На неё нельзя было не обратить внимания. Не милиционер, так кто-нибудь другой обратил бы на неё внимание. Доску откинули. В одном месте земля была вскопана. – Что у вас здесь? – опросил Оплачко. Прибытков насмешливо посмотрел на следователя. – Червей копал для рыбалки, – сказал он. Оплачко попросил одного из милиционеров принести лопату. Милиционер вонзил её в землю. Земля была совершенно рыхлая, она была вскопана совсем недавно. Землю пришлось копнуть всего два или три раза. Под небольшим слоем земли лежала жестянка, – самая обычная круглая жестянка, в каких, обыкновенно, продаются леденцы или халва. – Что у вас здесь спрятано? – спросил Оплачко. – Понятия не имею – растерянно сказал Прибытков. – Это не моё. Жестянку открыли, там лежали какие-то грязные тряпки, форменная ветошь; их развернули, – в тряпках оказались два небольших пузырька, на пузырьках были наклеены этикетки с надписями – в пузырьках были какие-то порошки. – А это что? – спросил Оплачко. – Не знаю, – сказал Прибытков. – Не знаете? – иронически спросил Оплачко. – Да, не знаю, – повторил Прибытков. Евдокимов притронулся к рукаву Оплачко, они чуть отошли в сторону. – Он действительно не знает, – еле слышно пробормотал Евдокимов. – Не знает? – удивился Оплачко. – В данном случае я не ошибаюсь, – уверенно сказал Евдокимов. – Мы вообще можем прекратить обыск. Мы нашли всё, что могли бы найти, и что хотели, чтобы мы нашли. – Кто хотел? – спросил Оплачко. – Тот, кто посоветовал произвести этот обыск, – сказал Евдокимов. – В этом можно не сомневаться. – А кто это? – спросил Оплачко. – Вы знаете? – Догадываюсь, – сказал Евдокимов. – Вы не можете мне сказать? – спросил Оплачко. – Пока ещё нет, – сказал Евдокимов. – Не обижайтесь на меня. – А как вы думаете, что в этих пузырьках? – спросил Оплачко. – Вероятно, тот самый яд, которым был отравлен Савельев, об этом мы успеем ещё поговорить, – оказал Евдокимов. – Я думаю, что мы можем отсюда уйти. Оплачко распорядился закончить обыск и они, больше ни о чём не разговаривая с Прибытковым, поспешили с ним распрощаться оставив инженера в полном недоумении. – А нам не надо было задержать Прибыткова? – спросил Оплачко, когда они вышли на улицу. – Зачем? – спросил Евдокимов. – Ох, достанется мне от Матвеева – полушутливо, полусерьезно пожаловался Оплачко, прижимая к себе жестянку с пузырьками. От Прибыткова они пошли прямо в аптеку. Аптека закрывалась в четыре часа дня, Ида Самойлова Брук уже ушла домой, квартира её находилась тут же при аптеке. Евдокимов и Оплачко зашли к ней на квартиру. Ида Самойловна сидела у окна, красная и распаренная, мужа её не было дома, по всей вероятности, между ними недавно произошла очередная схватка из-за аптечного спирта. – Товарищ Брук, вы нас извините, но требуется ваша консультация, – сказал Оплачко, открыв жестянку и подавая ей пузырьки. – Скажите, что это такое? Ида Самойловна взяла пузырьки в руки и поднесла их к глазам, она была немного близорука. На этот раз она оказалась на высоте, – латынь Ида Самойловна знала. – Diacetylmorphine hydrochloridum прочла она. – Это в одном. Acidum arsenicosum anhydricum это в другом. – А что это такое? – спросил Оплачко. – Героин, – пояснила Ида Самойловна. – А в другом мышьяк. – А героин – это что такое? – спросил Оплачко. – А7! – сказала Ида Самойловна. – А7? – недоуменно переспросил Оплачко. – Список А, – сказала Ида Самойловна. – Яды, хранящиеся на особом шкафу и на особом учете. – Так значит – протянул Оплачко, – героин… – Наиболее ядовитый препарат группы морфина, – торжественно договорила Ида Самойловна. – Откуда он у вас? – А много его надо, чтобы отравить человека? – спросил Оплачко, не отвечая на её вопрос. – Щепотку! – воскликнула Самойловна. – Да какую там щепотку! Вы знаете его дозировку? Ноль – ноль – ноль – ноль – пять. – А что значат эти нули? – спросил Оплачко. – Четыре нуля! – воскликнула Ида Самойловна. – Неужели вы не понимаете? – Что такое два нуля я понимаю, – пошутил Евдокимов. – Но четыре… – Словом, это яд, сильнейший яд – повторила Ида Самойловна. – И я вас предупреждаю, что вы обязаны держать его за семью замками! Из аптеки Евдокимов и Оплачко опять пошли в прокуратуру. На этот раз Матвеев ждал их с нетерпением. – Обнаружили что-нибудь? – спросило он. – Обнаружили, – сказал Оплачко и подал ему жестянку. – Это что? – опросил Матвеев. – Яд, которым был отравлен Савельев, – сказал Оплачко. – Ну, рассказывайте, – сказал Матвеев. Оплачко рассказал, как и где была найдена жестянка. – Почему же вы не арестовали Прибыткова? – спросил Матвеев. – Результаты обыска дают основания… – Нет уж, товарищ Матвеев, – вмешался Евдокимов. – Я прошу вас не портить мне следствия. Теперь за него отвечаю, прежде всего, я. Надзирать надзирайте, но работу портить не надо. – Вы, я вижу, вроде Пронина, – упрекнул его Матвеев. – Во что бы то ни стало хотите выгородить Прибыткова. – Я никого не выгораживаю и не загораживаю, – сказал Евдокимов. – Но я никому не хочу сносить, походя, голову. – Вы слишком чувствительны, – сказал Матвеев. – Для работника карательных органов это порок. – Да, я чувствителен, – согласился с ним Евдокимов. – Но я думаю, что это моё достоинство. Работник советских карательных органов, по – моему, обязательно должен быть чувствителен, это и отличает его от работников карательных органов в капиталистических странах, где безучастность вменяется им в обязанность. Если я ищу и нахожу преступников, то именно потому, что я сочувствую людям и хочу их обезопасить от всякой мерзости, я работаю не против людей, а для людей.