Макбет удивленно посмотрел на него: – От номера Дункана? Джек испуганно прижал руку к губам: – Я просто подумал, что это лучший номер… Но вы, наверное, не захотите… – Все в порядке, Джек, так я буду рядом, если вдруг понадоблюсь. В привидений я не верю, и к тому же призрака Дункана мне можно не бояться. – Это верно, с чего бы. – О том и речь. Доброй ночи. Они явились тотчас же, стоило ему только закрыть глаза. Дункан и Малькольм, они лежали под одеялом с двух сторон от него. – Нам втроем здесь будет тесновато! – завопил Макбет, сталкивая их на пол. Они зашипели и исчезли. Вскоре дверь открылась и в номер на цыпочках вошли они: Банко, Флинс и Дуфф – каждый из них держал наготове кинжал. – Чего вам нужно? – Восстановить справедливость и воскресить сон. – Ха-ха-ха, – расхохотался Макбет, ворочаясь в кровати, – еще не рожден тот, кто может навредить мне! И одной лишь Берте под силу выгнать меня из кресла комиссара! Я вечен! Макбет вечен! Убирайтесь прочь, метрвецы! Глава 24 Фред Зиглер зевнул. – Фред, выпей кофе, – распорядился капитан судна «Гламис». – Зачем нам в такую погоду лоцман, который клюет носом? Скажи, почему ты вечно хочешь спать? – Постоянная суматоха, недосып, – ответил Фред. Не мог же он сказать, что зевает, потому что постоянно боится. Фред видел те же признаки нервозности у своей собаки, но, к счастью, люди считают, что зевота свидетельствует о совершенно противоположном. Зеваешь? Ну, значит, ты совершенно спокоен. И тебе скучно. Или ты просто не выспался. Капитан схватился за селектор, связался с камбузом и приказал принести кофе. Провода селектора тянулись вниз, до камбуза, минуя несколько палуб: «Гламис» был большим судном. И высоким. Еще каким. Фред Зиглер подавил очередной зевок и посмотрел на фьорд. Он знал каждую шхеру, каждую отмель, каждую яму и каждую запятую в местных морских законах, регулирующих здесь судоходство. Ему было известно, где в этом порту течение наиболее сильное, где бывают волны и где тихо, а еще он знал каждую швартовую тумбу на причале. Нет, вовсе не фьорд был причиной его тревоги. Фьорда он не боялся: по нему Фред запросто мог провести судно вслепую, что и проделывал неоднократно. И не из-за погоды он волновался. Ветер был сильным, и стекло перед ними уже покрылось пеной и солью. Однако он проводил более крупные и мелкие суда даже в ураган, не видя ни единого ориентира. Не пугало его и возвращение на берег в утлом ботике, хотя на воде ботик держался не лучше коровы. Достаточно было легкого бриза, и он начинал черпать воду, а если ветер усиливался, ботик принимался волчком вертеться на волнах, если, конечно, штурман не умел как следует управляться с волнами. Фред Зиглер зевал, оттого что боялся одного момента: когда капитан отдаст приказ спустить красно-белый флаг, говорящий о том, что на борту находится лоцман. Или, точнее говоря, боялся покидать корабль. Спускаться по веревочному трапу. За двенадцать лет работы лоцманом он так и не привык подниматься и спускаться по длинному трапу. Нет, он не боялся свалиться в воду, хотя и понимал, что как раз этого бояться, может, и стоило бы, ведь плавать Фред не умел. Высота – вот что пугало его. Парализующий ужас от осознания того, что вскоре судно замедлит ход и ему, Фреду, придется перелезть через борт. Судно было достаточно большим, и даже в такую погоду спуститься по трапу вниз было несложно. Но само осознание, что от поверхности его отделяют пятнадцать метров пустоты… Так было всегда, и таким Фред навсегда и останется. Без этого страха у него и дня не проходило – именно об этом думал Фред, просыпаясь по утрам и засыпая по вечерам. Впрочем, ну и что с того? Ему на каждом шагу попадались люди, всю жизнь просидевшие в должностях, совершенно им не подходящих. – Ты здесь уже столько раз ходил, – сказал Фред, – попроси Береговую службу освободить тебя от лоцмана. – Освободить от лоцмана? – удивился капитан. – Но я не хочу лишиться твоей компании, Фред. Что случилось? Я тебе не нравлюсь? «Мне судно твое не нравится, – подумал Фред, – уж больно твоя посудина здоровенная по сравнению со мной». – Кстати, ты теперь и так меня не скоро увидишь, – сказал капитан. – Это еще