери я на секундочку задержалась. Сняв с руки брачный браслет, аккуратно положила его на полочку. Была ещё ночь. Темно. Только звёзды мерцают в небе, даря свой слабый свет. Хорошо, что идти недалеко. Может быть, нас никто не увидит, избавив меня от дополнительного стыда. Когда пришли домой, Алинаэль, которая в отличие от Александрэля, жила с родителями, не вышла из своей комнаты, видимо ментально ощущая, что я не готова сейчас к встрече и каким-либо разговорам. И я была благодарна ей за эту деликатность. Сейчас, мне никого не хотелось видеть. А завтра, я наберусь мужества и поговорю с ней, рассказав о своей глупости и своих невзгодах. Еваниэль заставила меня поесть, хоть еда казалась мне безвкусной, и выпить целый кувшин укрепляющего и успокаивающего отвара, а затем отправила спать. Осмотревшись в своей комнате, отметила, что здесь ничего не изменилось, пока меня не было. Неужели они знали, что я вернусь? Вот, даже тетрадь со стихами для песен лежит на столе. А ведь я, за время своего неудачного замужества, не написала ничего нового. Почему? Ведь столько сильных и разных эмоций за это время испытала. Может быть, из-за того, что Лазарэлю этого от меня не было нужно. Он не поощрял, ничего не ждал. А больше я, практически, ни с кем не общалась. Раньше-то, всё время, или родители, или сестра, или брат, или музыканты, или фанаты-поклонники теребили меня вопросами: — Ну, ты написала что-нибудь новенькое? Когда можно послушать? С этими невесёлыми мыслями я уснула. На следующий день и во все последующие, я не хотела выходить из своей комнаты и не хотела ни с кем общаться. Формально, односложно отвечала на вопросы. Утром, механически, чтобы не возникало лишних разговоров, умывалась, одевалась, что-то ела, а потом, большую часть дня, лежала в кровати, в какой-то полудрёме. Потеряв представление о времени, ни о чём не думая, ни о прошлом, ни о будущем, я, не испытывала никаких желаний и чувств, как будто что-то, действительно, умерло во мне. Всё изменилось, кажется, дней через десять, когда в мою комнату, решительно нарушая моё личное пространство, вошёл Эдмунизэль. Я, как всегда, лежала в кровати, свернувшись в комочек, в позе эмбриона. Придвинув кресло ко мне ближе, Эдмунизэль сел в него и сказал: — Детка, сядь, пожалуйста, и послушай меня внимательно. — Слушаю, — неохотно отозвалась я, перестав притворяться спящей, подтянулась вверх и села, прислонившись к спинке кровати. — Эльфам, да и степным оркам, хотя бы небольшому их числу, очень нужна твоя помощь. Я недоумённо округлила глаза. Это какая-то бессмысленность, несуразность! И слышать ее от отца было удивительно. — Начну издалека, — продолжил Эдмунизэль. — Ты ведь знаешь, что Дар некроманта, которым обладает Петрос, абсолютно чужд эльфийской магии. В отличие от нашей магии Жизни — это, недоступная нам, орочья магия Смерти. Мы, вообще, даже не сразу поняли, что это такое. Здесь, в Эльфийском Лесу, Петросу никто не может помочь развить его Дар и хоть чему-то обучить. Поэтому мы с ним решили, что помощь в этом вопросе ему могут оказать только шаманы орков. Все знают, что три года назад я отправил Петроса на орочий материк в надежде, что он сумеет, замаскировав своё эльфийское воспитание, получить знания о своём Даре, хоть это был очень большой риск для его жизни. И мало кто знает, что гораздо более важной задачей, стоящей перед Петросом, было — подробно разведать о жизни орков в Степи, о том, что они знают об эльфах, и нет ли у них захватнических планов в отношении нас. А ещё, попытаться выкупить и переправить к нам, в Эльфийский Лес, хоть какое-то количество рабынь-орчанок и их детей. Ты же знаешь, как нас мало, и как мы остро нуждаемся в большем количестве рождающихся детей, пусть даже от орчанок. И испытываем большую потребность в рабочих