– Привет, Макбет, привет, Банко, – бросил им Дуфф и быстро направился к выходу. – Ух ты, – удивился Банко, – чего это он разнервничался?.. – Вот что значит быть начальником, – улыбнулся Макбет. Он вошел в лифт и нажал кнопку подвального этажа. Гвардейский этаж. – Ты заметил, что у Дуффа всегда скрипят ботинки? – Это потому, что он носит обувь на размер больше, – ответил Макбет. – Это еще зачем? – Без понятия. – В эту секунду к лифту подбежал охранник. Макбет придержал закрывающиеся двери. – Звонили от комиссара, – запыхавшись, сказал охранник, – велели тебе зайти к нему, как только придешь на работу. – Ладно, – Макбет отпустил двери. – Неприятности? – спросил Банко, когда двери закрылись. – Видимо, да, – и Макбет нажал кнопку с цифрой «пять», чувствуя, как саднит рана на плече. Глава 5 Леди прошлась по игровому залу. Свет огромных хрустальных люстр мягко растекался по темным столам красного дерева, за которыми играли в блек-джек и покер, тонул в зеленой фетровой обивке, на которой сегодня вечером будут весело подпрыгивать фишки, и поблескивал на позолоченной рулетке, минаретом возвышавшейся посередине стола. Хрустальные люстры были изготовлены по заказу и представляли собой уменьшенные копии огромной – весом четыре с половиной тонны – люстры из дворца Долмабахче в Стамбуле, а шпиль люстры по форме напоминал рулетку. На каждой люстре имелась веревка, привязанная другим концом к перилам мезонина, так что каждый понедельник люстры спускали вниз и чистили. Леди знала, что большинство гостей не обращают внимания на подобные мелочи. Например, на крошечные, едва заметные лилии, вышитые на толстых темно-красных коврах, купленных в Италии и обошедшихся в целое состояние. Но она сама знала – знала, что шпили на люстрах похожи на рулетку, и знала, почему на коврах вышиты лилии. Для нее этого было достаточно. Потому что все это принадлежало ей. Она прошла мимо крупье, и те машинально выпрямились. Они прекрасно работали, быстро и аккуратно, с игроками разговаривали вежливо, но твердо, руки и волосы у них выглядели безупречно, а униформа казино «Инвернесс» – красная с черным, которую каждый год шили по индивидуальному заказу для каждого из них, – сидела как влитая. И что самое главное, все они были честными. Это были не просто ее догадки – об этом Леди говорили ее собственные глаза и уши. Она видела это в их взглядах и выражении лица, судила по тому, напряжены они или расслаблены, и вслушивалась в их голоса. Леди обладала врожденной чуткостью, которую унаследовала от матери, а та – от бабки. Но если тех двоих такая обостренная чувствительность с возрастом привела к безумию, то Леди воспользовалась ею как оружием для разоблачения тех, кто был с ней нечестен. Благодаря ей Леди выбралась из юдоли скорби и добилась того, что имела. Обходя подобным образом казино, она преследовала две цели. Во-первых, так она держала подчиненных в напряжении, необходимом для того, чтобы казино «Инвернесс» считалось более достойным, чем «Обелиск». А во-вторых, так она разоблачала тех, кому было что скрывать. Ведь люди как мокрая глина: даже если ты был честен и неподкупен вчера, бывает, что сегодня мотивы, причины и слова толкают тебя на поступки, которые прежде казались немыслимыми. Да, лишь одно в человеческом сердце неизменно – жадность. Леди знала и это. Ее собственное сердце тоже было таким, и жила она, то проклиная, то благодаря его, сердце, принесшее ей великое богатство и лишившее ее самого главного. И тем не менее именно такое сердце билось у нее в груди, а ведь сердце не поменяешь и не остановишь, так что остается только повиноваться ему. Она кивнула знакомым, собравшимся за игорным столом. Постоянные гости. У каждого из них имелись свои причины для игры. Были среди них те, кому хотелось рсслабиться после тяжелого дня на работе, и те, чья жизнь была такой спокойной, что им не хватало адреналина. А некоторые не работали и не волновались, зато были при деньгах. Совсем неимущие отправлялись в «Обелиск», где тех, чьи ставки превышали пятьсот крон, кормили безвкусным, зато бесплатным ужином. Некоторым идиотам казалось, будто рано или поздно они непременно выиграют – главное, не сдаваться и продолжать игру, правда, таких становилось все меньше и меньше, но полностью они так пока и не вымерли. А еще были такие, благодаря которым – хотя ни один владелец казино в этом ни за что не признался бы – казино были обязаны своим существованием. Те, кто не мог удержаться. Те, кто, сами того не желая, приходили сюда каждый вечер, чтобы рискнуть всем, что у них было. Те, кто завороженно смотрел на шарик, прыгающий возле позолоченной рулетки, словно