— Оглядитесь вокруг и составьте собственное мнение. — Мнение о чем? — О том, что здесь творится. — А здесь что-нибудь творится? — Какая разница? Ведь вам хочется узнать побольше, разве не так? Она проследила глазами, как он отнес свой поднос и вышел из кафе. Сервас прежде всего опустил жалюзи и зажег свет. Ему не хотелось встретиться с журналистами и попасть в объективы фотокамер. Молодой автор комиксов отправился домой. В конференц-зале Эсперандье и Циглер что-то строчили на клавиатуре ноутбуков. В углу стояла Кати д’Юмьер и разговаривала по мобильнику. Выключив телефон, она уселась к столу. Сервас окинул их взглядом и вернулся к своим выкладкам. В углу у окна стояла белая доска для объявлений, наподобие школьной. Он пододвинул ее поближе к свету, достал маркер и написал в две колонки: — Как вы думаете, этого достаточно, чтобы считать, что оба преступления совершили одни и те же лица? — спросил Сервас. — Есть сходства, но видны и различия, — отозвалась Циглер. — В любом случае оба преступления совершены в одном городе с интервалом в четыре дня, — заметил Эсперандье. — Согласна. Вероятность того, что их совершили разные люди, очень мала. Несомненно, здесь поработал один и тот же преступник. — Или преступники, — уточнил Сервас. — Вспомните, о чем мы говорили в вертолете. — Я не забыла. Мы сможем окончательно связать эти два преступления, если у нас будет одна вещь… — ДНК Гиртмана. — ДНК Гиртмана, — подтвердила она. Сервас приподнял жалюзи, посмотрел в окно и снова опустил их с сухим треском. — Вы действительно полагаете, что ему удалось выйти из института и пройти мимо ваших постов? — Нет, это невозможно. Я сама проверяла посты. Через такую плотную сеть он пройти не мог. — В таком случае это не Гиртман. — На этот раз не он. — Если так, то можно предположить, что тогда тоже был не он, — подал голос Эсперандье, и все головы повернулись к нему. — Гиртман не поднимался на фуникулере, там был кто-то другой. Этот тип, вольно или невольно, имел с ним какие-то контакты в институте и занес в кабину его волос. Циглер повернулась к Сервасу и вопросительно на него взглянула. Она догадалась, что он не все рассказал своему заместителю. — Да, только в кабине нашли не волос, а следы слюны, — уточнила Ирен. Эсперандье покосился на нее, потом на Серваса, тот с виноватым видом опустил голову и произнес: — Не вижу во всем этом логики. Зачем убивать сначала лошадь, потом человека? Чего ради прибивать коня к верхней площадке фуникулера? А человека под мостом? В чем сходство? — В определенном смысле обоих повесили, — сказала Циглер. Сервас внимательно на нее посмотрел. — Справедливо. Он подошел к доске, стер некоторые строчки и написал: — Допустим. Но зачем было вешать коня? — Чтобы напугать Ломбара, — еще раз повторила Циглер. — И конь, и электростанция принадлежат ему. Метили явно в него. — Ладно. Предположим, целью был Ломбар. А кому насолил аптекарь? Коню отрубили голову и наполовину освежевали, а аптекаря раздели и закрыли голову капюшоном. Какая здесь связь? — Освежевать животное — все равно что раздеть, — отозвался Эсперандье. — У коня лоскуты шкуры были обернуты вокруг тела. Рабочие поначалу решили, что это крылья. Может быть, хотели изобразить не их, а плащ с капюшоном? — Возможно, — без особого убеждения пробормотал Сервас. — Но тогда зачем отрубать голову коню? А капюшон, сапоги — они-то тут при чем? Никто не ответил. — Все упирается в один и тот же вопрос: какова роль Гиртмана в сложившейся картине? — Он бросает вам вызов! — крикнул от двери чей-то голос. Все обернулись. В зал шагнул незнакомый человек лет сорока, с длинными светло-каштановыми волосами и кудрявой бородкой. С мороза он быстро вошел в теплое помещение, и его маленькие круглые очки запотели. Он снял их, чтобы протереть, и теперь разглядывал светлыми глазами, проверяя, не осталось ли на них влаги. На незнакомце был толстый свитер и плотные велюровые брюки. Он походил то ли на учителя-гуманитария, то ли на профсоюзного деятеля, то ли на ностальгирующего шестидесятника. Сервас решил, что это кто-то из журналистов, уже собрался вытолкать его прочь, но спросил: — Кто вы такой? — Это вы руководите следствием? — Гость, протянув руку, двинулся вперед. — Симон Пропп, психокриминолог. Я должен был приехать завтра, но мне позвонили из жандармерии и сообщили о случившемся. И вот я здесь. Он обошел стол вокруг, каждому пожал руку, потом остановился, оглядывая свободные стулья, и