– Даже я могу справиться с пакетом, хотя, наверно, вернусь к тостам и мармайту. – Мармайт? – Это пикантная паста, которую мы намазываем на хлеб. Типично английское блюдо. Я пришлю вам попробовать. Сказав это, Фиона поняла, что будет скучать по Харуке и Сэцуко и их спокойным манерам. Она потрогала карман, в котором все время, пока она сидела за столом, вибрировал телефон. – Спасибо, – Харука поклонилась, и Фиона поклонилась в ответ, заметив, что делает это уже автоматически. И пальцем тоже не показывает. – Я бы хотела сделать несколько снимков сада. Может быть, ей следует дома разбить сад, как у Харуки, и привлечь к этому делу маму. Это могло бы стать их совместным делом; принесло бы им обеим утешение. – Для меня это было бы величайшей честью! – Возможно, несколько фотографий с вами и Сэцуко. Она не думала, что ей снова удастся запечатлеть теплоту отношений матери и дочери, как на той фотографии с цветущей вишней, но ей хотелось бы сфотографировать Харуку в кимоно в тени кленов. Женщина, полная тайн и мудрости. Фиона улыбнулась, представляя эту картинку. – Да, снимок вас в кимоно, – головой она указала на традиционное одеяние, которое сейчас было на Харуке, потому что она приготовилась к чайной церемонии, которая должна была состояться чуть позже. – Сейчас? – Да. Было бы здорово, – сказала Фиона, удивленная готовностью Харуки. Сэцуко не очень хотела фотографироваться, пока Фиона не объяснила, что не нужно будет позировать, она будет делать снимки за работой. Освещение сегодня было идеальным, и она как раз успевала поснимать до прибытия микроавтобуса с туристами. – Я возьму камеру! Харука оказалась прекрасной моделью: возилась в саду, подстригала бонсай, подметала листья, совершенно не обращая внимания на камеру Фионы и частое жужжание ее телефона. Один из снимков получился идеальным: наклон подтянутой фигуры Харуки, когда она занималась бонсаем, в точности повторил изящный изгиб ствола клена поблизости. Теперь Фиона уже не боялась предстоящей выставки, а с нетерпением ее ждала. Хотела, чтобы люди увидели эти фотографии и разделили радость, которую она нашла в огромном разнообразии страны. У нее было на примете название: «Народ Японии». – Мне нужно уже начинать подготовку к чайной церемонии, – сказала Харука с небольшим аккуратным поклоном. Сделав паузу, она добавила: – Сегодня… ваши волосы очень красивы на солнце, – она наклонилась вперед и с нежной улыбкой их погладила. – Вам следует почаще ходить с распущенными волосами. Так ваши глаза ярче. В них больше радости. Волосы – кинцуги вашей души, золотой клей, который возвращает горшку его целостность. Фиона смотрела ей вслед, немного напуганная проницательностью женщины. Откровение Гейба прошлым вечером действительно как будто что-то починило. Маленькую часть ее, которая очень долго ее мучила. Она откинула длинные волосы назад с плеча. Кинцуги, золотой клей. Отлично! Вместо того чтобы вернуться в дом, она осталась в саду, присела на энгаву, свесив ноги с края, и прислушалась к плеску воды и звукам музыки, доносящимся из чайной. Здесь Гейб и нашел ее полчаса спустя. Не говоря ни слова, он сел рядом и тоже за компанию свесил ноги. – Как у тебя сегодня дела? – Хорошо, – осторожно сказала она, надеясь, что он не собирается продолжать вчерашний разговор. – Я отправил фотографии Кена, и фотостудия от них в восторге. Вот подумал, что ты, возможно, захочешь это знать. – Замечательно! – Теперь они хотят, чтобы я поехал в Лос-Анджелес и устроил фотосессию для Дэвида Бекхэма, – он говорил с неподдельным воодушевлением. – Ух ты! – Да… Давненько у меня не было по-настоящему крупных заказов, как этот. Спасибо! – За что ты меня-то благодаришь? – Ты все поменяла. – Как? Держала отражатель света под правильным углом? – Именно! В ответ на эту глупость она лишь закатила глаза, но немного расслабилась. Быть друзьями – это неплохо. Если они смогут оставаться друзьями… Сейчас он нравился ей гораздо больше, чем в первые дни ее пребывания здесь. – А еще я пришел рассказать, что Кайто организовал для нас поездку на гору Фудзи. Послезавтра – и это хорошо, потому что по прогнозу на ближайшие несколько дней должно быть солнечно и ясно. В противном случае мы не сможем увидеть вершину горы из-за облаков. Остановимся недалеко от озера Кавагутико, которое очень живописно, так что в любом случае ты там сможешь