крошечный земной шар, который не может избавиться от силы солнечного притяжения. Это солнце вдыхало в них жизнь, но оно же, следуя неумолимым законам физики, сжигало их. Подсевшие. Те, за чей счет Леди жила. Кстати, о зависимости. Леди посмотрела на часы. Девять. Рановато, но Леди все равно хотелось, чтобы посетителей было побольше. Ее осведомители из «Обелиска» сообщали, что ее клиенты по-прежнему перебегают туда, даже после того, как она обновила здесь интерьер, сделала ремонт в номерах и поменяла меню. Некоторые утверждали, будто ее казино чересчур дорогое и что теперь, когда открывшийся три года назад «Обелиск» стал более дешевым конкурентом, Леди следовало бы снизить цены, пусть даже и в ущерб качеству – «Инвернесс» в любом случае будут считать лучшим казино в городе. Но такие советчики плохо знали Леди. Они не понимали, что главное для нее – не результат, а само осознание собственного превосходства. Быть лучше «Обелиска» недостаточно, лучшими среди всех – вот каким надо оставаться. «Инвернесс» и она, Леди, его неотъемлемая часть. Сюда стекались богачи и политики всех мастей, звезды кино и спорта, писатели, красотки, богема и интеллектуалы, и все они подходили к столу Леди, кланялись, целовали ей руку, подобострастно улыбались, когда она снисходительно разрешала им сыграть в кредит и угощала «Кровавой Мэри» за счет заведения. Доходы, убытки – какая разница, обычный поганый бордель – это удел «Обелиска», а те, кто считает иначе, пусть проваливают, не для них в казино «Инвернесс» начищают хрустальные люстры. Из настоящего хрусталя. Впрочем, что-то менять все равно придется. Кредиторы уже давно задают вопросы. И им не понравилось, когда она заявила, что казино «Инвернесс» нужна не дешевая выпивка, а новые люстры, еще больше и роскошнее. Однако сейчас Леди волновалась не из-за казино. А из-за тех, кого считала зависимыми. И оттого, что Макбет еще не пришел. Задерживаясь, он всегда предупреждал об этом. И он явно еще не отошел после погони за Свеноном. Сам Макбет об этом не говорил, но Леди все видела. Порой его мягкосердечие удивляло ее. Она сама видела, как он убивает – с холодной рассчетливостью, быстро и умело, а потом улыбается без малейшего сожаления. Но сейчас, насколько Леди могла судить, все сложилось иначе. Убитый был беззащитным. И хотя Леди порой не понимала, что именно мужчины, подобные Макбету, вкладывают в понятие чести, она знала, что как раз такие случаи выбивают у него из-под ног почву. Она прошлась по залу, поймав на себе взгляды двух сидевших у бара мужчин. Оба были моложе нее. Но ни один из них ее не интересовал. Она всегда стремилась быть желанной, но сейчас желавшие ее вызывали у нее отвращение. Все, кроме одного. Сперва она сама удивлялась оттого, что мужчине удалось полностью завладеть ее разумом и сердцем. И нередко Леди задавалась вопросом, почему она, прежде не знавшая любви к мужчине, полюбила именно его. Она предполагала, что разгадка кроется в его собственных чувствах – он любил в ней то, что других мужчин отпугивало. Силу. Волю. Ум, который превосходил их собственный и который она не желала скрывать. Полюбить такую женщину способен далеко не каждый. Она остановилась у большого окна, выходящего на Площадь рабочих, и посмотрела на Берту, старенький локомотив, стороживший вход в здание вокзала. Дорогу на болото, за долгие годы засосавшее многих. Может, он… – Любимая… Сколько раз она слышала, как он шепчет это ей на ухо? И тем не менее каждый раз казался ей первым. Раздвинув ее длинные рыжие волосы, он прижался губами к ее шее, и Леди почувствовала, как по ее телу пробежала дрожь. Она вела себя непрофессионально и знала, что двое парней в баре наблюдают за ними. Но ей было все равно. Он пришел. – Где ты был? – Обустраивался в новом кабинете. – Он обнял ее за талию. – В новом кабинете? – Ее пальцы скльзнули по его руке. По шрамам. Как он говорил, шрамы появились оттого, что он кололся в темноте, не видя собственных вен, поэтому ему приходилось нащупывать место старого укола и колоть в ту же точку. А когда проделываешь подобное на протяжении многих лет, да еще и время от времени заносишь в ранку инфекцию, то руки твои выглядят так, будто ты перелезал через колючую проволоку. Но новых ранок она не находила. Уже много лет. И порой ее охватывала по-детски наивная надежда, что он раз и навсегда исцелился. – Эти ваши стойла внизу? Вы что – называете их кабинетами? – Нет, на четвертом этаже, – ответил Макбет. Леди резко повернулась: – Что?! В его темной бороде блеснула улыбка: – Перед тобой сейчас стоит новый начальник Отдела по борьбе с организованной преступностью. – Ты