– Думаю, что так, но тебе не следует убегать и тем самым огорчать его. – Нечего меня поучать. Я поеду в Вашингтон повидаться с Бруком; там интересно, и я смогу развлечься после всех этих неприятностей. – Как тебе там будет весело! Хорошо бы я тоже могла убежать, – сказала Джо, забыв о своей роли ментора и мысленно представляя яркие картины военной жизни в столице. – Тогда поехали вместе! А почему нет? Поедешь и удивишь отца, а я расшевелю старину Брука. Это будет великолепная шутка, давай, Джо. Оставим письмо, что все в порядке, и сразу рванем. Денег у меня хватит; и тебе полезно проехаться, и ничего тут нет плохого, раз ты едешь к отцу. На мгновение показалось, что Джо согласится, так как каким бы отчаянным ни был этот план, он отвечал ее желаниям. Она устала от ухода за больной и заточения в полутемной комнате, она жаждала перемен, а мысли об отце соблазнительно сливались с мыслями о неизведанном очаровании военных лагерей и госпиталей, о свободе и веселье. Глаза ее загорелись, и она в задумчивости устремила их в окно, но взгляд ее упал на старый дом напротив, и она с печальной решимостью покачала головой: – Если бы я была мальчиком, мы убежали бы вместе и отлично провели время в Вашингтоне, но я несчастная девочка, я должна блюсти приличия и оставаться дома. Не искушай меня, Тедди, это безумный план. – В том-то и прелесть, – начал Лори, охваченный приступом безрассудного своевольства и одержимый желанием вырваться за пределы дозволенного. – Замолчи! – воскликнула Джо, закрывая уши. – «Жеманность и манерность» – мой удел, и я вполне готова примириться с ним. Я пришла сюда читать нравоучения, а не выслушивать предложения, одна мысль о которых заставляет меня бежать вприпрыжку. – Я знаю, что Мег принялась бы нагонять тоску, услышав такое предложение, но я ожидал, что у тебя больше храбрости, – начал Лори вкрадчиво. – Скверный мальчишка, замолчи! Сядь и подумай о своих собственных грехах и не заставляй меня множить мои. Ну а если я добьюсь того, что твой дедушка извинится, ты бросишь мысль о побеге? – спросила Джо серьезно. – Да, но у тебя ничего не выйдет, – ответил Лори, который хотел примирения, но чувствовал, что оскорбленное достоинство требует предварительного удовлетворения. – Если я сумела справиться с молодым, то справлюсь и со старым, – пробормотала Джо, уходя и оставляя Лори склонившимся над железнодорожной картой и с головой, подпертой обеими руками. – Войдите! – Грубоватый голос мистера Лоренса прозвучал еще резче, чем обычно, когда Джо постучала в дверь. – Это всего лишь я, сэр. Пришла вернуть книжку, – вежливо сказала она, входя. – Хочешь еще? – спросил старик; было заметно, что он мрачен и раздражен, но старается не показать этого. – Да, пожалуйста. Мне так понравился старый Сэм, что я, пожалуй, возьму второй том, – отвечала Джо в надежде, что сможет снискать расположение собеседника, согласившись принять вторую дозу босуэлловского «Джонсона»[76], так как старик очень рекомендовал ей это приятное сочинение. Косматые брови немного расправились, когда он подкатил лесенку к стеллажу, где стояли произведения Джонсона и литература о нем. Джо вскарабкалась и, сидя на верхней ступеньке, притворилась, что ищет книгу, но на самом деле размышляла, как лучше всего подойти к опасной цели своего визита. Мистер Лоренс, видимо, заподозрил, что у нее что-то на уме, так как, энергично пройдясь по комнате несколько раз, он обернулся к ней и заговорил так неожиданно, что «Расселас»[77] полетел на пол вверх тормашками. – Что натворил этот мальчишка? И не пытайся выгораживать его. Я знаю, что он выкинул какую-то штуку. Это было видно по тому, как он вел себя, когда вернулся домой. Я не добился от него ни слова. А когда я пригрозил, что вытрясу из него правду, он помчался наверх и заперся у себя в комнате. – Он поступил нехорошо, но мы простили его, и все обещали друг другу не говорить никому ни слова, – начала Джо неохотно. – Так не пойдет; нечего ему прикрываться обещанием, выуженным у вас, мягкосердечных девочек. Если он поступил плохо, то должен признаться, попросить прощения и быть наказан. Выкладывай, Джо, в чем дело. Я не желаю, чтобы меня держали в неведении. Вид у мистера Лоренса был такой пугающий и говорил он так резко, что Джо охотно убежала бы, если б могла, но она сидела высоко на лестнице, а он стоял на полу, словно лев на ее пути, так что ей пришлось остаться и принять вызов. – Право, сэр, я не могу вам сказать. Мама запретила. Лори во всем признался, попросил прощения и был наказан вполне