– Я не вступаю в схватки, в которых меня же и ушатают, – невесело усмехнулся Лев. – Она переехала в соседний коттедж, поживет там еще с недельку бесплатно. Компенсация ей за то, что развлечь не смог. Так что проходи, и если хочется поорать – прошу, тут с этим свободно. – Не буду я орать. – Это верно… ты никогда не орешь. Они прошли в дом, и оказалось, что источником света являлась все-таки настольная лампа. Логичней, чем свечи, пожалуй. Из окна гостиной через густые заросли жасмина можно было разглядеть свет в окнах соседнего дома – просто как сияющее пятно. Так что Роман знал, что Виктория дожидается его, но не мог разглядеть, что она делает. Оно и к лучшему – значит, Лев тоже не мог. Пока ему рано было возвращаться. – Я поговорил с Ксенией, она в порядке, – указал Роман. – Насколько это вообще возможно. И она ни в чем тебя не винит. – Да? Ну тогда я буду делать это за нас обоих. Я там облажался по полной! – А еще она рассказала мне, о чем вы говорили до того, как все случилось. Лев замер, нахмурился, он словно пытался перебрать собственные воспоминания вручную. – А я не помню, о чем мы говорили… – О том, почему ты бесишься и устраиваешь одну диверсию детсадовского уровня за другой, – подсказал Роман. Они не привыкли обсуждать такое. Лев всю жизнь прожил в положении истинного царя зверей, он сам одаривал своим вниманием, а не требовал чужого. Так что выходки вроде попыток управлять чьей-то жизнью были для него типичны, а вот простые признания – нет. Но теперь что-то изменилось, последние дни измотали его сильнее, чем можно предположить. Лев опустился в кресло и окинул брата тяжелым взглядом: – Получилось и правда тупо. Настолько, что, если я скажу тебе первоначальную цель, ты все равно не поверишь. – А ты попробуй. – Мне хотелось помочь тебе. Измена с Аллой требовалась для того, чтобы ты не женился на продажной гадюке. Но потом мне показалось, что ты ее действительно любил, а твоя соседка еще похуже будет, поэтому я попытался все исправить. Чем это закончилось – ты знаешь. Но основа всего простая, хоть и смешная для тебя: мне хотелось занять важное место в твоей жизни. И нет, у меня сейчас нет сил придумывать какую-нибудь шутку, при которой эти слова звучали бы менее пафосно. Хотелось прекратить этот разговор прямо сейчас, потому что откровенность – это слабость. Роман такого просто не делал, никогда, прожив не самую короткую жизнь. Он и дальше не собирался, но оказалось, что в Малахитовом Лесу очень многое меняется. Большой город теряется где-то далеко, и остаешься только ты – наедине с собственной душой. – Зачем я тебе вообще сдался? – устало поинтересовался Роман. – Только из-за того, что не стало родителей? – Не только, это просто все обострило. Ты ведь понимаешь, что к тебе не подступиться? В детстве я, кстати, думал, что ты вылупился из камня, а не родился. Ты просто не видишь себя со стороны… Вечно серьезный, вечно во всем лучший, к тебе страшно подходить, потому что сразу чувствуешь себя неудачником. Ты даже не заметил, что я пытался. Роман действительно не заметил, но он и не присматривался. У него всегда было четкое понимание того, кто он такой и чего должен добиться. Его родители казались вполне счастливыми, брат – тоже, и все это – без его участия. Так зачем что-то менять, если можно сосредоточиться на делах поважнее вроде образования и карьеры? Попытки Льва добиться внимания Роман заметил только после смерти родителей – и решил, что это типичное поведение избалованного ребенка. С его младшего брата всю жизнь пылинки сдували. Когда не стало тех, кто это делал, Лев просто начал искать новую опору. Романа же раздражало то, что взрослому человеку в принципе требуется опора. Он ведь как-то справляется сам по себе! И всегда справлялся. Но теперь, глядя на поникшего брата, Роман начинал