серьезно? – Да, – рассмеялся он, – ты сейчас прямо как я в кабинете Дункана. – Любимый, я просто… я просто рада. Ты же это заслужил! Я все время это говорила! Я всегда говорила, что ты достоин большего, чем сидеть в этом вашем подвале. – Да, дорогая, говорила, и не раз. Но, кроме тебя, так никто не считал, – и Макбет вновь засмеялся. – Но сейчас ты и правда поднялся! Вон из подвала! Надеюсь, ты и зарплату потребовал достойную. – Зарплату? Нет, это у меня совершенно из головы вылетело, я только и попросил, чтобы Банко стал моим заместителем, и они оба согласились. Но это же безумие… – Безумие? Как раз наоборот – с их стороны было очень мудро назначить именно тебя. – Да нет, я не об этом. По дороге в Управление ко мне подошли три сестры, послал их Геката, и они напророчили, что эту должность получу именно я. – Напророчили? – Ага! – Они просто знали заранее, вот и все. – Нет. Когда я вошел к Дункану в кабинет, он сказал, что принял решение за пять минут до моего прихода. – Хм… Просто волшебство какое-то. – Они, скорее всего, просто были под наркотой, вот и болтали что ни попадя. Но они сказали, что потом я стану комиссаром. А еще знаешь что? Дункан предложил отпраздновать мое назначение здесь, в «Инвернессе»! – Подожди-ка, что ты сказал? – Он хочет устроить праздник прямо здесь! Какая реклама тебе, а? Сам комиссар полиции на празднике в твоем казино! – Нет, я про сестер. Они сказали, что ты станешь комиссаром? – Да, но не забивай себе голову всякими глупостями, любимая. Я предложил Дункану остаться здесь на ночь, чтобы он и все остальные, кто живет за городом, переночевали в отеле наверху. У тебя сейчас много свободных номеров, поэтому… – Конечно, это мы устроим, – она погладила его по щеке. – Я вижу, ты рад, дорогой, но ты что-то бледный. – Не знаю, – Макбет пожал плечами, – может, заболел. Сегодня смотрю на светофор, а мне мертвецы мерещатся. Леди взяла его под руку: – Пойдем, мальчик мой. У меня есть как раз то, что тебе сейчас нужно. – Да, ты меня вылечишь, – улыбнулся он. Они медлено прошли через казино и поднялись наверх. Леди знала, что из-за высоких каблуков со стороны кажется, будто она на полголовы выше Макбета. Знала, что ее тело, элегантное вечернее платье и величественная походка приковывают к себе взгляды всех собравшихся здесь мужчин. Знала, что в «Обелиске» ничего подобного они не увидят. Дуфф лежал на широкой двуспальной кровати, уставившись в потолок, на хорошо знакомую трещину в штукатурке. – Потом, после совещания, Дункан отвел меня в сторону и спросил, не расстроился ли я, – громко прговорил он, – он сказал, мы оба знаем, что я был самым очевидным кандидатом на должность начальника отдела. От большой трещины в стороны расползались более мелкие, образуя случайный узор, однако, когда Дуфф прищуривался, этот узор складывался в четкий рисунок. Вот только он никак не мог разглядеть, что же там нарисовано. – И что ты ответил? – послышалось из ванной, где лилась вода. Даже сейчас, когда он прекрасно знал ее тело, она непременно сперва прихорашивалась. И его это вполне устраивало. – Я ответил, что да, расстроился. Он ведь сказал, что назначает Макбета, потому что тот чужой, не нашего круга, и получается, что я остался за бортом как раз потому, что с самого начала поддерживал Дункана. – Верно. И что он… – Дункан сказал, что имеется и еще одна причина, но при остальных он не хотел о ней говорить. Что захват Свенона можно считать лишь отчасти удачным, так как сам Свенон ускользнул. И что мне сообщили об операции довольно давно и у меня было достаточно времени, чтобы доложить обо всем комиссару. Что Управление целый год вело слежку, а я так хотел потешить свое самолюбие, что чуть не пустил под откос всю работу. И что Макбет и гвардейцы спасли положение. И что, выбери он меня, а не его, это в такой ситуации вызвало бы подозрения. Ну, по крайней мере, он бросил мне этот кусок. – Он отдал тебе Отдел по расследованию убийств – это же отлично? – Отдел по борьбе с наркоторговлей больше моего, но, по крайней мере, теперь я не буду ходить у Макбета в подчиненных. – А кстати, кто же все-таки уломал Дункана? – В смысле? – Кто из начальства поддержал кандидатуру Макбета? Дункан из тех, кто слушает чужие советы, он любит обсуждать и всегда ищет поддержки у других. – Поверь мне, любовь моя, никакого лобби у Макбета нет – да он вообще вряд ли знает, что означает это слово. Единственное, чего ему хочется в этой жизни, – это ловить плохих парней и ублажать свою королеву игровых автоматов. – А кстати… – Она появилась на пороге ванной в прозрачном нижнем белье, которое скорее подчеркивало, чем скрывало все ее прелести.