достаточно. Мы сохраняем все в тайне не ради него, но ради другого человека, и будет только хуже, если вы вмешаетесь. Пожалуйста, не делайте этого; в случившемся была отчасти моя вина, но теперь все в порядке; так что давайте забудем об этом и поговорим лучше о «Рамблере»[78] или о чем-нибудь приятном. – Пропади он пропадом, этот «Рамблер»! Слезай и дай мне слово, что этот безалаберный мальчишка не сделал ничего неблагодарного или дерзкого. А если он это сделал после всей вашей доброты к нему, то я отлуплю его собственными руками. Угроза прозвучала ужасно, но не встревожила Джо, которая знала, что вспыльчивый старик пальцем не тронет внука, как бы ни уверял в обратном. Она послушно спустилась и постаралась пролить свет на случившееся, насколько это было возможно, не упоминая Мег и не отступая от истины. – Гм, ха, ну, если он молчит из-за того, что обещал, а не из упрямства, я прощу его. Он строптивый малый, и трудно с ним справиться, – сказал мистер Лоренс, приглаживая волосы, пока они не стали выглядеть так, словно он стоял лицом к ветру; суровость на его лице уступила место выражению облегчения. – Я такая же, но доброе слово может подействовать на меня и тогда, когда всей королевской рати это не под силу, – сказала Джо, в попытке замолвить словечко за своего друга, который, казалось, выбрался из одной переделки лишь для того, чтобы тут же попасть в другую. – Ты думаешь, что я недостаточно добр к нему, да? – прозвучал резкий ответ. – О нет, сэр, вы, пожалуй, слишком добры иногда, но немного запальчивы, особенно когда он испытывает ваше терпение. Вы не согласны? Джо была намерена приступить к делу; она пыталась казаться совершенно безмятежной, хотя немного дрожала после своего смелого заявления. К ее огромному удивлению и облегчению, старик только бросил со стуком на стол свои очки и искренне воскликнул: – Ты права, девочка! Я люблю его, но он испытывает мое терпение сверх всякой меры, и я не знаю, чем это кончится, если дело пойдет так и дальше. – Я скажу вам чем. Он убежит. – Джо пожалела об этих словах, как только они прозвучали. Она хотела лишь предостеречь его, что Лори не смирится со слишком большими ограничениями своей свободы, и надеялась, что он будет более снисходителен к мальчику. Но красноватое лицо мистера Лоренса вдруг изменилось, он сел, с волнением взглянув на портрет красивого мужчины, висевший над столом. Это был отец Лори, который действительно убежал из дома в юности и женился против воли деспотичного старика. Джо подумала, что он вспоминает и сожалеет о прошлом, и огорчилась, что не промолчала. – Он не сделает этого, пока ему не станет невмоготу; он только грозит иногда, когда устает от учебы. Я часто и сама не прочь сбежать, особенно с тех пор как у меня короткие волосы; так что, если когда-нибудь хватитесь нас, можете давать объявление о пропаже двух мальчиков и искать на кораблях, отправляющихся в Индию. При этих словах она засмеялась, и мистер Лоренс, казалось, успокоился, очевидно приняв все за шутку. – Ты, дерзкая девчонка, как ты смеешь так разговаривать? Где твое почтение ко мне, где надлежащая благовоспитанность? Ох уж эти мальчики и девочки! Сущее наказание с ними, и, однако, мы не можем обойтись без них, – сказал он, добродушно ущипнув ее за щеку. – Пойди и приведи этого мальчишку обедать, скажи ему, что все в порядке, и посоветуй не делать трагедии. Я этого не выношу. – Он не придет, сэр, ему тяжело, так как вы не поверили его словам о том, что он не может рассказать о случившемся. Я думаю, что, встряхнув его, вы очень задели его чувства. Джо старалась говорить трогательно, но это ей, должно быть, не удалось, так как мистер Лоренс расхохотался, и ей стало ясно, что победа одержана. – Мне жаль, что так вышло, и, вероятно, следует поблагодарить его за то, что он не встряхнул меня. Какого ж черта этот парень хочет? – И старик взглянул на нее, чуть пристыженный из-за своей вспыльчивости. – На вашем месте я принесла бы ему извинения в письменном виде. Он твердит, что не спустится вниз, пока перед ним не извинятся, и говорит о Вашингтоне и прочие нелепости. Формальное извинение покажет ему, как он глуп, и он спустится вниз во вполне дружелюбном настроении. Попробуйте; он любит шутки, а написать лучше, чем говорить. Я отнесу вашу записку и объясню ему, в чем его долг. Мистер Лоренс внимательно взглянул на нее, надел очки и медленно сказал: – Ах ты хитрая девчонка, но я не против, чтобы ты и Бесс водили меня на веревочке. Ладно, давай бумагу и покончим с этой глупостью. Записка