Неожиданно крылья вздрогнули. Стефан отскочил назад, пораженный и встревоженный. Крылья снова стали неподвижными. Стефан глубоко вздохнул, безуспешно пытаясь успокоить свои нервы. — Я сохранил ей жизнь — и что получил в награду? Проклятие, наложенное на моего ребенка! На мое королевство! На меня самого! Крылья снова дрогнули, на этот раз сильнее. Стефан продолжил свой монолог. — Поняв, что ее проклятие не сбылось, Малефисента придет за мной. Я это чувствую. Я это знаю. Так же точно, как то, что утром восходит солнце, — он сердито погрозил крыльям пальцем. — И на этот раз я не буду таким милосердным. Я убью ее, как должен был убить еще тогда. И сожгу ее тело, превращу его в пепел! Он помолчал, пытаясь успокоить свое дыхание. Он думал о будущей победе, о сладкой мести. — А потом… потом вы снова станете моим трофеем. И больше ничем. Крылья сердито дрогнули, но Стефан лишь пристально посмотрел на них. Его лицо расплылось в широкой ухмылке. * * * Хорошо продуманный план Малефисенты держать Аврору подальше от вересковых пустошей быстро потерпел неудачу. Едва она решила, что Аврора никогда больше не появится на вересковых топях, прекрасная принцесса вновь оказалась по другую сторону Стены. Раньше, чем Малефисента поняла, что творит, она каждую ночь стала погружать Аврору в волшебный сон и переносить ее в мир фей. Очень скоро Аврора уже чувствовала себя на топях как дома. И что еще хуже, прежде чем Малефисента осознала это, ей действительно стало приятно видеть принцессу рядом с собой. Было нечто воодушевляющее в том, как принцесса бродила по вересковым топям звездными ночами. Перепрыгивала ли Аврора через ручей, пробиралась ли сквозь высокие камыши — чувствовалось, что она буквально сливается с окружающим ее миром. Она любила не только растения, но и лесных обитателей тоже, начиная с прелестных фей-росинок и заканчивая угрюмыми на вид мисти-ежами с их огромными ушами и колючими спинками. И все эти существа тоже любили Аврору. Все. Даже ревнивые речные феи, которые, как известно, сталкивают в воду всех, кого считают красивее себя, и те любили Аврору, восхищаясь ее красотой. Они разрешали ей играть возле края воды, наперебой спеша показать принцессе таившиеся в ручьях сокровища. Когда они вытаскивали из воды блестящий камешек, Аврора смеялась от восторга и рассыпала похвалы, заставляя речных фей краснеть от гордости. Когда камешков больше не находилось, речные феи выскакивали на поверхность воды и скользили по ней, почти не оставляя следа. Аврора сидела, завороженно глядя на представление, которое устраивали для нее феи, помахивая за спиной своими крылышками. А когда представление заканчивалось и феи ныряли в воду, Аврора аплодировала им с берега. Но не только речные феи стремились привлечь внимание Авроры. Вечно ворчливые уоллербоги любили втягивать ее в свои борцовские поединки в грязи, которые она неизменно проигрывала. Но даже вывалявшись в грязи, она продолжала улыбаться, в восторге от того, что является частью этого волшебного мира. Когда она набредала на самых грозных фей, вроде троллей-баранов с их сгорбленными плечами, напоминающей темную кору кожей и торчащими из их рук и спины острыми ветками, она не убегала от них, просто сторонилась, пропуская их, — знала, что и они играют свою важную роль в жизни вересковых пустошей. Ночи сменяли одна другую, Малефисента наблюдала за принцессой, и ей все труднее становилось думать о ней как о дочери Стефана. Аврора была совершенно не похожа на него. Если Стефан никогда не относился к природе с уважением, думал только о том, что он может получить от пустошей, то Аврора в мире фей любила буквально все. Казалось, она инстинктивно знала, как стать частью этого мира, и Малефисента чувствовала, что все больше начинает любить эту девушку. Когда они бродили вместе, Аврора с жадностью слушала Малефисенту, которая знакомила ее с различными растениями и деревьями. А Малефисента с удовольствием слушала болтовню Авроры о том, каких глупостей натворили за прошедший день ее тетки. С каждой новой ночью Малефисенте и Авроре становилось все приятнее быть вместе. И как бы ни было тяжело Малефисенте самой себе признаться в этом, ей грустно бывало покидать Аврору после того, как она на заре укладывала спящую принцессу в постель. Малефисента нашла в Авроре родственную душу, того, кого могла научить чему-то и у кого могла чему-то научиться сама. Сердце Авроры было широко открыто, страстно желало любви, но сердце Малефисенты оставалось запертым на замок. Правда, глядя на то, как счастлива и свободна Аврора, Малефисента не могла не задуматься о том, что, возможно, оказала