Я отмахиваюсь. — Да, в порядке все. Когда перестала тосковать по прошлой работе, все оказалось не таким уж и плохим. — Я рада. А с Антоном у вас как? То, что мама по-прежнему одобряет мой адюльтер, все так же вызывает во мне раздражение. Знает ведь, что мужик женат и не развелся. Ладно я, дура, скачу по одним и тем же граблям и никак не найду в себе силы спрыгнуть — то ли силы воли не хватает, то ли чувства собственного достоинства. Но мама-то? Может, поэтому и не хватает, впрочем. Потому что маме даже в голову не приходит сказать своей единственной дочери, что она достойна гораздо большего, чем быть любовницей. — С ним все нормально, — говорю я, просто ради того чтобы ответить. Отчитывать маму в ее состоянии точно не планирую. Хотя как обстоят наши дела с Антоном, я и себе затрудняюсь ответить. В последний раз мы виделись три дня назад, но активно созваниваемся и переписываемся. Чувствуется, что он подавлен, но держится неплохо. Вчера вечером, когда мы созванивались по видеосвязи, он был в новом офисе. Видно, работа его отвлекает. Я плохо понимаю, как себя вести в сложившейся ситуации и не придумала лучшего, чем сказать Антону, что в случае необходимости я всегда готова выслушать. Хочет поговорить о том, как сложно дается ему развод — пусть делает это сам. После безвкусной передачи о семейных скандалах я прощаюсь с мамой и еду домой. По пути звоню Антону. По моим расчетам у него как раз должна закончиться встреча с прорабом. Теперь за неимением потребности скрываться, я набираю ему сама. — Привет! — бодро говорю я, выглядывая в окно такси. — Как дела, как настроение? — Привет. Вообще без сил, если честно. Вот думаю, заехать куда-нибудь перекусить. А то у меня холодильник пустой. — Так ничего и не купил? — фальшиво смеюсь я, памятуя о том, что тоже самое Антон говорил вчера. — У тебя же супермаркет рядом с офисом. — Забыл. Еще не появилась такая привычка. Во мне вновь борются два противоположных желания: отвесить ему пендель за то, что пытается выглядеть бездомным котиком, и пожалеть. Думаю, Антон не врал, говоря, что вступал в брак с мыслью о бесконечности. С Вероникой он прожил фактически половину своей жизни и явно не научился существовать сам по себе. То есть сейчас он действительно переживает травмирующий опыт. В сотый раз запихав подальше свое сучье альтер-эго, я предлагаю ему приехать ужинать ко мне. Сегодня утром я как раз приготовила целое ведро божественного картофельного пюре с мясным гуляшом. Кому-то да нужно это есть. Антон говорит, что будет минут через сорок, и в итоге мы сталкиваемся в подъезде. — Хорошо выглядишь, — слабо улыбнувшись, сообщает он. Вернуть комплимент при всем желании не получается, ибо выглядит он загнанным и уставшим. Отперев квартиру, я сразу же несусь на кухню. Мужик же голодный пришел, ну? Еще и уставший и расстроенный. Надо срочно его спасать. После плотного ужина и плохо клеящегося разговора мы перемещаемся на диван. На секс по причине недееспособности одного из участников рассчитывать не приходится, поэтому я целомудренно включаю телевизор. — С утра до ночи на ногах, — устало сетует Антон, откинувшись на изголовье. — Хреновая из меня компания. Извини. — Все нормально, — успокаиваю я и, коварно хихикнув, протягиваю ему ноги. — Давай ты в качестве извинений их помассируешь. Усмехнувшись, Антон послушно обхватывает мои ступни и начинает мять. Прикрыв глаза, я даже немного постанываю от удовольствия. Пусть секса у нас сегодня и не будет, но свой оргазм я с большой вероятностью получу. — Если бизнес вдруг прогорит — можешь стать успешным массажистом, — бормочу я, расплывшись по дивану. — Мне кажется, у