подозревать, что в чем-то Ксения была права. – Я тебе даже завидую, – с горечью признал Лев. – Я бы тоже так хотел: ни в ком не нуждаться, никого не любить, никого не подпускать слишком близко. – Ты утрируешь. – Разве? – Если бы я предпочел полное одиночество, я бы не вляпался в эту историю с Аллой, – поморщился Роман. – Но ты же ее не любил! Даже решение сблизиться с ней являлось продуманным и нужным. Ты ошибся только в том, что переоценил ее, не понял, что она мошенница другого уровня… Но разве тебе было больно ее терять? Нет. Ты вообще не теряешь, потому что никому ничего не отдаешь. – На каком этапе этой дискуссии мы дойдем до того, что я бесчувственный робот, которому вообще ничего не нужно? – А я не знаю, что тебе нужно. Думаю, что-то все-таки есть… Какая-то потребность любить. У всех же есть! Но… скажи мне честно: с годами ее становится меньше или больше? Вот тут брат его подловил, спорить было сложно. Роман и сам замечал, что раньше подавлять желание подпустить кого-то поближе было труднее. А теперь… Он научился, словно иммунитет выработал. Где-то в глубине души то и дело вспыхивало вот это знакомое, теплое, требующее… Но он быстро напоминал себе, какими проблемами это чревато, и заливал огонь ледяной водой. Теперь, прожив почти четыре десятка лет, он преуспел. Чувство вспыхивало все реже. И ему бы праздновать победу – а его не покидало ощущение, что он проиграл. – Знаешь, мне кажется, маме и папе тоже хотелось получить от тебя больше, – заметил Лев. – Не думаю. – Опять же, ты на них не смотрел… ты больше никому ничего не отдавал. А они чувствовали свою ответственность, особенно мама. Она мне как-то призналась, что надеется на то… ну… что хотя бы ее смерть заставит тебя осознать любовь к ней. Ей бы это уже не было нужно – но это нужно тебе. А ты что же? Ты даже на ее похоронах не плакал! – Так, хватит! – нахмурился Роман. – Это уже превращается в какой-то эмоциональный шантаж! Мол, люби меня, ты уже подвел мать. – Нет… По крайней мере, такого не задумывалось. Ты прав, я не могу ничего от тебя ожидать. Но ты сам как-нибудь подумай на досуге, без меня и без шантажа: вдруг наступит тот момент, когда ты вообще не сможешь никому ничего отдать? Замкнешься в собственном мире, потому что одному реально проще, а быть с кем-то – трудно и страшно. И если ты вдруг захочешь, ты уже просто не сможешь. Тут Роман осознал, что пьяный и тупо ухмыляющийся младший брат нравился ему больше, чем вот этот – с постаревшими глазами, снова и снова бьющий в цель. Ты выбираешь одиночество, потому что это проще. А потом ты не можешь выбрать ничего другого. Потому что добровольно избранное одиночество – это путь вниз с ледяной горы. Соскользнуть легко, быстро и даже весело. Вернуться и переиграть почти невозможно. – Мне нужно идти, – вздохнул Роман. – Уже очень поздно. Завтра поговорим еще, и… я подумаю над тем, что ты сказал. Сейчас Льву полагалось порадоваться тому, что он почти победил в споре – в кои-то веки! А он не радовался. Его взгляд оставался опустошенным. – Эта твоя соседка… кто она тебе? – тихо спросил младший брат. – Я думал сначала, что мошенница очередная, да непохоже. Она ведь выбрала тебя, ты знаешь? Я пытался увести ее, как Аллу, а она почему-то не пошла… – Я знаю. – Откуда?.. – Видел. – Все-то ты знаешь, – тихо рассмеялся Лев. – Так вот… Если она у тебя не очередной проект, а действительно тебе дорога, попробуй хоть раз любить без страха. А если тебя, монстра контроля, вдруг снова накроет, помни: она со мной не пошла. – Иди спать. Уже поздно. Если бы они жили в мире какой-нибудь комедии или семейной мелодрамы, им теперь полагалось кинуться друг к другу на грудь, разрыдаться и забыть обо всем. Но жизнь – она посложнее будет. Роман прекрасно понимал, что потребуется не один сложный разговор и