Сервас одарил его загадочной улыбкой мультяшного кролика и быстро подхватил реплику: — Самоубийцы. Вы о них что-нибудь знаете? — Кто вам об этом сказал? — На этот раз в глазах старика отразилось неподдельное удивление. — Если я отвечу, вы не поверите. — Тогда тем более ответьте. — Юлиан Гиртман. Габриэль Сен-Сир долго вглядывался в Серваса. Вид у него был озадаченный. — Вы это серьезно? — Абсолютно. С полминуты старик молчал, потом спросил: — Чем вы заняты около восьми вечера? — Я еще не решил. — Тогда приходите обедать. Все, кого я приглашаю, говорят, что меня найти — сущий пустяк. Поточный Тупик, дом шесть. Заблудиться невозможно, там, в самом конце улицы, возле леса, стоит мельница. До вечера. — Надеюсь, у вас все в порядке, — сказал Сервас. Шаперон в замешательстве обернулся. Он уже взялся рукой за дверцу автомобиля. Вид у него был озабоченный и напряженный. При виде Серваса мэр залился краской и поинтересовался: — А почему вы спрашиваете? — Я вчера весь день безуспешно пытался с вами встретиться, — ответил Сервас с дружеской улыбкой. На долю секунды на лице Шаперона появилось раздосадованное выражение. Он, конечно же, умел сохранять самообладание, но сейчас это ему не очень удалось. — Смерть Жиля меня потрясла. Жуткое убийство… Зверство… Ужасно… Мне надо было побыть одному, отключиться от всего. Я ушел в горы пешком. — Ушли один в горы? И не побоялись? — А почему я должен бояться? — От такого вопроса мэра передернуло. Глядя на маленького загорелого человечка, Сервас был уверен, что тот не просто напуган, а умирает от ужаса. Интересно, можно спросить его о самоубийцах или лучше подождать? Пожалуй, не стоит выкладывать сразу все карты. Вечером, за обедом у Сен-Сира, он разузнает об этом побольше. Тем не менее Сервас вытащил снимок, показал его Шаперону и полюбопытствовал: — Это фото вам о чем-нибудь говорит? — Где вы его нашли? — У Гримма. — Старый снимок, — заметил Шаперон, пряча глаза. — Да, сделан в октябре тысяча девятьсот девяносто третьего, — уточнил Сервас. Шаперон неопределенно взмахнул рукой, словно говоря, что это время уже давно прошло. На короткое мгновение рука мэра, усыпанная коричневыми пятнышками, мелькнула перед самым лицом Серваса, и тот застыл от удивления. Перстня на пальце не было, зато ясно проступал след от него. На загорелой коже безымянного пальца виднелась более светлая полоска. За долю секунды в голове Серваса появилась целая куча вопросов. Палец Гримма отрезали, а Шаперон снял свой перстень, такой же, какой носили четверо мужчин с фотографии. Что бы это значило? Скорее всего, преступник это знал. Имеют ли какое-нибудь отношение к убийству аптекаря остальные двое с фотографии? Если да, то откуда об этом известно Гиртману? — Вы хорошо знаете этих людей? — Очень хорошо. А с Перро вообще интереснее говорить о той эпохе, чем о сегодняшнем дне. — Они были вашими партнерами по покеру. — Да. Еще по дальним прогулкам и путешествиям. Но я не вижу связи… — Спасибо, — перебил его Сервас, — пока у меня больше нет вопросов. — Кто это? — спросила Циглер, указывая на человека, мелкими шажками семенившего к «Пежо-405», такому же усталому, как и хозяин. — Габриэль Сен-Сир, почетный следователь в отставке. Я вчера утром встретил его в суде. — О чем вы говорили? — О Гримме, Шапероне, Перро и еще о некоем Мурране. — Трое игроков в покер… А Мурран — это кто? — Четвертый из их компании. Умер два года назад. Рак. По словам Сен-Сира, на них тридцать лет назад была подана жалоба по поводу шантажа. Они подпоили девчонку, потом сфотографировали ее в голом виде и начали угрожать, что пустят фото по рукам, если она… — Не окажет им соответствующие услуги. — Именно так. Сервас заметил, что в глазах Циглер сверкнула искорка. — Это может быть след… — сказала она. — А какая связь с конем Ломбара и с Гиртманом? — Не знаю. — Прошло уже тридцать лет. Четверо пьяных парней, с ними девушка. А что было потом? Все они молоды, наверняка натворили глупостей. Куда это нас ведет? — Может быть, это только видимая часть айсберга. Сервас взглянул на нее и спросил: — Как это? — Не исключено, что были и другие глупости подобного рода. Может, они на этом не остановились, и какая-нибудь проделка плохо кончилась. — Слишком много «может быть», — заметил Сервас. — Тут есть еще одно. Шаперон снял свой перстень. — Что? Сервас рассказал ей о том, что увидел. — Что же это, по-вашему, означает? — наморщила брови Циглер. — У меня нет мыслей на этот счет. Зато есть что вам показать. — Охотничий домик? — Да. Поехали? В пять утра на ночном столике зазвонил будильник, и Диана, дрожа от холода, побрела в ванную. Как всегда, душ сначала окатил ее струей кипятка, затем тоненькой ниточкой холодной воды, а потом и вовсе иссяк. Диана, уже привыкшая к этому, поспешила вытереться и одеться. Весь следующий час, прежде чем спуститься в кафе на первый этаж, она читала и перечитывала свои записи. Кафе пустовало, не было видно даже персонала. Как всегда, Диана включила кипятильник с кофейным фильтром и прошла за стойку, чтобы приготовить себе эспрессо. Когда она снова углубилась в чтение своих заметок, в коридоре раздались шаги. В кафе вошел доктор Ксавье, коротко кивнул и тоже отправился за стойку. Потом, с чашкой в руке, подошел к ней и сказал: — Здравствуйте, Диана. А вы ранняя птичка. — Здравствуйте, месье. Давняя привычка… — Она заметила, что он в прекрасном настроении. Продолжая улыбаться, доктор пригубил кофе и спросил: — Вы готовы, Диана? У меня для вас хорошее известие. Сегодня утром мы идем проведать обитателей блока А. — Очень хорошо, месье. — Она постаралась сдержать восторг и сохранить профессиональный тон.