тебя… Чудовищный грохот заставляет меня открыть глаза и испуганно уставиться перед собой. Кажется, будто совсем рядом раздался взрыв или рухнуло многоэтажное здание. — Что это? — шокировано спрашиваю я, находя взглядом Антона. В ту же секунду грохот повторяется вновь, и тогда меня осеняет. Это не взрыв и землетрясение. Это чем-то тяжелым бьют в мою дверь с намерением ее вынести. Версии о том, кому такое могло понадобиться, с перепугу приходят смехотворные. Ворам? Аль-Каиде? Соседке, которая вечно ругается, что я выставляю в подъезд пакет с мусором? Ситуацию проясняет Антон, когда, обреченно вздохнув, произносит одно единственное слово: — Жена. 62 Мысли и и эмоции налипают на это короткое слово как мухи на клейкую ленту. То есть, мою дверь ломает Вероника, а не дюжина спятивших мужиков? Но зачем? Для чего? Мы живем в цивилизованном мире. Она должна понимать, что это незаконно и вообще… Ну попадет она ко мне в квартиру, а дальше-то что? Блядь, да это же сюр какой-то. Я понимала ее в тот момент, когда она застала нас в кабинете. Шок, состояние аффекта. Но вытворять сейчас, спустя неделю после того, как все открылось. Это даже неуравновешенностью не назовешь. Скорее, безумием. Грохот раздается снова. Настолько чудовищный, что может треснуть штукатурка. Дернувшись от испуга, я начинаю реветь. Да что за треш такой? — Открывай, сука! — раздается приглушенный истеричный ор из-за двери. — Быстро, на хуй! Я беспомощно смотрю на вскочившего Антона и умоляюще кручу головой. — Пожалуйста, не надо! Даже несмотря на панику, я вижу, что он шокирован не меньше меня, и понятия не имеет, что делать. Отмерев, он что-то бормочет себе под нос и быстро идет в прихожую. Обняв себя руками, я опускаюсь на край дивана. Слезы текут потоком, руки трясутся. Пусть дверь и не слетала с петель, но ненависть и ярость сумели просочиться внутрь и отравить воздух. Щелкает замок и следом за ним раздаются звуки борьбы, от которых моментально хочется заткнуть уши. Не верится, что это происходит совсем рядом, со мной. — Пусти меня, блядь!!! Где эта сука?!! — Вероника, успокойся! — Ты меня бить будешь?!! Из-за нее?! — Да не буду я тебя бить! Дав себе мысленную оплеуху, я заставляю подняться и идти к ним. Потому что не собираюсь прятаться у себя дома. Потому что… какого хера? Она не первая и не последняя, кто переживает разрыв с участием третьего. Это не повод нарушать границы собственности и сыпать оскорблениями. Примерно такую речь я и собираюсь выдать, но при виде Вероники, катающейся по полу и по-звериному рычащей, напрочь забываю об этой идее. Потому что говорить что-либо бесполезно. Передо мной находится не человек, а взбесившееся животное, одержимое желанием уничтожить обидчика. Роль обидчика, увы, отведена не Антону, а мне. — Покиньте мой дом, иначе я вызову полицию. — Я стараюсь говорить твердо, но с треском проваливаюсь. Да и многие бы провалились. Я ожидала увидеть за дверью валяющуюся дубину или биту, но весь этот оглушительный грохот Вероника создавала без всякий девайсов посредством пинков и ярости. Горящие ненавистью глаза женщины фокусируются на мне. — Ника! — предупреждающе рявкает Антон, удерживающий ее за плечи. — Уродина! — рычит она, предпринимая резкую и уверенную попытку вырваться. — Убью тебя, сука! — Да ты же просто больная… — лепечу я, машинально отступая назад. — Просто ебанутая баба. — Уйди отсюда, а?! Я перевожу ошарашенный взгляд на Антона, чтобы убедиться в очевидном: эти слова он адресовал мне. Уходить никуда не приходится, потому что в следующее мгновение он выволакивает ее за дверь. Мне хватает и доли секунды, чтобы до упора провернуть замок. Обувь