руках, чтобы развиваться и двигаться вперёд. И заинтересованы в воинах, способных обезопасить нашу жизнь. К счастью, Петрос не только выжил среди орков, но и сумел стать в Орочей Степи учеником шамана, в одном из небольших кланов. За эти три прошедших года, он дважды возвращался домой на короткий срок, чтобы отдохнуть и поделиться важной для нас информацией. Помнишь, в своё первое возвращение он показывал тебе, как камлают шаманы, используя бубен, пляски и заклинания? Ты, тогда, кое-что из увиденного даже включила в свою музыкальную программу. — Конечно, помню, — согласно кивнула я, с вдруг проснувшимся интересом к рассказу Эдмунизэля. — В своё второе возвращение, он пришёл не один, а привёл с собой молодую орчанку, которая, в Степи, была приговорена к жертвоприношению, и Петрос сумел спасти ее от смерти. — И это я помню, — подтвердила я, совершенно не понимая, к чему он клонит. — Пока ты была отгорожена от всего мира своим замужеством, мимо тебя прошли подробности недавнего, третьего, возвращения Петроса. Кроме двух орчат, он принёс страшный рассказ о том, что клана, в котором он жил эти три года, больше нет. Что в Орочей Степи, из нескольких объединённых кланов, под предводительством сильного и свирепого Владыки, сформировалась Большая Орда. Так орки называют огромный клан кочевников, обитающий на северо-западе орочьего материка. Существует он за счёт беспрерывных, жестоких нападений на свободные кочевые кланы, безжалостно их грабя, и угоняя в рабство побеждённых. А также, за счёт дани, которой облагаются те кланы орков, которые не оказывают вооружённого сопротивления, готовы подчиниться и признать над собой власть Владыки. Жизнь разумного, в Орочей Степи, ничего не стоит. Сильный убивает слабого, считая это доблестью. Ценность детей и женщин так мала, что многих из них приносят в ритуальную жертву, или убивают, чтобы избавиться от лишнего рта, или они и сами умирают от голода. В Степи нет такого изобилия пищи, как у нас в Лесу, а население многочисленно. От рассказа Эдмунизэля мою апатию как рукой сняло. От ужаса услышанного мурашки поползли по телу. Но не страх, а протест рождался в душе, будя спавшие эмоции, вызывая знакомое, так раньше свойственное мне, стремление действовать. Как можно убить разумного? А держать в рабстве? А не дорожить детьми? Это какое-то отвратительное изуверство. — Мы можем это как-то исправить? — с надеждой спросила я, охваченная решительным желанием помочь несчастным и наказать виновных. — Давай смотреть правде в глаза. Во-первых, мы не обладаем для этого достаточной силой. Даже, несмотря на то, что все мы, эльфы, владеем магией, а у орков — только единицы. Но нас слишком мало. Нам с нашими-то проблемами, защиты от хищников и возможной экспансией орков, непросто справиться. Во-вторых, не суди о степных орках, даже угнетённых рабах, по нашим лесным оркам. Те орки имеют совсем другой менталитет, они воспитываются в преклонении перед силой, жесткой властью, безжалостной жестокостью. Любое проявление доброты и милосердия они воспринимают, как постыдную слабость, это вызывает у них стремление подавить, продемонстрировать на чьей стороне сила и, тем самым, самоутвердиться за счёт более слабого. Нет, мы не сможем ничего изменить в Орочей Степи. Для нас главное — не допустить их в Эльфийский Лес, и желательное — получить хоть сколько-нибудь орочьих детей, из тех, что обречены на смерть. Их-то мы и воспитаем в наших традициях, тем более, у нас есть такой опыт, и он положительный. Все мы видим, что наши орки, в свое время приведенные из Степи в Лес, выросли достойными разумными. Хоть они и отличаются от эльфов отсутствием у них магии, большей эмоциональностью, несдержанностью и повышенной агрессивностью. Но, при этом, орчанки стали отличными жёнами и матерями, рождающими