была составлена в выражениях, которые мог бы употребить один джентльмен, нанесший тяжелое оскорбление другому. Джо запечатлела поцелуй на лысине мистера Лоренса и бегом поднялась наверх, чтобы сунуть записку под дверь Лори и посоветовать ему через замочную скважину проявить смирение, благовоспитанность и прочее, уместное, но невозможное. Дверь оставалась закрытой, и она, предоставив записке самой сделать свое дело, тихонько начала спускаться по лестнице, когда юный джентльмен, съехав по перилам, остановился внизу, ожидая ее, и сказал с самым благородным выражением лица: – Какой ты отличный парень, Джо! Тебе изрядно досталось? – добавил он со смехом. – Нет, в целом он был вполне кроток. – Ах! Все-таки я выкрутился. Ведь даже ты отреклась от меня, и я был готов катиться ко всем чертям, – начал он извиняющимся тоном. – Не говори так. Переверни страницу и начни сначала, Тедди, сын мой. – Я только и делаю, что переворачиваю и порчу все новые страницы, как прежде портил свои тетрадки; и я делаю так много начал, что у них никогда не будет конца, – ответил он с грустью. – Иди пообедай – и тебе станет легче. Мужчины всегда ворчат, когда голодны. – И с этими словами Джо выскользнула через парадную дверь. – Это «дискирдитация» моего пола, – отвечал Лори, цитируя Эми, и послушно отправился пообедать с дедушкой, который был совершенно невозмутим и подавляюще вежлив весь остаток дня. Все думали, что вопрос исчерпан и набежавшее было облачко уплыло, но шалость была, и, хотя остальные забыли о ней, Мег помнила. Она никогда не упоминала некое лицо, но думала о нем очень много и мечтала чаще, чем прежде, а однажды Джо, обшаривая стол сестры в поисках марок, нашла клочок бумаги, на котором было нацарапано: «Миссис Маргарет Брук»; Джо трагически застонала и швырнула бумажку в огонь, чувствуя, что шалость Лори приблизила горький для нее день. Глава 22 Счастливые луга Последовавшие спокойные недели были словно сияние солнца после бури. Больные быстро поправлялись, и миссис Марч начала поговаривать о возвращении отца в начале нового года. Бесс скоро смогла целыми днями лежать на диване в кабинете; сначала она развлекалась со своими нежно любимыми кошками, а со временем занялась и шитьем для кукол, которое было так надолго заброшено. Ее прежде бодрые ножки были такими неподвижными и слабыми, что Джо каждый день выносила ее на своих сильных руках подышать свежим воздухом. Мег охотно пачкала и обжигала свои белые ручки, готовя изысканные кушанья для «нашей любимой», в то время как Эми, добровольная рабыня кольца, ознаменовала свое возвращение тем, что раздала столько своих сокровищ, сколько сестры после ее уговоров согласились принять. Приближалось Рождество, и в доме завелись обычные предпраздничные секреты. Джо часто потрясала семью предложениями провести совершенно невероятные или великолепно-нелепые церемонии по случаю этого необыкновенно веселого Рождества. Лори был столь же склонен к невыполнимым проектам и разжег бы костры, устроил фейерверки и воздвиг триумфальные арки, если бы ему было позволено действовать в соответствии с его желаниями. После многочисленных стычек и пренебрежительного отклонения этих планов честолюбивая пара бродила с безнадежностью на лицах и считалась успешно обузданной, что отчасти опровергалось взрывами хохота, раздававшимися, когда эти двое оставались наедине. Несколько дней необычно мягкой погоды предвещали замечательный рождественский день. Ханна «чувствовала в костях», что он будет необыкновенно хорошим, и показала себя настоящей пророчицей, ибо все и вся, казалось, были намерены обеспечить празднику грандиозный успех. Прежде всего – мистер Марч написал, что скоро будет с ними; потом Бесс почувствовала себя необыкновенно хорошо в это утро и, одетая в мягкий красный шерстяной капот – подарок матери, – была торжественно подведена к окну, чтобы взглянуть на приношение Джо и Лори. «Необузданные» постарались на славу, чтобы быть достойными этого имени; они, как эльфы, трудились под покровом ночи и наколдовали забавный сюрприз. В саду стояла величественная снежная дева в венке из остролиста, с корзинкой, полной фруктов и цветов, в одной руке и большим свертком новых нот – в другой; великолепная радуга шерстяной шали была наброшена на ее холодные плечи, а изо рта исходила рождественская песнь, написанная на вымпеле из розовой бумаги: Юнгфрау[79] к Бесс В день Рождества от гор привет! И пусть текут рекой К тебе, моя Элизабет, Здоровье и покой. Вот ноты – пой, гони печаль, Вот фрукты и цветы.