Не то, чтобы в первый день своей новой жизни я не пытаюсь о нем не думать. Пытаюсь и еще как. Но мысли все равно как зацикленные возвращаются к нему, по-новой обсасывая каждое слово и каждый поступок. К вечеру я успеваю увериться: начать новую жизнь во второй раз оказывается так же сложно, как и в первый. Опыт с Арсеном нисколько не облегчил мне участь. Главный вопрос, которым я задаюсь остается все тот же: как после всего Антон может так просто от меня отказаться? Если он не любил, тогда для чего было врать? Пропуск в мою постель он получил и без заветных трех слов. Злость на него по-прежнему не дает грустить. Вернее, даже не злость, а мстительное убеждение, что сейчас Антону гораздо хреновее, чем мне. К тому же, его супружеская жизнь сейчас едва ли напоминает сказку. Честно говоря, я вообще слабо представляю, как он и Вероника смогли так запросто сойтись после той откровенной сцены в офисе. Одно дело знать, и совсем другое — увидеть собственными глазами. Два дня дома проходят абсолютно бесцветно. Я лежу в кровати, ем в кровати, в кровати смотрю сериал. Выходить не хочется, разговаривать с кем-то тоже. Мысленно я даю себе срок до конца недели, чтобы начать ходить по собеседованиям. А то так и зубы на полку сложить недолго. А в среду утром просыпаюсь от настойчивого звонка в дверь. Выбравшись из кровати и едва не ударившись лбом в стену от внезапного головокружения, я иду открывать. Наверняка, курьерская служба принесла заказанные неделю назад витамины. На ходу завязывая пояс банного халата, я поворачиваю замок и буквально отлетаю в сторону, сбитая влетевшим в прихожую телом. Растерянно моргая, я смотрю на женщину, уверенно марширующую в мою гостиную. Расслабленный от сна мозг начинает интенсивно работать, складывая имеющиеся факты. Русые волосы, невысокий рост… — Знаешь, кто я такая? — громко, с выраженным желанием поскандалить, объявляет посетительница. — Догадываюсь, — киваю я. — Вы Вероника. Плюхнувшись на мой диван и закинув ногу на ногу, она оглядывает меня снизу вверх и брезгливо резюмирует: — Да ты же уродина. Мне даже не становится обидно. Посмотрела бы я на нее после трех недель болезни и двух дней непрерывного лежания в кровати. А вот Вероника к нашей встрече, в отличие от меня, подготовилась. Волосы уложены, на заостренном лице — броский макияж. Выглядит она гораздо лучше, чем когда приезжала в офис. — Что вам нужно? Уйдите. — Тебе не стыдно спать с чужим мужем? — все с тем же воинственным задором рявкает она. — Шлюха. — Я поначалу даже не знала, что ваш муж женат, — устало вздыхаю я. — Так что переадресуйте свой вопрос ему. — Я спрашиваю, тебе не стыдно? — проигнорировав мое предложение, продолжает настаивать Вероника. Мне не страшно, не любопытно, не стыдно, а почему-то невозможно смешно от мысли, что в своем возрасте я стала участницей подобных разборок. И хотя психологический портрет Вероники в моей голове имелся, ее сегодняшний образ уличной гопницы становится сюрпризом. Нет уверенности, что подойди я поближе, она бы на меня не бросилась. — Ваш муж у меня в черном списке. У нас с ним все закончено. Теперь покиньте мою квартиру, пока я не вызвала полицию. — Где гарантии? — Какие еще гарантии? — тихо смеюсь я, отчаянно желая, чтобы эта женщина наконец свалила. — Мы ведь не в магазине электроники. — Ты шлюха, — с ненавистью шипит она. — Не стыдно с моим мужем у него в офисе трахаться? Меня преследует стойкий диссонанс и непонимание того, почему свое вполне обоснованное любопытство она пытается удовлетворить именно за мой счет. Каждый свой вопрос ей нужно задавать Антону, а не мне, ведь именно он клялся ей в верности. Я-то пока никому не клялась. — Уйдите, — повторяю я и, услышав в ответ поток нецензурной