Снег прекратился, но лежал на земле густым, плотным слоем. Вскоре они догнали и обошли снегоуборщик с крутящимся проблесковым маячком, который отбрасывал оранжевый отсвет на белые заснеженные пихты, и дальше ехать стало труднее. Дорога шла по застывшим от стужи пихтовым рощам и торфяникам в излучинах реки. Над ними возвышались серые, заросшие лесом утесы. Потом дорога резко сузилась и нависла над рекой, а над ней круто уходил вверх лесистый склон, так что на каждом повороте перед их взглядом оказывались толстые корни буков, подмытые потоком. За очередным изгибом трассы открылись многочисленные деревянные и бетонные постройки с ровными рядами окон и высокими застекленными дверями на первом этаже. К ним от шоссе через заржавленный мостик шла тропа. Сервас успел разглядеть вывеску «ЛАГЕРЬ ОТДЫХА „ПИРЕНЕЙСКИЕ СЕРНЫ“». Вид у построек был заброшенный, там явно никто не жил. Интересно, кому пришло в голову построить лагерь в таком мрачном месте? Когда Сервас подумал о том, что рядом с лагерем находится институт, по его спине прошел холодок. Но возможно, лагерь закрылся задолго до того, как начал работать Институт Варнье. Долина отличалась красотой, которая подавляла Серваса. Было в ней что-то от заколдованного царства фей. Вот-вот, точно: современная версия страшных сказок его детства. Вздрогнув от внезапного озноба, он подумал, что в этой долине и в глубине заснеженного леса полно людоедов, поджидающих свои жертвы. — Здравствуйте, к вам можно? Диана подняла голову и увидела у себя перед столиком того самого медбрата-психиатра, которого отчитала накануне. Как его звали? Алекс, кажется. На этот раз кафе было переполнено. По причине понедельничного утра весь медперсонал устремился завтракать. В зале стоял гул голосов. — Разумеется, — процедила она сквозь зубы. Диана сидела одна. Видимо, никто не считал нужным пригласить ее к себе за столик. Время от времени она чувствовала на себе посторонние взгляды. Интересно, что по ее поводу наговорил доктор Ксавье? — Э-э… я должен извиниться за вчерашнее, — начал он, усаживаясь. — Я был немного… резок, сам не знаю почему. По сути дела, ваши вопросы были закономерны. Примите, пожалуйста, мои извинения. Диана очень внимательно на него посмотрела. Вид у него действительно был смущенный. Ей не хотелось ни возвращаться к вчерашнему дню, ни выслушивать извинения. — Ничего страшного. Я уже забыла, — нехотя кивнула она. — Тем лучше. Я, наверное, кажусь вам странным. — Вовсе нет. Мои вопросы тоже были довольно… бесцеремонными. — Это верно, — рассмеялся он. — Вы за словом в карман не лезете. — Алекс весело впился зубами в круассан. — Что вчера случилось внизу? — спросила Диана, чтобы сменить тему. — Ходит столько разговоров… Похоже, что-то очень серьезное. — Погиб аптекарь из Сен-Мартена. — Как это? — Его нашли повешенным на мосту. — Ой! Представляю себе… — Ммм… — промычал он с полным ртом. — Какой жуткий способ покончить с жизнью. Он поднял голову, проглотил кусок круассана, который жевал, и заявил: — Это не было самоубийство. — Вот как? — Убийство. — Алекс посмотрел ей прямо в глаза. Она решила, что он шутит, и с улыбкой вгляделась в его лицо. Нет, не шутит. Улыбка Дианы сразу исчезла. Между лопаток прошел холодок. — Правда, убийство? Ужас какой! — Да уж, — произнес Алекс и наклонился к ней, чтобы не повышать голос, поскольку вокруг было шумно. — Но это еще не все. Он наклонился еще ниже. Диана рассудила, что его лицо очень уж близко. Вызывать лишние разговоры сразу по приезде ей не хотелось, поэтому она слегка отодвинулась. — Говорят, он был совершенно голый, если не считать капюшона и сапог. Аптекарь подвергся насилию, его пытали. Тело нашел Рико, художник, рисующий комиксы. Он бегает по утрам. Диана молча переваривала услышанное. Убийство в