почему? – Грузов все меньше. В прошлом году «Гравен» обанкротился, а потом и «Эстекс» закрыли. Сейчас увозим остатки. Фред и правда заметил, что на этот раз осадка у судна меньше, чем обычно, словно и нагружено оно не так, как раньше. – Жаль, – сказал Фред. – Ну уж нет, как раз наоборот, – мрачно возразил капитан. – Столько лет перевозить эту ядовитую дрянь, из-за которой люди мрут как мухи… Уж поверь мне, я порой даже уснуть не мог от этой мысли и все думал, а каково было капитанам на судах, которые везли рабов? Тут пока найдешь себе оправдание, всю голову сломаешь. Что такое хорошо и что такое плохо – это мы с детства знаем, но потом мы учимся пользоваться нашим волшебным мозгом, а с его помощью можно придумать великое множество отговорок и оправдать ими самую великую подлость. Нет, Фред, я ни за что в жизни не зайду в эту грязную воду без лоцмана, пусть даже Береговая служба и разрешит. Тут в среду мы ждали своей очереди на заход в порт, как вдруг капитан порта дал нам разрешение войти первыми. Причем совершенно бесплатно. – Вот повезло-то! – Ага. И тогда я повнимательнее посмотрел на грузовые накладные. На борту у нас было два «Гатлинга» – ну знаешь, пулеметы. Прямо как при Кеннете. Эй, парень, ты давай поосторожнее! Смотри не обвари нашего лоцмана! Судно подпрыгнуло на волне, бородатый юнга потерял равновесие, и несколько капель кофе упали на черную лоцманскую униформу. Юнга пробормотал извинения, быстро поставил чашки на столик и поспешил к выходу. – Прости, Фред. Даже в этом городе, где безработных тьма-тьмущая, людей в экипаж не найдешь – особенно тех, кто качки не боится. Этот вот тип явился к нам сегодня утром. Сказал, что и прежде работал на камбузе, только вот документы потерял. Фред отхлебнул кофе. – Ни в море не выходил, ни кофе варить не умеет. – Да уж, – вздохнул капитан. – Хорошо, что мы только в Капитоль возвращаемся, а дальше никуда не пойдем. Ну вот, Хорнхолмен прошли, значит, самое страшное тоже позади. Вызову твой бот и попрошу нашего боцмана сбросить трап. – Угу, – Фред сглотнул, – самое страшное позади. Усевшись на стул в коридоре, Макбет скрестил на груди руки и уставился на дверь. – Что он там делает? – В психиатрии я не особо разбираюсь, – ответил Джек. – Принести вам еще кофе? – Нет, никуда не уходи. Ты сказал, он хороший специалист? – Да, господин Альсакер считается лучшим в городе. – Хорошо. Хорошо. Господи, какой ужас… – Макбет наклонился вперед и закрыл лицо руками. До интервью оставался час. Макбет проснулся до рассвета – его разбудили крики из номера Леди. Прибежав туда, он увидел, что она стоит возле кровати и показывает на мертвого младенца пальцем. – Смотри! – закричала она. – Смотри, что я наделала! – Любимая, ты тут ни при чем. – Он попытался обнять ее, но она вырвалась и, всхлипывая, упала на колени. – Не называй меня любимой! Меня нельзя любить! Кто полюбит детоубийцу?! – Она повернулась к Макбету. В ее взгляде светилось безумие. – Даже детоубийца не должен любить детоубийцу. Убирайся! – Дорогая моя, иди сюда. Давай приляжем на минутку. – Вон из моей спальни! И не трогай ребенка! – Ты с ума сошла. Это тело все равно сегодня сожгут. – Только тронь ее, Макбет, – и я тебя убью, обещаю! – Она взяла мертвого младенца и вновь принялась его укачивать. Макбет сглотнул. Ему отчаянно не хватало утренней дозы. – Ладно. Я просто захвачу кое-какую одежду и не стану тебя больше тревожить. – Он подошел к гардеробу и открыл ящик. Пусто. Макбет ошарашенно разглядывал пустой ящик. – Сожалею, но ничего не осталось, – проговорила она, – принеси побольше. Без него нам с тобой не обойтись. Он вышел из комнаты, но за зельем не пошел, а вместо этого послал Джека за психиатром. Макбет вновь взглянул на часы. Сколько времени понадобится, чтобы восстановить ее помутившийся разум? Словно отвечая на его вопрос, дверь скрипнула, и Макбет вскочил. На пороге стоял какой-то коротышка с жиденькой бороденкой. Нависавшие над глазами веки были, казалось, в несколько раз больше самих глаз. – Ну как там? – спросил Макбет. – Господин… э-э… – Господин Альсакер, – подсказал Джек. – Я дал ей успокоительного, – ответил психиатр. – А что с ней случилось?