брани, среди которой мелькает упоминание их общего с Антоном ребенка, срочно иду в спальню за телефоном. Нахожу номер Антона и тычу «Звонить». — Алло… — слышится его голос. — У меня в квартире твоя жена, — чеканю я без прелюдии. — Убери ее от меня. Не дослушав ответ, я отключаюсь и почти моментально слышу звонок в другой комнате. Выйдя в гостиную, обнаруживаю, что Вероника, успевшая сбросить вызов, встала с дивана и, судя по агрессивному рыскающему взгляду, ищет, что бы сломать. Интуиция меня не подводит и спустя пару секунд с журнального столика слетает тарелка с апельсинами. Цветы, подаренные ее мужем, как назло, продолжают стоять. — Ты блядь! — взвизгивает она, явно желая себя подбодрить, после чего марширует в прихожую. Все это время мне совсем не хотелось оскорблять ее в ответ — лишь донести, что она пришла не по адресу, и разбираться ей нужно именно с Антоном. Ведь черт его знает, кого ему вздумается трахать через год. Бегать по квартирам каждой любовницы — это же пятки можно стереть. Однако, когда Вероника в очередной раз меня обзывает, я, не выдержав, ору: «Пошла вон!» и с удовольствием выталкиваю ее за порог. Она конечно пытается на меня броситься — и тут интуиция меня не подвела, но я благополучно успеваю захлопнуть дверь. В подъезде раздается очередное громогласное «Шлюха!», призванное разбудить соседей, а я, прижавшись к стене, начинаю истерично хохотать. 42 — Ну она и сука, — зло резюмирует мама, выслушав мой рассказ о том, что случилось. — Дура сумасшедшая. — Да какая уж она сука, — возражаю я. Несмотря на то, что я потратила двадцать минут, чтобы собрать осколки разбитой тарелки с пола, по-настоящему разозлиться на Веронику почему-то не получается. Нужно сильно отчаяться, чтобы врываться в чужую квартиру, бить посуду и требовать гарантий того, что муж останется тебе верен. — А кто она? Будь осторожнее, дочь. Мало ли что этой бабе еще взбредет в голову. — Ты по-прежнему думаешь, что лучше быть абы при каком мужике, лишь бы не одной? — зачем-то язвлю я, одновременно жалея, что обо всем рассказала. Вообще-то, изначально я звонила Олесе, которая не взяла трубку, а так как поделиться пережитым мне срочно требовалось, пришлось набрать маме. Даже смешно, что я не испытываю и толики того возмущения, которое демонстрирует она. За время наших так называемых отношений с Антоном чувство вины действительно не мучило меня и о мысли о том, что будет, если наша аморальная связь вскроется, не посещали. Однако сейчас, визит Вероники ощущается логичным, даже закономерным. Любое действие рождает противодействие — об этом я всегда знала. Так что костерить жену Антона я бы рада, да не хочется. Разве что удивиться тому, что в век расцвета психологии и личной осознанности она действует настолько «по старинке». После разговора с мамой мне сразу же перезванивает Олеся, и на вопрос «Что случилось?» получает пространный и красочный ответ. Пока эмоции живы, мне не лень пересказать подробности визита Вероники еще раз. Не каждый день становишься участником чего-то настолько скандального и эпичного. Реакция подруги подтверждает то, что в нашем узком женском кругу на сегодняшний день именно я — самая одиозная персона и главный ньюсмейкер. «Охренеть, как скучно я живу, — ошарашенно выдает она. — Вот это тебя, Ксения, закрутило». — И не говори, — трясясь от смеха, соглашаюсь я. — Приехать не хочешь? А то мне мандарины некуда складывать. — А ты кремень. Я бы уже в штаны наложила от страха. — Да какой там кремень, — фыркаю я. — Мне просто себя беречь нужно. Хочу выздороветь и новую работу найти, и забыть все это, на фиг, как страшный сон. — Умница. Заехать постараюсь, но не обещаю. Дел полно. А Антон-то кстати не перезванивал? — Нет, — отвечаю