себе плохую услугу, постоянно оставаясь такой холодной и неприступной. Даже за то короткое время, пока Аврора была частью вересковых топей, Малефисента почувствовала, что к ней самой стали с большей теплотой относиться те, кто до появления девушки игнорировал ее. Благодаря Авроре они стали видеть в характере Малефисенты более мягкие черты. И Малефисенте не могло не нравиться то, что круг ее общения заметно расширился. Но как бы ни было приятно Малефисенте видеть рядом с собой Аврору, тяжкий груз продолжал давить на ее плечи. Она понимала, что визитам принцессы необходимо положить конец. «Наши отношения должны прекратиться, — не раз говорила она себе. — На ней мое проклятие». — Почему мне нельзя бывать здесь днем? — спросила однажды Аврора, когда они с Малефисентой брели по ночному Лугу Снежных фей. Вокруг сновали радужные феи, их крылышки, напоминающие неповторяющиеся очертания снежинок, порхали над прудом в центре луга или мелькали вокруг возвышавшегося на берегу большого старого дерева. С того места, где стояли Аврора и Малефисента, Снежные феи казались яркими огоньками, освещавшими дерево и заставлявшими его светиться. Малефисента посмотрела на девушку, не зная, что ответить. Не могла же она сказать ей правду — что если «тетушки» Авроры узнают, где та бывает и с кем проводит время, они будут очень-очень огорчены. Не могла она объяснить Авроре и причину их огорчения, что Малефисента была не той, за кого ее принимает принцесса. Вместо этого она просто сказала: — Ночь — единственное время суток, когда для тебя открывается Стена. Прежде чем девушка успела задать новый вопрос, Малефисента быстро зашагала вперед, заставив Аврору буквально бежать, чтобы не отстать. Но весь остаток той ночи и еще несколько следующих дней Малефисенту мучил заданный Авророй вопрос. Ей самой хотелось бы посмотреть на то, как Аврора играет на вересковых пустошах при свете дня. Если говорить честно, ей хотелось бы видеть Аврору в любое время суток, и желательно на протяжении многих лет. Но для того, чтобы это произошло, ей необходимо что-то сделать со своим проклятием… Однажды ночью, спустя недели после первого появления Авроры на пустошах и всего за несколько недель до ее шестнадцатого дня рождения, Малефисента уложила спящую Аврору в кровать, как она делала это каждую ночь на протяжении многих дней. Малефисента осторожно подоткнула одеяло и прошептала: — Доброй ночи, заморыш. Но именно в эту ночь, когда луна стала уходить за горизонт, а солнце начало вставать, она тихо добавила: — Я снимаю свое проклятие. Пусть оно исчезнет. Едва эти слова слетели с губ Малефисенты, вся комната наполнилась магической энергией. Воздух затрещал и засветился, тихо зашелестел ветер. Но магическая сила не коснулась Авроры. Нахмурив глаза, Малефисента подошла ближе и повторила свои слова, теперь гораздо тверже: — Я снимаю свое проклятие! Пусть оно исчезнет! И вновь магия наполнила воздух, вновь заблестело в комнате. Но вновь магическая сила обтекла Аврору, не прикоснувшись к ней. Внутри Малефисенты все сжалось от ужаса. Она повторила свои слова с еще большей страстью. И опять повторила их. И еще, и еще, и еще, направляя все свои силы, волю, магию на то, чтобы отменить проклятие. Комната затряслась от скопившегося в тесном пространстве огромного количества магической энергии, но Малефисента, забыв обо всем, продолжала свои попытки. Она видела только Аврору, спящую вечным сном, если проклятие не будет снято. Крикнув в последний раз, Малефисента подбросила свой посох в воздух и огромный заряд магии обрушился на комнату. Но магия так и не коснулась Авроры. Опустив посох, Малефисента медленно вышла. Ее сердце разрывалось от боли. Она сделала все, что было в ее силах. Но снять проклятие, которое Малефисента так безрассудно назвала подарком, оказалось невозможно. А это означало, что так или иначе в течение ближайших нескольких недель Аврора уколет свой палец о веретено и никогда больше не проснется. ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Полная раскаяния, Малефисента в задумчивости просидела весь следующий день возле Стены. Мысль о том, что сегодня вечером она вновь увидит невинное лицо Авроры, разрывала ей сердце. Она с новой силой чувствовала глубокую потребность защитить девушку от ужасов окружающего мира, но по иронии судьбы Малефисента сама была его частью. Потому что это она прокляла Аврору, именно она лишила ее возможности прожить всю свою жизнь на вересковых топях или со своей семьей. «И Аврора, — грустно улыбнувшись, подумала Малефисента, — стала тем единственным человеком, который напомнил мне о том, как важно иметь семью и друзей». День рождения Авроры стремительно приближался, и Малефисента все больше чувствовала себя утратившей надежду и абсолютно бессильной. К моменту появления Авроры той ночью Малефисента была переполнена чувствами, которые, как ей казалось, были давным-давно ею забыты. Но, привыкшая всегда скрывать свою боль и страх, она просто молчала, и о том, что происходило в ее душе, говорила только гримаса муки на ее лице. Не подозревая о чувствах, владевших ее крестной феей, Аврора болтала о торте, который она испекла в тот день. Ей пришлось сходить далеко в лес по ягоды, но дело стоило того, поскольку ее тетушки обожают сладости. Отвлекшись на порхавшую среди деревьев фею, которая была похожа на листик, Аврора прервала саму себя и спросила: — Скажи, у всех фей есть крылья? — Как правило, — коротко ответила Малефисента, у которой не было настроения поддерживать разговор. Ей оказалось достаточно трудно просто слышать звонкий голос Авроры, без того чтобы не сломаться, не сказать о том, что она прокляла ее, а затем умолять о прощении. Но Аврора не уловила ее тревоги. — А почему их нет у тебя? — Я бы не хотела об этом говорить, — тихо ответила Малефисента. — Мне просто любопытно, потому что у всех других фей крылья есть, а… Для Малефисенты это было уже слишком. — Довольно! — отрезала она. Аврора сразу же замолчала, и дальше они пошли молча. Взглянув на принцессу, Малефисента заметила, что лицо Авроры побледнело, а глаза стали мокрыми. Видя, какую боль она причинила девушке, Малефисента смягчилась. — Когда-то у меня были крылья, — тихо, почти шепотом, сказала она, с болью вспомнив о прошлом. — Но их у меня украли. Это все, что я могу сказать. Но Авроре этих скудных сведений было мало, ей хотелось узнать больше. — А какого цвета они были? — все больше волнуясь, спросила она. — Они были большие? Глядя вдаль, словно где-то на горизонте она могла увидеть свои крылья, Малефисента ответила с грустной улыбкой: — Такими большими, что, когда я шла, волочились за мной по земле. И очень сильными, — говоря о своих давно утерянных крыльях, она почувствовала боль в спине, там, где остались шрамы. — Они могли поднимать меня за облака и носить против встречного ветра. Они никогда меня не подводили. Ни разу. Договорив, Малефисента постаралась не взглянуть на Аврору. Она еще никогда не говорила этого вслух. Никогда никому не рассказывала о том, как много значили для нее эти крылья и каким ударом стал для нее поступок Стефана. Крылья напоминали Малефисенте о ее матери, но в то же время они были неразрывно связаны с ее собственным «я» — с ее парящей, гармоничной личностью. Неожиданно Малефисента почувствовала, как длинные пальцы переплелись с ее пальцами. Посмотрев вниз, она увидела, что Аврора вложила в ее ладонь свою изящную руку и крепко ее сжала. Встретившись с Авророй взглядом, Малефисента заметила, что в глазах Авроры отражается та боль, которую испытывала она сама. Малефисента медленно высвободила свою руку. Она уже потеряла многих, кого любила. Вскоре ей предстоит потерять и Аврору — теперь это лишь вопрос времени. * * * Крылья Малефисенты несли его все выше и выше в черное, как сажа, небо. Неистово извиваясь, он боролся с ними. Вскоре он увидел их цель. Внизу под ним в лунном свете блестела Терновая Стена с торчащими из нее огромными шипами. Крылья несли его прямо к ней. Даже если ему удастся выжить при падении, он ни за что не уцелеет, наколовшись на эти шипы, в этом можно не сомневаться. В тот момент, когда крылья выпустили его и он полетел вниз, Стефан, судорожно вздохнув, проснулся в своей комнате. Еще один кошмар. Неужели эти крылья никогда не перестанут преследовать его, даже во сне? Стефан быстро оделся и направился на зубчатую стену замка. Ему необходимо было действовать, увидеть, как продвигаются дела у его людей. Но приблизившись, Стефан был крайне разочарован. Ничего не происходило. Рабочих видно не было, а их десятник громко похрапывал в углу. Стефан схватил ведро с водой и вылил ее на спящего. Десятник вскочил — ошарашенный, взъерошенный. — Где твои люди? — спросил Стефан. — В своих постелях, ваше величество, — ответил десятник, поеживаясь. — Пусть немедленно вернутся к работе. Десятник замялся, не зная, как возразить королю. — Они измотаны, сир. Но с первыми лучами солнца я верну их на работу. — Мне нужно, чтобы они принялись за дело прямо сейчас, — продолжал настаивать Стефан. Десятник плохо понимал, чего хочет король. Работать прямо сейчас? — Ночь на дворе, — начал он. — Да-да, — согласился король. — На дворе ночь. Так что поднимай их. — Но, сир?