не одно усилие, чтобы все стало по-другому. Если это вообще возможно. Но пока Льва можно было оставить в покое и подумать о другом, о тех его словах, которые никак не шли из памяти, отказывались уходить из настоящего в прошлое. Попробуй хоть раз… Без страха… Почему бы и нет? Он покинул дом брата и обнаружил, что тучи все-таки порвались, брызнули на землю дождем, пока еще мелким, но уже набирающим силу. Нужно было поторопиться – туда, где горели теплым светом окна, будто ожидая его. И Тори действительно ждала. Спать все равно не хотелось, хотя день ее серьезно вымотал. Стоило закрыть глаза, и накопленные впечатления мелькали перед сомкнутыми веками. Лицо Ксении, кровь на траве, решимость Ильи… Все это заставляло сердце биться чаще, наполняло кровь адреналином. Какой уж тут сон? Поэтому ей несложно было устроиться в кресле с книгой, то и дело поглядывая в сторону двери. Вот только дверь оставалась закрытой, зато Тори услышала стук в окно. Быстрый, украдкой, но все равно отличающийся от первого перестука дождя и по частоте, и по громкости. Это было странно. С чего бы Роману вот так стучаться в свой собственный дом? Даже если он забыл ключи, он бы позвонил – видит же, что она не спит. Получается, пришел не он. А кто тогда? Может, Ксении все-таки стало плохо и она захотела поговорить? Тори только и оставалось, что проверить – но уж точно не покидая дом. Она выключила свет, чтобы лучше видеть происходящее снаружи, и подошла к окну. Там по-прежнему шумел цветущий сад, чуть подсвеченный далекими фонарями, и моросил мелкий дождь, невидимый, выдающий себя только перестуком по стеклу. А вот у самого окна никого не оказалось – ни человека, ни зверя. Тори уже решила, что ей почудилось и не было никакого стука, когда ночной гость неожиданно появился перед ней. Выпрыгнул из укрытия, вплотную прижался к стеклу, пугая мертвенно-бледным лицом и шальными глазами. Ухмыляясь безумно, так широко, что видно было подгнившие зубы. Все равно узнаваемый даже теперь, когда сходство с существом из ночных кошмаров стало поразительным. – Зоя… – одними губами произнесла Тори. Она отпрянула от окна, зажмурилась, пытаясь убедить себя, что такого не может быть. Вот только разум безжалостно напоминал ей, что Зоя давно уже сбежала. И вроде как она не могла сюда добраться, она вообще не знала, куда добираться – Тори не говорила родственникам о своей поездке. Однако даже так ее присутствие здесь все равно было более вероятным, чем начавшиеся галлюцинации. Так что Тори заставила себя открыть глаза и приготовилась разбираться со всем этим кошмаром. А кошмара больше не было – за окном вновь царила мирная темнота весенней ночи. Ну и как это понимать? Зоя снова спряталась? Это совсем не в ее стиле. Не важно, что там врачи болтали про ремиссию, Тори по ее взгляду видела: безумие вернулось во всей красе. В таком состоянии Зоя утрачивала способность на планирование или на отступление. Увидев Тори, она должна была привычно ринуться вперед с яростью дикого животного, разбить окно, прорваться внутрь… Всегда ведь так было. Почему сегодня все должно сложиться иначе? Но Зоя исчезла, и это вроде как должно было обрадовать, однако не обрадовало. Получается, все-таки галлюцинация? Сначала видение в саду, теперь это… При ее наследственности, на которую указывает история с Зоей, ничего хорошего ждать не приходится. Значит, придется пройти обследование. Или хотя бы поговорить с местным психологом – может, подскажет что-нибудь путное. Но будет это в любом случае не сегодня. Теперь уже о том, чтобы отправиться спать, не шло и речи. Повезло хотя бы в том, что Градов вернулся быстро – ей сейчас хотелось видеть другого живого человека рядом. – Как все прошло? – спросила Тори. – Скажем так, удовлетворительно. А с тобой что случилось? Ты какая-то нервная.