— Прошу вас, называйте меня Франсис. — Очень хорошо, Франсис. — Надеюсь, я вас не очень напугал в прошлый раз. Просто старался предостеречь. Сами увидите, это быстро пройдет. — Думаю, что я полностью готова. Короткий взгляд, брошенный на нее, свидетельствовал как раз о том, что Ксавье в этом сомневается. — Кого мы навестим? — Юлиана Гиртмана… Группа «White Stripes» распевала в наушниках «Seven Nation Army», когда дверь кабинета открылась. Эсперандье оторвался от экрана. — Привет, — сказала Самира. — Ну что, как вскрытие? — Фу, гадость! Бррр! — передернулся Эсперандье, снимая наушники. Она обошла письменный стол и приблизилась к Венсану. Его обдало смесью свежего парфюма и ароматного геля для душа. С первых дней службы он почувствовал симпатию к Самире Чэн. Как и он сам, она была постоянным объектом шуточек и подкалываний со стороны некоторых членов бригады. Но малышка умела достойно ответить и частенько утирала нос шутникам. Тем самым она вызывала к себе еще большую неприязнь. Самира Чэн взяла бутылку с минеральной водой и отпила прямо из горлышка. Сегодня на ней была кожаная куртка на джинсовой подкладке, спортивный свитер с капюшоном, холщовые брюки, сапоги на восьмисантиметровом каблуке и шапочка с козырьком. Она наклонила к экрану свое на редкость некрасивое лицо, которое не мог выправить никакой макияж. Даже Эсперандье чуть не расхохотался, когда увидел ее впервые. Потом он привык и даже начал находить во внешности Самиры некий парадоксальный шарм. — Где ты была? — спросил он. — У судьи. Он понял, что речь идет о магистрате, которому поручено вести дело троих подростков, и с улыбкой подумал, какое впечатление произвело ее появление в суде. — Дело движется? — Похоже, аргументы противной стороны нашли какой-то отклик у господина судьи. — А именно? — Версия об утоплении пробила себе дорогу. — Вот черт! — Ты ничего не заметил, когда входил? — В каком смысле? — Пюжоль и Симеони. Эсперандье недовольно поморщился, он не любил касаться этой темы и мрачно заметил: — Вид у них довольно бравый. — Они такие со вчерашнего дня. У меня впечатление, что отсутствие Мартена их просто окрыляет. Тебе надо быть поосторожней. — Это еще почему? — Сам знаешь. — Нет, давай-ка объясни. — Они тебя ненавидят, считают гомиком. А для них это все равно как если бы ты был педофилом или трахал овец. — Тебя они тоже не жалуют, — заметил Эсперандье, не обижаясь на лексику Самиры. — Не так, как тебя. Меня они не любят, потому что я наполовину китаянка, наполовину марокканка. Не хватает только черной крови. В общем, я принадлежу к врагам. А ты — другое дело. У них куча поводов тебя ненавидеть: манеры, шмотки, поддержка Мартена, твоя жена, наконец… — Жена? — Ясное дело. — Самира не удержалась от улыбки. — Они никак не могут понять, как столь ничтожный тип мог жениться на такой женщине. Тут пришла очередь Эсперандье улыбнуться. Он ценил прямоту Самиры, но некоторая доля дипломатичности ей явно не помешала бы. — Они просто неандертальцы, — сказал он. — Приматы, — подхватила Самира. — Но я бы на твоем месте поостереглась. Я уверена, что они замышляют какую-то пакость. Выходя из машины возле домика Гримма, Сервас спрашивал себя, не привиделось ли ему все, что произошло накануне вечером. Долина уже не выглядела такой мрачной и враждебной. Закрывая дверцу, он почувствовал, как снова запершило в горле. Утром он забыл принять таблетку. — У вас воды не найдется? — спросил Сервас. — Там, в бардачке, бутылка минеральной, — бросила Циглер. Они пешком пошли к охотничьему домику, стоящему на берегу реки. Серебристый поток с прозрачным звоном вился между стволов деревьев. На серых горных склонах росло больше