долине. Необычное преступление в нескольких километрах от института. — Я знаю, о чем вы думаете, — сказал он. — В самом деле? — Вы себе сейчас говорите, мол, преступление необычное, а здесь полно убийц. — Да. — Отсюда невозможно выйти. — Правда? — Правда. — Ни одной попытки бегства не было? — Нет. — Алекс проглотил еще один кусок. — Во всяком случае, на поверку явились все. Она отпила капучино, вытерла губы бумажной салфеткой и усмехнулась. — В таком случае я спокойна. На этот раз Алекс от души расхохотался. — Да, я догадываюсь, что новичку здесь и без того не по себе, а тут еще такое происшествие в придачу. Это явно не помогает обрести равновесие. Сожалею, что принес недобрую весть. — Я допускаю, что не вы его убили. Он засмеялся еще громче, так что на них стали оборачиваться, и спросил: — Это у вас швейцарский юмор? Какая прелесть! Диана улыбнулась. Со вчерашнего дня и до появления Алекса сегодня в прекрасном настроении она не могла решить, как себя с ним держать. Но он ей был симпатичен. Кивнув в сторону сидевших в кафе людей, Диана сказала: — Я, признаться, надеялась, что доктор Ксавье представит меня персоналу. Но он до сих пор этого не сделал. Нелегко войти в коллектив, если тебе… никто руки не подает. Он дружески взглянул на Диану и мягко кивнул. — Понимаю. Слушайте, у меня есть предложение. Утром я не могу, у меня рабочее совещание с терапевтической бригадой. А вот попозже я вас проведу по всем хозяйствам и познакомлю со всеми. — Очень любезно с вашей стороны. — Нет, это нормально. Не понимаю, почему Ксавье и Лиза до сих пор этого не сделали. Тут Диана подумала: действительно, почему? Судебный медик и доктор Кавалье принялись разрезать сапоги на ногах аптекаря с помощью костотома[27] и хирургического крючка[28] с двумя зубцами. — По всей видимости, сапоги жертве не принадлежали, — заявил Дельмас. — Они по крайней мере на три размера меньше. Их с трудом натянули. Не знаю, какое время в них провел бедняга, но это было очень больно. Разумеется, не так, как то, что его ожидало. Эсперандье посмотрел на медика, держа в руке блокнот, а потом спросил: — А зачем было надевать на него сапоги, которые ему малы? — Это уж вам предстоит выяснить. Может, других просто под рукой не оказалось, а аптекаря надо было обуть. — Зачем же тогда раздевать, разувать, а потом натягивать сапоги не того размера? Судебный медик пожал плечами и положил снятый сапог на решетку рядом с раковиной. Потом он вооружился лупой, парой пинцетов и принялся педантично отколупывать травинки и мельчайшие кусочки гравия, приставшие к коже и каучуку. Разложив свой улов по круглым коробочкам, Дельмас схватил сапоги и застыл, размышляя, куда их упаковывать: в мешок для мусора или в плотный бумажный пакет. Выбор пал на вторую емкость. Эсперандье вопросительно на него взглянул. — Почему я выбрал бумажный пакет, а не тот, что для мусора? Потому что грязь на сапогах высохла еще не полностью. Влажные вещдоки не следует хранить в пластиковых пакетах. Сырость может привести к появлению плесени и безвозвратно разрушить биологические улики. — Дельмас снова повернулся к столу для вскрытия и, с большой лупой в руке, подошел к отрезанному пальцу. — Отхвачен острым заржавленным орудием: ножницами или секатором, причем жертва в этот момент была еще жива. Дайте-ка мне пинцет и пакетик, — обратился он к Эсперандье. Тот повиновался. Дельмас пометил пакетик, потом бросил остальной мусор в один из мешков, висевших на стенке, и со звонким хлопком стянул перчатки. — Я закончил. Гримм, конечно же, скончался от механической асфиксии, то есть при повешении. Материал я отправлю на экспертизу в лабораторию жандармерии в Розни-су-Буа, как меня попросила капитан Циглер. — Как по-вашему, могли те двое остолопов принять участие в таком представлении?