я, ловя себя на поднимающемся раздражении. — Ему сейчас не до меня. Нужно благоверную утешать и от летающих тарелок отбиваться. Определенно, к Антону у меня куда больше претензий, чем к его беспардонной жене. Но он действительно перезванивает, когда я, чтобы отвлечься, с остервенением утюжу перестиранные рубашки и юбки. Его имя целых десять секунд мигает на экране, до того как я решаюсь ответить. В груди снова знакомо потягивает: часть меня еще не успела смириться с тем, что мы теперь порознь, и по-прежнему реагирует на его звонок учащением пульса. Выговорить «алло» тоже непросто из-за собравшегося в горле кома. — Привет, Ксюш, — его голос звучит подавленно и приглушенно. — Звоню извиниться за случившееся. Прости, что тебе пришлось это пережить. Больше такого не повторится. Я молчу, слушая его дыхание в трубке. Вот почему я не умею злиться как мама? Обозвать всех виновных и невиновных козлами, и раздуваться от собственной непогрешимости? Почему сейчас, когда я слышу его несчастный, виноватый голос, я не чувствую ни обиды, ни желания добить или уязвить? Почему я такая… беззубая? — Извинения приняты, — великодушно, но крайне сухо изрекаю я. — Как ты? — моментально раздается следующий вопрос. — В порядке. — Ксюш… — говорит Антон через паузу. — Можно я иногда буду тебе звонить? Дернувшись, я едва не роняю утюг. Пульс снова учащается. — Зачем? — Мне важно слышать твой голос и знать, что у тебя все хорошо. Задний ум подсказывает не давать слабины ни себе, ни ему и немедленно обрубить любое возможное общение между нами, ибо ни к чему хорошему в виду последних событий оно точно не приведет. Но если бы я всегда его слушала, то Веронике пришлось бы бить посуду в квартире какой-то другой беспринципной телки, а нам с Олесей нечего было бы обсуждать. Смахнув с наполовину отглаженной рубашки несуществующую соринку, я выдерживаю долгую паузу и выговариваю одно-единственное слово. «Можно». Никаких намерений на возобновление отношений в него не вкладываю — просто мысленно признаю, что стерва из меня посредственная не отношения, даже самые убогие и хромые, я рвать не умею отношения. И еще одно. В ту самую секунду, когда Антон признался в необходимости слышать мой голос, мое истерзанное и униженное эго снова подняло голову и тихо шепнуло: «Я же говорило, Ксю. Этот слабак не сможет без тебя». 43 Так проходит неделя. Мои успехи за это время: три сброшенных килограмма, вместе с которыми исчезла грудь, один сломанный во время уборки пылесос, два неудачных собеседования и плаксивое настроение. Если в жизни и наступает черная полоса, то это определенно она. Но я не сдаюсь: вдумчиво, хоть и со скрипом читаю купленный роман-бестселлер, хожу в спортзал, гуляю с Олесей и продолжаю искать достойную вакансию. С последним выходит самая настоящая засада: работодатели, будто сговорившись, решили сжить со света всех менеджеров по логистике, отказываясь платить столько, чтобы хватало на жизнь. Тенденция пугающая с учетом того, что мои и без того не богатые накопления каждый день тают как надкусанный пломбир в жаркий день. Ах да, и есть еще одна маленькая проблемка. Мысли об Антоне, которые в силу последних событий и имеющейся у меня толике гордости, обязаны были сойти на «нет», почему-то никуда не делись, а каждый день жужжали в голове, словно взбунтовавшийся улей. Я то злилась, то недоумевала, то откровенно грустила, не желая принимать тот факт, что мужчина, так часто и так настойчиво признававшийся в любви, так запросто от меня отказался. — Знаешь, мне иногда кажется, что этим двоим требовалось встряхнуть свой подыхающий брак, и этой встряской оказалась ты, — сказала Олеся во время одной из наших прогулок. — Сразу и страсти, и переживания, и эмоции появились.