сделать кучу снимков, – протараторил Гейб, что было ему совсем не свойственно. Довольно мило. – Отлично! Не думаю, что мне сойдет с рук, если на моей выставке не будет Фудзи – это же культовая достопримечательность! – И ее много раз фотографировали… С удовольствием посмотрю, как же это сделает Ханнинг. Она бросила на него подозрительный взгляд. – Я серьезно. У тебя наметанный глаз! И всегда был… – Спасибо. Она потерла коленку, понимая, что в его словах крылся подтекст, он имел в виду вчерашний разговор. Перемирие. И она была благодарна, что он так тонко намекнул: больше им не надо ничего обсуждать, а просто жить и общаться дальше. – Я заеду за тобой послезавтра. А завтра у меня кое-какие дела. Ты ведь не возражаешь, да? Довольная, что он потрудился спросить, она покачала головой. – Нет, я пообещала Маю, что пойду в ее ресторан роботов, а еще я хочу сфотографировать Сэцуко в магазине. Так что дел полно! – Отлично! Я заеду в девять; это примерно в двух часах езды на поезде, и собери вещи для ночевки. Кайто договорился, что мы остановимся на две ночи в отеле в Фудзиёсиде недалеко от озера. Прошлый раз я был там довольно давно и… с нетерпением жду этой поездки! Сейчас я это сказал и даже сам удивился… – Боже, ты, часом, не заболел? – спросила она, все еще свыкаясь с мыслью о перемирии. О том, чтобы двигаться дальше. – Вполне возможно, – он ухмыльнулся ей, и она не могла не улыбнуться в ответ. – Не привыкай к этому! – Я и не планирую. Уверена, ты очень скоро станешь по-старому ворчливым… – По-старому? Не надо про старость! Мне всего тридцать четыре, знаешь ли! Ты же не думаешь, что я сильно старше тебя? – Совсем нет. Я чувствую себя старше родной матери, а она больше, чем на десять лет старше тебя. – Как она, кстати? – Сегодня жаловалась на боли в груди. В конце концов я посоветовала ей принять таблетки от несварения. – Сурово. – Вчера вечером она ела индийскую еду навынос. Она ее никогда не усваивает… Я только недавно догадалась. А она пишет мне с семи утра! – Фиона достала телефон из кармана и, конечно же, там было два новых сообщения. – И вот как ее называть? – Настойчивой! Да просто игнорируй. – Это не так-то просто. Я же ее дочь. – Да, но она же не такая старая или немощная. – Гейб, я не хочу сейчас это обсуждать… – Ладно. Ты сегодня с распущенными волосами. Это прекрасно! – Удивленная внезапным комплиментом, она покраснела до корней упомянутых прекрасных волос, а он взял одну прядь в ладонь и погладил. – При таком освещении они похожи на полированную бронзу. – Харука сказала, что они похожи на золото… Кинцуги, так она сказала… Гейб поднял бровь, и его глаза прошлись по ее лицу, нежная улыбка тронула его губы. – Она умеет подмечать важное и метко об этом говорить. Она… очень особенная. Еще она властная старая карга, но я очень ее люблю. Она… она спасла меня. По крайней мере, спасла мое тело. По ее словам, над моей душой еще нужно поработать. – Когда ты расстался с Юми… Он поморщился. – Не лучшее время в моей жизни. Но, с другой стороны, многие ли хорошо переносят публичное унижение и предательство?.. По правде говоря, не надо мне ее жалеть, она же сама заварила кашу… но… Мне ее жаль. Она такая ранимая. Все думают, что она намного сильнее, чем на самом деле. Она говорит, что я единственный, кто действительно ее понимает. Наверное, я все еще чувствую ответственность за нее. «Но вообще-то это ее муж должен чувствовать ответственность», – подумала Фиона, но, когда он стал смотреть вдаль, ей вдруг стало его жаль. Он казался таким потерянным и одиноким. Инстинктивно, желая утешить, она положила руку поверх его, и ее переполнила радость, когда он повернул свою ладонь вверх, и их пальцы переплелись. Фиона не знала, почему он взял ее за руку или почему она позволила ему это сделать, но было приятно. Часть ее, так долго сломленная, восстановилась за один вечер. – Я не спал с ней, – тихо сказал он, в его голосе чувствовалась отчаянная настойчивость. – Знаю, – она с трудом сглотнула, потрясенная внезапным горячим, сладким облегчением. – От нее веет то жаром, то холодом, но точно знаю, если бы я это сделал… Я бы возненавидел себя еще больше. Услышав боль в его голосе, она сжала его руку. Фиона чувствовала себя мудрее его, ей хотелось его обнять. Сказать ему, что он заслуживает любви. Но почему-то ей показалось, что он ей не поверит.