Антона так и осталась стоять на коврике. Ор Вероники и звуки борьбы после этого не стихают — лишь становятся приглушеннее. Странно, что никто из соседей до сих пор не вышел возмущаться. Сейчас их скандальность пришлась бы кстати. Видимо, тоже напуганы до усрачки. Шатаясь, я добредаю до гостиной и, обняв себя руками, громко реву. От страха, беспомощности и унижения. Пиздец, — щелкает в голове. — Это просто пиздец. Но больше всего меня ранит пренебрежительное рявканье Антона. Подозрение, настойчивое, как недавние пинки в дверь, подкатывает к расфокусированному сознанию, нашептывая, что пусть он больше не со своей женой, но и не со мной тоже. Долго жалеть себя не предоставляется возможности, потому что через пару минут спустя, в приоткрытое окно с улицы залетает очередная порция оскорблений. — Ксе-ни-я Ко-вач! Ты какого хрена трахаешься с чужими мужьями?! Ксе-ния! Выходи, шалава! Комната начинает кружиться перед глазами. Да что там комната? Весь мир. По-большому счету совершенно плевать, что подумают незнакомые тети и дядя, живущие в соседних квартирах. Меня не осуждает даже мама, да и совершеннолетия я давно достигла. Меня истязает беспомощность. Потому что я не могу остановить происходящее. Эта обезумевшая женщина своим поведением являет антипод цивилизованности, и отвечать ей можно лишь на ее языке. Взять что-то потяжелее — например, скалку, хранящуюся в кухонном гарнитуре, и со всей дури садануть ей по голове. Чего я разумеется никогда не сделаю, даже несмотря на то, что очень хочется. — Ксе-ния!! — с издевкой продолжает завывать Вероника. — Что ты прячешься, потаскушка? Выходи и расскажи всем, для чего ты трахаешься с чужими мужьями? Сжав кулаки, я выскакиваю на балкон. С каждой секундой идея со скалкой перестает казаться мне такой уж плохой. Она думает, что я удерживаю Антона силой? То есть это я трахаюсь с ее мужем, а не он трахает меня? — Хватит позориться! — Антон предпринимает попытку ее увести, но она легко выдергивает руку. — Ксе-ния!!! Ты шлюха! От этой зарисовки я начинаю истерично хихикать себе под нос. Так твой муж еще больший шлюхан, дорогая Вероника. Вот он рядом стоит. Не хочешь его спросить, почему ему так нравится трахать других женщин и признаваться им в любви? Ухмыльнувшись, я выставляю в воздух два средних пальца. Можно крикнуть ей что-то вроде: «Так учись сосать лучше!» или «Посади муженька на цепь, чтобы его еще кто-нибудь ненароком не трахнул!» Но не кричу, потому что не хочу добавлять к ее агонии еще больших дров. Когда Антон упоминал, что его жена — человек специфичный, он сильно скромничал. На приеме у психиатра Веронике непременно появился бы диагноз. Удивительно, что зная эту ненормальную столько лет, он не предусмотрел подобный ход событий. Я стою на балконе около минуты, слушая поток повторяющихся оскорблений и глядя на невнятные попытки Антона усадить жену в машину, брошенную открытой посреди двора. Из-за шока я до конца не понимаю, что именно меня так сильно не устраивает в его поведении, но то, что не устраивает — это точно. Вернувшись в квартиру, я обливаю лицо холодной водой и закрываю окна. Крики Вероники не смолкают, и тогда решаю звонить в полицию. Дозваниваюсь лишь с пятого раза и, не пытаясь скрыть слезы и панику, объясняю ситуацию. Мне обещают, что участковый с нарядом скоро приедут. Спойлер: они не приезжают. Ор во дворе стихает лишь минут через сорок. К тому моменту каждая блохастая собака в округе знает, где живет шлюха-Ксюша, трахающая чужих мужей. Следом за этим раздается звонок в дверь. На пороге стоит босой понурый Антон. Молча обувшись, он оценивает мое залитое слезами лицо и гладит по плечу.