выбрал себе место слева от Серваса. Тот сразу понял, что это сделано не случайно, и почувствовал легкое раздражение, словно им собирались манипулировать. Симон Пропп поглядел на доску и пробормотал: — Интересно. — В самом деле? — Голос Серваса помимо воли прозвучал саркастически. — Что же вас так заинтересовало? — Я предпочел бы, чтобы вы продолжали, словно меня здесь нет, если, конечно, вам это не будет мешать, — сказал психолог. — Очень сожалею, что прервал совещание. Разумеется, я здесь не для того, чтобы оценивать ваши методы работы. — Он махнул рукой. — На это я совсем не гожусь и не для того приехал. Я здесь, чтобы помочь вам, когда вы начнете работать с Юлианом Гиртманом, и, если понадобится, составить клиническую картину, начиная со следов, оставленных на месте преступления. — Входя сюда, вы сказали, что он бросает нам вызов, — не унимался Сервас. Психолог прищурил под очками маленькие желтые глазки. Круглые, румяные от мороза щеки и блестящая борода придавали ему вид хитрого гнома. У Серваса возникло неприятное чувство, что его мысленно препарируют. Тем не менее он выдержал взгляд Проппа. — Пожалуй, — сказал тот. — Вчера я изрядно поработал в своем доме отдыха. Как только узнал, что в кабине фуникулера обнаружена ДНК Гиртмана, я покопался в его досье. Несомненно, он манипулятор, социопат и очень умный человек. Скажу вам больше: Гиртман не укладывается в категорию просто убийц. Те нарушения психики, которыми обычно страдают подобные типы, как правило, приводят к тому, что они стремятся так или иначе произвести впечатление своими умственными способностями и общественным статусом. Окружающие могут совсем не заметить их чудовищной сущности. Именно поэтому они зачастую нуждаются в сообщнике. Обычно таковым становится супруг или супруга, такие же монстры. Они-то и помогают сохранить видимость. Гиртман же, находясь на свободе, блестяще умудрялся отделять свою общественную жизнь и статус от той части его «я», которая страдала приступами ярости и безумия. Он виртуозно подменял зверя, как говорят охотники. До него это удавалось и другим социопатам, но никто из них не занимал такого заметного поста. Пропп поднялся и медленно обошел стол. Со все возрастающим раздражением Сервас отметил, что это тоже один из приемчиков воздействия на окружающих. — Его подозревают в совершении более сорока убийств. Жертвы — молодые женщины лет двадцати пяти. Сорок убийств — и ни одной улики, ни единого следа, который указывал бы на преступника! Если бы не статьи в прессе и досье, которые он сохранял в банковской ячейке, на него никогда не вышли бы. Он остановился позади Серваса, но тот головы не повернул и упрямо продолжал смотреть на Циглер, сидевшую напротив. — Вдруг он оставляет след, да какой: грубый, явный и заурядный! — Вы забываете одну деталь, — подала голос Циглер, и Пропп застыл. — В то время, когда он совершил большую часть убийств, анализов ДНК либо вообще не существовало, либо они были намного менее эффективны, чем сейчас. — Это так, но… — Вы утверждаете, что все, что произошло здесь, не похоже на деяния того Гиртмана, каким его знают, — сказала Циглер, посмотрев психологу в глаза. Пропп прикрыл глаза и утвердительно кивнул. — Следовательно, вы считаете, что коня убил не он, если не принимать во внимание ДНК? — Я этого не говорил. — Не понимаю. — Не забывайте, что Гиртман уже семь лет находится в институте. Его жизнь изменилась. Он много лет под замком и умирает от скуки. Этот человек всегда был активным, и теперь его съедает медленный огонь. Он жаждет игры. Поразмыслите над ситуацией. Гиртман попался на глупом убийстве из ревности, а раньше вел интенсивную общественную жизнь, которая возбуждала и требовала держаться в форме. Его ценили на службе. У него была красавица жена, он организовывал оргии, которые посещали сливки женевского общества. Параллельно Гиртман в строжайшей тайне отлавливал, насиловал и убивал молодых женщин, иными словами, вел жизнь, идеальную для такого монстра, как он. Ему вовсе не хотелось, чтобы все это исчезло, а потому он с такой тщательностью прятал трупы. — Пропп сцепил пальцы под бородой и добавил: — А теперь ему нет никакого смысла прятаться. Наоборот, убийца хочет, чтобы все узнали о том, что это сделал он. Хочет заставить всех говорить о себе, привлечь внимание. — Он мог бы сбежать и продолжать действовать на свободе, — заметил Сервас. — Почему преступник вернулся в палату? В этом нет никакого смысла.