буков, чем елей и пихт. Неподалеку от русла реки виднелась свалка. Сервас разглядел опрокинутые канистры, черные мусорные мешки, грязные матрасы, холодильник и даже старый компьютер, как мертвый спрут, протянувший щупальца проводов. Даже здесь, в этой дикой долине, человек не может удержаться и не изуродовать все, к чему прикоснется. Он поднялся по лестнице на веранду. На двери наискосок была натянута лента с надписью: «Национальная жандармерия. Вход запрещен». Сервас приподнял ее, отпер дверь и резко толкнул, а потом посторонился, пропуская Циглер вперед. — На стене слева, — сказал он. Ирен сделала шаг внутрь комнаты, остановилась и протянула: — Вот черт! Сервас тоже вошел. Конторка и встроенные кухонные шкафы справа от нее, диван-кровать с подушками, выдвижные ящики, этажерки с книгами, рыболовные снасти, разложенные в углу, — все было тщательно покрыто слоями разноцветного порошка. Алюминиевый, свинцовые белила, окись железа, черный магнитный, люминесцентный розовый… Все это предназначалось для того, чтобы выявить скрытые следы. В некоторых местах виднелись целые участки, покрытые синим порошком. Техники применили «Блю стар», пытаясь найти следы крови, но, видимо, безуспешно. Повсюду еще виднелись картонные этикетки, с ковра были срезаны пробы ткани. Он украдкой покосился на Циглер. Вид у нее был потрясенный. Она пристально смотрела на стену слева. Большой черный плащ свисал как спящая летучая мышь, его складки резко выделялись на фоне светлой деревянной переборки. Капюшон цеплялся за вешалку, а под ним на неструганном сосновом полу стояли сапоги. Следы порошка поблескивали на них, да и на плаще. — Не знаю почему, но у меня от этого мурашки по коже, — сказала Циглер. — А ведь всего-навсего дождевик и пара сапог. Сервас выглянул в открытую дверь. Снаружи все было тихо. Но у него перед глазами все еще стояли фары, вспыхнувшие в зеркале заднего вида. Он прислушался, не заурчит ли где мотор, но тишину нарушало только журчание потока. Его снова охватил страх, как тогда, когда чужие фары осветили перед ним приборную доску. Неодолимый, животный страх. — Что случилось? — спросила Циглер, удивленная выражением глаз Серваса. — Вчера на этом шоссе за мной гнались. У съезда к домику меня поджидал автомобиль… — Вы уверены? — Циглер внимательно на него взглянула, и по ее лицу пробежала тень тревоги. — Уверен. На миг в воздухе повисло тяжелое молчание. — Надо сказать д’Юмьер. — Не надо. Я хочу, чтобы это осталось между нами. Во всяком случае, пока. — Почему? — Не знаю. Конфьян может этим воспользоваться, чтобы отстранить меня от дела. Разумеется, под тем предлогом, что я нуждаюсь в защите, — прибавил он с усталой улыбкой. — Как по-вашему, кто это был? Люди Эрика Ломбара? — А может, и убийцы… Циглер пристально посмотрела на него расширившимися глазами. Он понял, что Ирен сейчас спрашивает себя, как реагировала бы, если бы с ней произошло то же самое. Сервас сказал себе, что страх — болезнь заразная. Был в этом расследовании какой-то элемент гнусности, чернухи, а они опасно придвинулись к сердцевине всей истории, подошли к ее мрачной критической массе. Сервас уже во второй раз спросил себя, не подвергают ли они опасности свои жизни. — Настало время побеседовать с господином мэром, — сказал он вдруг. — Не берите в голову, все будет в порядке. Диана оглядела гиганта М. Монда, мощная мускулатура которого проступала под тканью комбинезона. Должно быть, он многие часы проводил, поднимая и толкая всякие тренажеры с грузом. Он дружески ей подмигнул, она в ответ кивнула. Все считали, что Диана должна волноваться, но она не испытывала ничего, кроме чисто профессионального любопытства.