в смешанных с эльфами браках слабоодаренных магией мальчиков-эльфов и девочек-полукровок. А орки-мужчины — прекрасные воины, считающие Лес своим домом, готовые защищать и себя, и нас от любых опасностей. Есть ещё одно заметное отличие даже наших, лесных, орков от эльфов. Они равнодушны к искусствам и окружающей нас красоте. Их не привлекают ювелирные украшения, изысканная мебель и интерьеры, декоративные сады, красивые ткани и одежда. Они испытывают страстный интерес только к оружию, рукопашной борьбе, охоте, различного рода азартным соревнованиям и… музыке и танцам. Вот мы и подумали, что ты, со своим Даром и со своей музыкальной группой, можешь стать нашим оружием массового поражения орков. — А «мы» это кто? — перебила я Эдмунизэля, удивленная его словами, и все еще не понимая, что он от меня хочет. — «Мы» — это Совет Старейшин, который долго думал, что делать, если не имея возможности решить поставленную задачу силовым путём, то как ее решить с помощью хитрости и магии. Хотя, надо признать, что при принятии этого решения, Королева была против него. И Королева, и её сторонники, которых немало среди эльфов, выступают за чистоту нашей крови, и смешение её с орочей вызывает у многих протест. Да и само присутствие орков среди нас, кажется некоторым чудовищной ошибкой. Привыкнув считать орков исконными врагами, безобразными внешне и кровожадными по своей сути, немало эльфов игнорируют все положительные моменты связанные с теми из них, кто рос и воспитывался в Эльфийском Лесу. Но, как я считаю, более здравомыслящие понимают, что без вливания новой крови, мы обречены на вымирание. — Ну, а при чём тут я? — в целом согласная со всем этим, но уже теряя терпение, недоумевала я. — Если ты, в компании своих музыкантов и всех четырёх наших лесных орков-мужчин, не приближаясь близко к Большой Орде, пройдёшься с концертными выступлениями по небольшим кланам, обитающим на южных окраинах Степи, то, возможно, вы сможете, с помощью твоего Дара и необычной музыки, расположить орков к себе. Добьётесь их доверия, ослабите бдительность. А дальше, либо используя твой Дар, либо в виде обмена, либо в виде оплаты, либо даже обманом, постараетесь добыть для нас орочих детей-рабов, а может быть, и несколько орочанок. Затем, их нужно переправить на наш материк. Если это удастся, это будет существенная помощь в решении главной проблемы нашей расы — катастрофически низкой рождаемости. И это надо делать сейчас, потому что когда Владыка Большой Орды возьмёт под свой контроль всю Орочью Степь, такая вылазка станет невозможной. — Подожди, — перебила я Эдмунизэля, не в силах до конца осознать услышанное, — даже если предположить, что нам удастся заполучить несколько орчат в каком-нибудь клане, нам что, тащить их за собой в другой, следующий, клан? — с трудом представляя себе такой вариант, уточнила я. — Нет. С каждой добытой партией, даже если это будет всего один ребёнок, надо возвращаться к переправе через пролив Океана. Как только ты, по амулету связи, подашь сигнал, что вы ждёте на том берегу, с нашей стороны к тебе отправится плот с воинами Дозора, чтобы забрать детей. — По-моему, вы переоцениваете мои возможности, — уже постепенно загораясь этой идеей, хотя и сомневаясь в реальности выполнения такой задачи, высказалась я. — Сейчас ты, конечно, не готова к этой миссии, — согласно кивнул Эдмунизэль. — Но я уверен, что если тебе дать время на подготовку, чтобы ты написала соответствующие поставленной задаче тексты песен на орочем языке, музыку к ним, отрепетировала их со всеми своими музыкантами, то есть все шансы добиться успеха. Хоть, не скрою, риск огромен. — Как это — со всеми музыкантами?! Разве Рон тоже отправится с нами? Он же гном! Орки, увидев его, сознание потеряют! Да и Повелитель гномов его не отпустит!