— Да вот, вашему клиенту стало нехорошо, и он упал лицом в тарелку, — невозмутимо ответил бритоголовый. — Наверное, рыба была несвежая! Потом он взял со стола салфетку, вытер руки и снова обратился к Подушкину: — Сроку тебе три дня. Если не расплатишься — пожалеешь, что на свет родился. Понятно? — Понятно… — проблеял Подушкин, выплюнув рыбий хвост. — Всем приятного аппетита! — И бритоголовый удалился. Я сорвалась с места и полетела за ним. — Мужчина! — крикнула я. — Минуточку мне уделите! — Чего еще? — он повернулся недовольно, но все же остановился. — Насчет Подушкина… — Я помедлила, но представила снова, как он сует моей маме под нос свой кукиш, и решилась. — Дело в том, что он долг не отдаст, я точно знаю. — Да? — он наклонил голову набок. — Ага, потому что ему не с чего. Ведь он раньше отдавал, так? — Ага… — А теперь его источник иссяк. Больше не получит он ни копейки. Уж я точно знаю. Он и мне должен. Но я уже с теми деньгами простилась. А ваш Примус… — С Примусом шутки шутить дорого обойдется! — Вот я к тому и говорю, что Подушкин может только сбежать. Так что сделайте так, чтобы у него не осталось ничего. Вот абсолютно ничего. Ни квартиры, ни машины, ни работы… ничего. — Ну… это как Примус решит… Хотя… — Заранее благодарна. — Я улыбнулась и ушла. Мама за столом в недоумении взирала на странное блюдо, которое принес мне официант. — Что это? — Как заказывали… — обиделся официант. — Этот заплатит, — показала я на Подушкина, который оттирал скатертью томатный соус с лица, — до кучи. Участники заговора разошлись — кто по домам спать, кто — пить и похваляться своими нынешними подвигами. Доктор Вилье остался один на один с мертвым императором. Он выбрал нужные инструменты из своего саквояжа и уже собрался приступить к работе, как вдруг пламя свечей заколебалось и поблекло. На комнату опустился полумрак. — Что за черт… — пробормотал доктор недовольно. Для работы ему нужен был достаточный свет. Вдруг труп императора пошевелился. Доктор вздрогнул и протер глаза. Этого не может быть! Он только что без всяких сомнений установил смерть Павла Петровича, да и кто мог бы остаться жив с такими страшными повреждениями? Да нет, наверняка ему привиделось, все дело в слабом освещении… Но Павел снова пошевелился и начал медленно подниматься. Поднимался он как-то странно — не как живой человек, кряхтя и опираясь руками, а как невесомое эфирное создание, как сгусток ночного тумана, он медленно всплывал над столом. Тут Вилье увидел еще одну странность. Мертвый император как будто раздвоился. Один Павел, изуродованный, окровавленный, но вполне материальный, остался на столе, а второй, невесомый, всплыл в воздух, повернулся и встал на ноги. И этот невесомый император, едва касаясь ногами пола, медленно поплыл через комнату, что-то едва слышно бормоча. Сквозь него просвечивал канделябр с горящими свечами. «Призрак, — понял доктор, — это призрак…» Ему, конечно, доводилось слышать небылицы о призраках и привидениях, но он считал их выдумкой необразованных людей. А теперь ему довелось увидеть призрак своими собственными глазами… Доктор не сводил глаз с призрачного императора, а тот все что-то бормотал. Доктор прислушался к этому бормотанию и разобрал отдельные слова: — Крест… заветный крест… непременно найти его… найти и спрятать… спрятать, чтобы он никому не достался… И тут призрачный император выплыл из комнаты сквозь запертую дверь. Анна Лопухина рыдала в своем будуаре, уронив голову на стол. Только что горничная Нюша сообщила ей страшную новость. Император, помазанник Божий, ее вспыльчивый и нервный возлюбленный, умер этой ночью. С ним случился апоплексический удар. Анна хотела увидеть его, хотела облобызать мертвое чело — но ей не позволили, сказали, что государыня императрица, свежеиспеченная порфироносная вдова, разгневается. И вот теперь Анна в одиночестве предавалась горю… К ее понятному и несомненному горю примешивалось чувство вины. Так случилось, что государь скончался именно в тот день, когда она провинилась перед ним, уронила крест, которым он так дорожил, и не покаялась в этом. Конечно, крест ничто в сравнении с жизнью императора, но Анну мучило то, что она не посмела признаться ему в своем небольшом прегрешении и теперь уже никогда не сможет… Вдруг за спиной у нее раздался какой-то едва различимый шорох, шепот. Анна подняла голову, повернулась… И ахнула. В дверях ее будуара стоял он, император. Выходит, слух о его смерти был ложным, фальшивым? Но можно ли так жестоко обманывать людей? Правда, император выглядел как-то странно — он был удивительно бледен; более того, Анне показалось, что сквозь него просвечивают узоры на стенах… Анне невыносимо захотелось упасть в обморок, но она усилием воли удержалась от этого естественного порыва. — Государь, мой друг… — пролепетала Лопухина дрожащим голосом. — Это вы? А мне, представьте, сказали такую нелепость… Император не слушал ее. Он двигался через комнату, причем двигался как-то странно, не переступал ногами, а словно плыл над полом. Таким неестественным манером он подплыл к Анне, уставился на нее и проговорил странным неживым голосом: — Крест… где мой крест?.. — Да, как раз о кресте… — испуганно засуетилась Анна. — Я хотела признаться вам, мой друг… со мной случилась такая неприятность… я случайно уронила его, он закатился под шкафчик… после я его достала, но вы уже ушли… Император, однако, по-прежнему не слушал ее. Он повторял тем же безжизненным, шелестящим голосом: — Крест… непременно найти его… найти и спрятать в надежное место… непременно спрятать… — Да, государь, конечно! — Анна метнулась к своему столику, выдвинула ящик, достала из него крест и протянула императору. — Крест… — прошелестел тот и забрал у нее реликвию. На мгновение Анна ощутила его руку… вернее, она ощутила только ледяной, могильный холод, и более ничего. Прозрачный император снова забормотал: — Крест… спрятать в надежное место… С этими словами он развернулся и снова поплыл над полом — теперь в обратную сторону. Но не к двери, а просто к стене. И ушел, уплыл, удалился сквозь эту стену.